Око силы. Четвертая трилогия (СИ) - Андрей Валентинов

— А ничего. Бетонные они. Это кто же тут из бетона строит? И башня эта железная для радио — откуда она? Нет, товарищ командир, армия тут есть. Иначе зачем нас сюда с посольством посылать? Мало ли городов в Китае?

На этот раз Кречетов спорить не стал. В Беловодске, готовя посольство, он и сам удивлялся. Почему надо ехать за признанием в никому не ведомый Пачанг, а не, допустим, в Лхасу, к Далай Ламе? Баронов рассказ про страну Агартху не слишком убедил. А вот боеспособная армия — это причина. Выходит, и Столица об этом знает, и хитрый старик Хамбо-Лама? Но все равно не слишком понятно получается. Пусть здесь, в Пачанге, кто-то силы собирает. Где Пачанг и где Сайхот? Даже если на карту глянуть, слишком далеко выходит. А если еще и про горы с пустынями вспомнить?

— Продолжай наблюдать, красноармеец Кибалкин. Чего заметишь, так сразу ко мне. Приказ ясен?

— Так точно! — племянник без особого успеха попытался принять стойку «смирно». — А я еще заметил. Ночью, часа в два пополуночи…

Иван Кузьмич хотел было объяснить излишне ретивому Кибалке, что ночью надлежит спать, а не играть сыщиков-разбойников, но в последний момент сдержался. «Серебряные» тоже видели кое-что странное.

— …Дворец, Синий который, где здешний начальник живет. Норбу-Онбо. Он светиться начинает. Не весь, а левая часть, которая к нам ближе. Свет синий, очень яркий, потому, наверно дворец так и назвали.

Именно это заметил в первую же ночь бдительный дозор «серебряных». Поначалу Кречетов не слишком удивился. Он уже знал, что в Пачанге электричество есть, пусть и не во всем городе. Почему бы дворец соответствующим огнем не осветить? Может, обычай здесь такой, раз этот Норбу-Омбо — Синий? Однако потом, проведя личную рекогносцировку, крепко задумался. Для обычных ламп свет слишком сильный, на прожектор не похоже.

У кого бы спросить? Не у Кибалки же!

— Инициатива наказуема, Ванька. Ты увидел — ты и узнавай. И не слишком мешкай, чтобы, значит, завтра к полудню был с докладом. Красноармеец Кибалкин, приказ понятен?

* * *

В коридоре было темно, желтый огонь керосиновой лампы горел слишком далеко, в самом конце коридора. Зимний вечер уже вступил в свои права.

Кречетов отсчитал нужную дверь, немного помедлил. Постучал, затем.

— Экии! — проговорил он, переступая порог. — Здравствуйте, стало быть.

— Bonsoir, Jean! Merci de ne pas oublier les personnes handicapées. — донеслось из глубины. — J'espérais que vous viendriez…[12]

Чайганмаа Баатургы, племянница властительного Гун нойона Баатургы, устроилась на толстой кошме, брошенной прямо на деревянный пол. Красный с золотом халат, круглая шапочка цветного шитья, пояс, украшенный тяжелыми серебряными бляхами.

…Недвижное лицо в пятнах и шрамах, пустые мертвые глаза. Иван Кузьмич не выдержал, отвел взгляд.

— Прошу простить недостойную, — бледные губы попытались улыбнуться. — Приходится встречать славного в наших землях воина без всякого вежества. Служанку я отослала, хотелось побыть одной. Сидела, вспоминала Париж — и мечтала, что вы из великой милости посетите ту, что не сберегла лицо. О большем недостойная не смела мечтать.

Кречетов поставил поближе стул, присел, вперед наклонился.

— Высказались? А теперь, Чайка, меня послушайте. Жизнь не кончилась, а значит, и сдаваться нельзя. Сколько хороших товарищей легло, чтобы мы сюда прорвались. Так что живите — и надежды не теряйте.

Вроде и правильно сказал, но сразу понял — напрасно. Девушка сглотнула, закусила губы, с трудом сдерживая стон.

— Погибшие — погибли. Они заслужили счастье в своих новых перерождениях. Недостойная лишена даже этого. Я пела «Улеймжин чанар» не только для того чтобы великий дух Данзанравжаа Дулдуитийна, Пятого Догшина ноен хутагта был милостив к идущим трудной дорогой. Я пела и для вас. Помните?

— Совершенство твое во всем

На тебя из зеркал глядит,

Вижу я улыбку твою,

Я тобою навек пленен.

Птичьим пеньем твоя краса

Мне дарует покой по утрам…

Иван Кузьмич попытался что-то сказать, но Чайка резко подняла руку.

— Слова пусты. Недостойная даже не может посмотреться в зеркало, чтобы ужаснуться своей беде.

Красный командир встал, прокашлялся.

