Цмцерон - Пьер Грималь

В своем «Жизнеописании Цицерона» Плутарх утверждает, будто Октавиан в течение двух дней боролся за то, чтобы исключить из списка имя Цицерона, но вынужден был уступить настояниям Антония, на сторону которого встал и Лепид. В наши дни многие историки сомневаются в правдоподобности этого рассказа, а между тем он вполне заслуживает доверия. Антоний и Фульвия яростно ненавидели автора Филиппик, в этом можно не сомневаться. Основания для ненависти были и у Лепида: именно Цицерон добился объявления его врагом римского народа и отказался при этом хоть как-то обеспечить будущее его детей, презрев просьбы Брута — их дяди и Сервилии — их бабки. Октавиан, напротив того, вполне мог быть доволен Цицероном — оратор немало сделал, чтобы удовлетворить честолюбие юного Цезаря. Возможно, он питал к старому консулярию чувство, которое римляне называли pietas; мы о нем уже говорили: pietas связывала магистрата с коллегами, квестора с консулом, легата с командующим. Но Антоний и Лепид, должно быть, сказали Октавиану, что сами они ради государственной необходимости идут на крайние жертвы: Лепид согласился включить в список собственного брата Павла, Антоний — дядю Луция Цезаря. Тут важна сама постановка вопроса, она указывает на отношение Октавиана к Цицерону как к близкому родственнику. В конце концов ему пришлось уступить и принести старого оратора в жертву. Борьба, однако, принесла Октавиану некоторую пользу: получалось, что Антоний и Лепид попрали самую древнюю и самую священную из римских нравственных заповедей, Октавиан же изо всех сил отстаивал ее. Образ Октавиана — мстителя за отца, борца за его обожествление, получал еще одно подтверждение.

Триумвиры договаривались о совместных действиях, армии их стояли на равнинах Бононии, потом триумвиры вернулись в Рим и собрали трибутные комиции, которые должны были вручить им на пять лет чрезвычайные полномочия «по устроению республики». Цицерон все это время оставался в Тускуле с братом и племянником. Пришла весть о создании триумвирата, и они поняли, что жизни их грозит опасность. Проскрипционные списки не были еще окончательно утверждены, но Квинт Педий вопреки воле Октавиана обнародовал первые семнадцать имен. Цицерон решил бежать на Астурскую виллу — там, казалось, легче будет защищаться, а в крайнем случае можно ускользнуть от убийц на любом корабле, отходящем на Восток. Братья двинулись к Астуре в носилках, но Квинт обнаружил, не взял с собой самых необходимых вещей, он решил, что успеет заехать за ними в Арпин и распрощался с Марком. Больше братья уже не виделись.

В Астуре Цицерон взошел на корабль, доставивший его в Монте Чирчио, здесь он вдруг передумал и посуху вернулся в Астуру. Отсюда он сначала направился было к Риму, как будто намереваясь вернуться в столицу, затем изменил намерение и вновь оказался на вилле. На следующий день опять сел на корабль, добрался до своего имения в Гаэте и там заночевал. Когда корабль подходил к пристани, над храмом Аполлона, возвышавшимся над побережьем, с громким карканьем поднялась стая ворон. Птицы опустились на палубу судна — одни продолжали каркать, другие остервенело клевали снасти. Потом они всю ночь кружили над домом, где ночевал Цицерон. Одна ворона влетела в комнату, села на постель и пыталась клювом стянуть покрывало, закрывавшее лицо старика. Слуги перепугались — птицы, считавшиеся вестниками Аполлона, стараются помочь их патрону, а сами они даже и не пытались это сделать. Впрочем, Цицерон наотрез отказался от помощи слуг, чуть ли не силой усадили они его в носилки и понесли к морю. Тотчас после их ухода появились солдаты, они высадили дверь и стали допытываться у оставшихся слуг, где Цицерон. Те отвечали, что не знают. Отпущенник Квинта по имени Филолог, которого Цицерон учил и воспитывал, сказал, что патрон, наверное, сейчас на тропе, ведущей через лес к берегу моря. Солдатами командовал трибун по имени Попилий и подчиненный ему центурион Геренний, которого Цицерон когда-то спас от обвинений в отцеубийстве. Опередив других, Геренний бросился напрямик по тропе и догнал носилки. Увидев его, Цицерон велел носильщикам остановиться и, высунувшись, внимательно посмотрел Гереннию в лицо. Подоспели солдаты. Даже они отвернулись, чтобы не видеть, как Геренний убивает Цицерона. Он отрубил голову и руки убитого; их доставили Антонию, и он велел выставить их на рострах. Цицерон был убит 7 декабря, через двадцать лет и два дня после казни сообщников Катилины.

