Соседи (СИ) - Drugogomira

Убедившись, что «парень в синем поло» правильно понял отправленный азбукой Морзе посыл, вновь вернулся к Ульяне. Сохранять рассудок трезвым, наблюдая настолько яркие реакции, оказалось невозможно. Невозможно сопротивляться памяти, которая успела в деталях напомнить, что именно и как долго минувшей ночью пришлось выслушивать «пострадавшему». Они-то и проспали, собственно, поэтому. Кажется, ему теперь всегда будет её мало, он теперь вечно будет голоден. Сытость не наступит.

Накануне электричка им обоим аукнулась. Добрались до отеля, до стойки регистрации, он для приличия даже изобразил какой-то интерес к номеру. И потерялись. Он точно в ней потерялся. Полночи охмелевшие курсировали от постели до огромного балкона и назад. Она танцевала в рассеянном лунном свете, в чёрном бархате ночи. Но то было вечность назад и уже не считается. Хотелось повторить. Вернуться к себе и забить на дела на два-три часа. Раздеть неспешно: начать с рубашки, пуговица за пуговицей, избавить от белья, а вот эти милые шорты оставить. Устроить неторопливую прелюдию, целовать каждый сантиметр тела, каждый! Мучить, довести до изнеможения, дойти до точки самому, а после позволить толику грубости, раз уж ей нравится… Или сорвать одеяние уже на пороге, на прелюдии не распыляясь. За минувшие пару дней выяснилось, что Ульяне оба подхода по душе, она как фитиль динамита: горит стремительно, взрывается оглушительно. Накануне так вообще никто друг с другом не церемонился.

— Ну так и что? Какой расклад тебе больше нравится? — вскинул брови Егор, оставив попытки придать лицу хоть сколь-нибудь приличествующее обстановке выражение.  — Белочки? Кляп? Доконать?

«Последний»

«Так и думал. Твои алеющие щечки меня не обманут»

Поди не улыбайся тут, как дурак.

Уля, притихнув, поглядывала на него из-под пушистых ресниц, забыв, наконец, кто там и как на них смотрит. Прикусила пухлую губу, а в голубых озерах зажглись искорки: поддалась на провокацию, никакого тебе сопротивления. Кажется, щёки не краснели еще больше лишь потому, что уже некуда. И всё это великолепие – ему! Жаль, что людей здесь и правда тьма – прямо сейчас вольностей себе не позволишь.

— Мне кажется, мы в номере что-то забыли… — спустя пару минут вкрадчиво сообщила она своим коленкам, нарушив вязкую тишину.

«Скромняжка…»

— Тебе не кажется… — из последних сил стараясь сохранять невозмутимость, согласился Егор. Однако безмятежная улыбка успела схлынуть с губ.

Внутренний взор уже нарисовал всё, что будет происходить дальше, во всех подробностях. Дофамин, эндорфин, окситоцин – что там ещё есть? – нарушая все мыслимые и немыслимые дозировки, выбрасывались в кровь. Она прилила к голове, к животу и загудела в ушах, глуша звуки и размывая фон до неразличимого глазом. Про другие естественные физиологические реакции и говорить нечего. Стало тесно. Душно и жарко. Остальное отошло далеко на задний план, и желание осталось одно-единственное: зажать Ульяну в каком-нибудь укромном углу… Немедленно! Щёчки прекрасны, но тянуть дальше – чистый мазохизм.

Однако же, соблюдать приличия придётся.

Неспешно поднявшись, Егор отправил телефон в карман и обошел стол. Взявшись за спинку её кресла, убрал волосы с напряженных плеч и наклонился к маленькому ушку.

— Надо убедиться… — губы еле коснулись пульсирующей венки под мочкой уха, взгляд поймал в фокус аккуратную ложбинку, а слух уловил прерывистый вдох.

Отодвинув кресло, протянул руку и сжал прохладную ладошку, пальцы переплелись. «Вот ты и попалась…». Теперь он эту ладошку не выпустит. Затянутые плотной дымкой васильковые глаза наводили на мысль, что Ульяна и рада попасться, а ещё в них же проступали сомнения, что до номера они дойдут. Весьма многообещающе. Может, и не дойдут… Придётся держать себя в руках… Чёрт…

Пять минут, что им понадобились, чтобы преодолеть расстояние от веранды до номера, ощущались бесконечностью. Особенно тяжко пришлось в замкнутом пространстве небольшого лифта: с первого на третий они поднимались совершенно одни. О, если бы эта стальная коробка застряла где-нибудь между этажами, если бы свет погас и не включился, а диспетчер не отозвался… А диспетчера бы и не звали. Идеально. Однако Вселенная оказалась глуха к его воззваниям: чудо инженерной мысли знай себе ползло. …Одну пуговичку расстегнуть… Самую верхнюю… И вторую… И третью… Запустить ладонь под рубашку… Стиснув челюсти, Егор удерживал себя на месте. Пламя разгорелось, терпение испарялось из него невесомым облачком, но затуманенный рассудок ещё умудрялся давать своему хозяину дельные советы, предупреждая: стоит начать, и не остановишься.