— Это верно, слова — только воздуха сотрясенье. А вот боевой приказ — дело иное, он и вес имеет, и последствия в случае невыполнения. На лошади усидите, товарищ Баатургы? Или вам сопровождающий требуется?

Плечи под красным халатом еле заметно дернулись.

— Для того, чтобы держаться в седле, глаза не нужны. Если понадобится, поеду и без стремян. Куда славный в наших землях воин повелит направить свой путь недостойной?

— А вот вопросы — лишние, — перебил Кречетов. — Значит, одеться потеплее и быть готовой после полуночи. На разведку едем.

Повернулся, к двери шагнул, но остановился, китайскую пословицу вспомнив. Был в Обороне парень из Харбина, поделился мудростью.

— Лицо теряют трусы. Достойные — сохраняют. Для героя лицо — его подвиг.

3

После полуночи ударил мороз. Копыта лошадей звонко били в окаменевшую пыль, пустая темная улица отражала звук, усиливала, отпускала вдаль громким эхом. Черная небесная твердь горела узором зимних созвездий. Недвижный воздух был холоден и чист.

— Города стоят не на камне, а на памяти и легендах, — неспешно рассказывала Чайганмаа. — В этом их мощь и залог долгой жизни. Даже если камень разрушить и разметать по пустыне, память поможет воздвигнуть все заново, а легенды дадут силу преодолеть боль потерь. Почанг разрушали много раз, но разрушители мертвы, а город жив.

Ехали шагом, Кречетов и Чайка впереди, четверо «серебряных» за ними, отставая на два корпуса. Сзади неслышными тенями следовало сопровождение из местной стражи. Поздняя прогулка не вызвала вопросов, старший в карауле даже обрадовался возможности развеять ночную скуку.

— Но память — прихотливое божество. Она отбирает угодное ей одной, воля властителей перед нею бессильна. Летописи, написанные их приказу, горят, память же прочнее бумаги и долговечнее мрамора. Но и она не всегда правдива. Когда мы попадем в Синий Дворец, нам станут рассказывать легенды о царях и бодхисатвах, а мы станем вежливо слушать. Историю же Пачанга приходится собирать по крупицам — не всему в ней верить.

Девушка держалась в седле уверенно, ехала ровно, почти не прикасаясь к узде. Умный конь сам находил дорогу, не отставая от ехавшего рядом Кречетова. Пару раз Иван Кузьмич порывался забрать у девушки поводья, но потом успокоился. В Сайхоте дети садятся в седло прежде, чем начинают ходить.

— Калачакра — Колесо Времен. Славный воин наверняка слыхал это слово, у нас в Сайхоте многие верны Запредельному учению. Говорят, все началось очень давно, еще при земном воплощении Лотоса. В пятнадцатый лунный день третьего месяца, через год после своего Просветления, Будда Шакьямуни изложил сутру Праджняпарамита на горе Пик Грифов… Но и это легенда. История же говорит том, что тысячу лет назад учение Калачакры стало широко распространяться по всему Востоку. Пандит Соманатха принес его в горы Тибета. Не все поверили в Колесо Времен, начинались споры, потом ссоры, а потом и война. На юге твердыней Каалачакры стала горная Шамбала, на севере же — пустынный Пачанг.

— Мне про Шамбалу Унгерн рассказывал, — вспомнил Иван Кузьмич. — Будто бы его тамошняя разведка в оборот взяла и на поход в Сибирь подбила.

Чайка негромко рассмеялась.

— Рыжеусый барон думает, что понял Азию. Ничего-то он не понял, просто наслушался не слишком умных болтунов и прочитал несколько книжек в ярких обложках. Шамбала давно погибла, ее руины засыпаны снегом, даже паломники забыли путь к ее остывшему порогу. Европейцы выдумали для себя свою Шамбалу — и тешатся ею. Запад, Царство Христа, им наскучил, теперь им любы клыкастые восточные демоны. Пусть их! Царства Шамбалы нет, но умные и хитрые люди творят свои дела, прикрываясь давней легендой. Барон им поверил и погубил себя и свое дело.

— С такого станется, — согласился Кречетов, всматриваясь в подступавшую к самой конской морде темноту. — А насчет легенд, так они не только в Азии есть. Мои батя с мамкой из России уехали, думали в Беловодье дорогу найти. А попали аккурат в Сайхот. Если б не Беловодье, жил бы я сейчас где-нибудь под Воронежем, а про Сайхот только бы в газетах читал.

Девушка улыбнулась уголками губ.

— Судьба! Глуп тот, кто пытается с ней спорить. Беловодье — очень красивая легенда. Ирий, страна молочных рек, русский Эридан. Это не мрачные сказки госпожи Блаватской. Но оставим Шамбалу в ее вечном ледяном покое. Она погибла шесть веков назад, тогда же погиб и Пачанг, но город в пустыне сумел возродиться…