Квинт и его сын погибли несколькими днями позже.

Плутарх не сомневался, что Цицерон пал жертвой Антония. Он не только приводит слова престарелого Августа о великом ораторе, но рассказывает также следующее: после победы при Акцие принцепс сделал сына Цицерона Марка своим коллегой по консульству; именно тогда статуи Антония, возвышавшиеся на форуме и повсюду в городе, были сброшены со своих пьедесталов; почести, некогда ему возданные, признаны недействительными, и принято постановление, согласно которому никто в роде Антониев не мог впредь носить имя Марка. «Так, — заключает Плутарх, — дому Цицерона доверили бессмертные боги последней карой покарать Антония».

ЭПИЛОГ

На морском берегу в нескольких милях от уединенной Астурской виллы от удара меча центуриона, посланного Антонием, оборвалась жизнь Цицерона. Несколькими годами раньше в той же Астуре боролся он со скорбью и сумел обрести новые силы после смерти дочери. Геренний был когда-то обвинен в убийстве отца. Глубоко символическое совпадение: в дни борьбы с Камилиной Цицерона назвали Отцом Отечества; в последние месяцы жизни он снова стал как бы отцом и в курии, и в гражданской общине Рима. Слово «отец» имело для каждого римлянина глубокий смысл, окружено было мистическим ореолом. Такое представление сохранялось на протяжении нескольких веков. Рука отцеубийцы нанесла смертельный удар человеку, который защищал его перед судом, добился оправдания и как бы стал его отцом. Биографы Цицерона обычно говорят о черной неблагодарности Геренния. Но еще важнее символический смысл драмы, разыгравшейся на морском берегу. Совершено отцеубийство — самое чудовищное, самое немыслимое из всех преступлений. В юношеской речи в защиту Росция из Америи Цицерон напомнил, что афиняне отказались даже предусмотреть в своем праве достойное наказание за такое преступление. И вот — Рим осиротел. Ему нужен другой отец. Им стал Октавиан Август, но титул Отца Отечества он решился принять лишь через сорок лет, во 2 году до н. э. Августу было тогда шестьдесят с лишним лет от роду, то есть почти столько же, сколько Цицерону в момент гибели.

Смерть настигла Цицерона, когда он, по всему судя, решился покинуть Италию. Несколько дней он колебался. Точно так же и раньше, после смерти Цезаря, он никак не мог решиться уехать в Грецию, даже поднялся на борт корабля, даже доплыл до Леукоптеры и... вернулся. Невозможно было оторваться от родной италийской земли. С каким восторгом приветствовал он ее поля и нивы, когда вернулся из изгнания! Всякий раз, когда приходилось расставаться с родиной, он изыскивал предлог, чтобы этого не делать, истолковывал любое, самое незначительное происшествие как дурное предзнаменование. Говорят, плавание по морю всегда вызывало у Цицерона ужас и отвращение. Это правда: он боялся бурь, с трудом выносил неудобства, связанные с путешествием по морю. Но ведь он не хотел покидать родные берега и когда море спокойно, а ветер попутный — так оно, кстати говоря, было и в декабре 43 года. Если не считать юношеских поездок по Греции, Цицерон расставался с родиной, только подчиняясь закону. Закон Клодия изгнал его из Италии, а закон Помпея отправил управлять Киликией. Он не сомневался, что присутствие его в Риме спасает государство от гибели. Удивительное тщеславие, говорят историки. Скорее чувство отца, который боится надолго покинуть свое дитя. Разумеется, были и практические причины, мы о них уже говорили, — Цицерон понимал, что политика делается в Риме. Но ведь многие для умножения своего политического престижа по нескольку лет управляли отдаленными провинциями или воевали в отдаленных странах, добиваясь триумфа. Цицерон же был уроженец Арпина, сельский житель, крестьянин и потому так крепко привязан к родной римской земле. Глубокое чувство родины продиктовало Вергилию его «Георгики», и в этом смысле можно считать Цицерона предшественником Вергилия. Август в своей последующей деятельности тоже как бы осуществлял патриотическую мечту Цицерона — недаром так добивался он поддержки со стороны жителей колоний и муниципий, всех бесчисленных городов и городков Италии. Цицерон одним из первых раздвинул рамки города-государства, которому предстояло вобрать в себя Италию, а потом и весь тогдашний мир.