Преждевременно не впасть в состояние аффекта помогала вибрация разрывающегося в кармане телефона. Пофиг на него… Саундчек в два часа дня, подождут. Уля, чувствуя на себе говорящий взгляд, опустила очи долу и рассматривала истёртый тысячами ног пол. Однако ходящая вверх-вниз грудь с потрохами выдавала направление её мыслей. Теперь-то он знает точно: эта её скромность – ложная. Это и не скромность вовсе, а приличествующая месту и обстоятельствам маскировка, необходимый самоконтроль. Но на пороге комнаты, раньше, чем щёлкнет замок закрывшейся за ними двери, контроль будет похерен к чертям. Пока иначе не было.

Створки дверей разъехались, дымный, обещающий небеса взгляд обжёг внутренности и перед глазами резко потемнело. Извилины в голове последовательно отключались на неопределенный срок, однако идентифицировать горничных в снующих по коридору серых пятнах Егор ещё успел. На этаже вовсю шла уборка номеров. Что же… на то и придуманы таблички с просьбой не беспокоить – ровно для таких исключительных, не терпящих отлагательств случаев. Табличка… ещё одна ценная мысль – последняя в ушедшем офлайн мозгу. Воображение нарисовало сценарий по кадрам: всё-таки сначала он Ульяну вволю попытает, затянет прелюдию, насколько самого хватит, начнет прямо в прихожей, а закончит… Не всё ли равно, где?.. Приятное чувство наполненности и давления одурманивало, ладони ощущали пока ещё фантомное тепло, а пальцы – каждую выпирающую косточку, упругость округлых бедер и влагу. Глаза уже видели – испарину на фарфоровой коже, прогнувшуюся дугой спину, рисунок рёбер и изгибов тела. Уши уже слышали – шёпот, учащённое дыхание, собственное имя в ухо, нарастающие полувыдохи-полустоны. Смущённый румянец схлынул с её щек, взгляд пронизывал насквозь, выдерживать достигшее, казалось, всех допустимых лимитов напряжение становилось затруднительно: воздух накалился, напитался разрядами. Что она с ним творит? Ничего при этом не делая… Последние метры до цели превратились в километры.

«Тридцатый».

Нащупать в кармане магнитный ключ, услышать щелчок замка и окунуться в раскрытые объятия уютной, манящей тишины затенённого буйной зеленью номера. Пропустить напряженную Улю вперед, только и успеть, что нащупать на полке пресловутую табличку и набросить её на ручку. Развернуться и больше не опомниться. Оказаться в плену васильковых глаз и трепещущих губ, в кольце рук, в замке ног, забыть про сценарий в то же мгновение.

…Кажется, пуговица покатилась. Весь мир вновь замкнулся на ней одной.

..

Себе не принадлежишь и себя не помнишь. Она ­– сосредоточение всех твоих потребностей, глубинных чувств и стремлений. Твои открытия, твое рождение, жизнь и погибель. За границами этих простыней нет ничего.

Под отбрасывающими тени ресницами таятся её желания. Жадно прислушиваешься к каждому вдоху и выдоху, оставляешь на бархатной коже новые и новые отметины, втягиваешь аромат разгоряченного тела и млеешь от тепла. Томление изнуряет, но ты холишь его в себе, чтобы после отдать ей всё. Ловишь на сетчатку выражения её лица, раскладывая сотнями стоп-кадров в укромные уголки своей памяти. Все до одного поймать не выходит: вновь и вновь отвлекаешься, стремясь к раскрытым губам. Поцелуи как живая вода, ты наконец понял, зачем они нужны людям – душами соприкасаться. Покоряясь ей, прикрываешь глаза и погружаешься в ощущения: чувствуешь ногти, нажим горячих ладошек, жаркие влажные касания рта – вниз по груди и животу. Перед внутренним взором плывут мушки, круги и пятна, тебя вновь поработили. Не перестаешь ей удивляться, разрешаешь творить что вздумается. Ей снова и снова готов подчиняться, но желание отдавать и обладать больше.