Хроники Нарнии - Клайв Льюис

— Странно слышать такие речи от моряка, — отозвался за короля Дриниан. — Тебе следовало бы знать, что в этих морях летом и осенью задувают западные ветры, а зимой их сменяют восточные. Ветер переменится, как ему и положено, примерно после нового года. Так задует, что ты еще с ним наплачешься.

— Верно сказано, капитан, — подтвердил старый, много повидавший моряк родом с Галмы. — В январе-феврале ветер и впрямь меняется на восточный, но всю зиму здесь бушуют шторма. Сподручнее всего пересидеть зиму на суше — хоть бы и на этом острове, — а домой отплыть по весне.

— Легко сказать — пересидеть, — заметил Юстейс. — А чем кормиться целую зиму?

— На этом столе каждый вечер появляется поистине королевское угощение, — сказал Романду.

— Вот это по-нашему! — одобрительно загудели матросы.

— Ваше величество, — заговорил Ринельф, — позвольте заметить, что в команде нет ни единого матроса, которого принудили бы к плаванию. Здесь только добровольцы, но вот я вижу, что некоторые с жадностью глядят на этот стол и мечтают каждый вечер объедаться до отвала. Те самые люди, которые в Кэйр-Паравеле били себя в грудь и клялись, что не вернутся домой, пока не увидят Край Света! А на берегу осталось множество парней, которые отдали бы все на свете, лишь бы отправиться с нами. Тогда, помнится, гамак юнги на нашем корабле ценился выше рыцарского пояса. Надеюсь, всем понятно, к чему я клоню? А для непонятливых поясню: коли мы вернемся в Нарнию и сознаемся, что не добрались до Края Света, потому что струсили, мы будем ничуть не лучше тех Недоумков, над которыми так потешались.

Мнения матросов разделились: одни горячо поддержали Ринельфа, другие кричали, что приключениями сыты по горло.

— М-да, забавного мало, — шепнул Эдмунд Каспиану, — Как будем выкручиваться, если половина откажется плыть дальше?

— Погоди, — тоже шепотом откликнулся Каспиан. — У меня припасен козырь на крайний случай.

— Рип, а ты хочешь что-нибудь сказать? — тихонько спросила Люси.

— Нет, ваше величество, — ответил мыш громко, и услышали его почти все. — Что тут говорить, ведь цель моя пока не достигнута. До сих пор я плыл на корабле. Если вы повернете назад, я поплыву дальше на лодке. А потонет лодка — тоже не беда, я и сам плавать умею. А если не хватит сил, если не доплыву и не увижу страну Эслана, не смогу заглянуть за обод мира, то, по крайней мере, утону, держа нос навстречу восходящему солнцу, а во главе говорящих мышей Нарнии встанет Пичирип!

— Слыхали? — воскликнул один из матросов. — Лодка его меня не выдержит, а все остальное я готов повторить за ним слово в слово! — И совсем тихо, себе под нос, он добавил: — Чтоб я да оказался трусливее мыши? Ну уж дудки!

И в это мгновение Каспиан вскочил на ноги.

— Друзья, — промолвил он. — Сдается мне, у вас неверное представление о том, к чему мы стремимся. Вы ведете себя так, будто мы явились с протянутой рукой просить о помощи, как нищие просят подаяния. Ничего подобного! Мои царственные друзья, их благородный родич, достославный рыцарь Рипичип, лорд Дриниан и я, ваш король, намерены добраться до Края Света. Из тех, кто пожелает продолжить плавание вместе с нами, мы отберем самых лучших, ибо приключение это под силу далеко не каждому, и далеко не каждый его достоин. Потому я повелеваю капитану Дриниану и его помощнику Ринсу составить список и включить в оный лишь самых отважных и стойких, самых умелых и искусных, тех, кого отличают добронравие, безупречное поведение и неколебимая верность. Этот список будет представлен мне для просмотра, одобрения и утверждения, — король помолчал и продолжил: — Клянусь гривой Эслана, нелепо думать, будто на столь великую честь может претендовать кто угодно! Не говоря уж о том, что каждый отправившийся с нами будет возведен во дворянство с наследственным титулом «Поспешающего к восходу», а по возвращении в Кэйр-Паравел получит поместье и столько золота, что не будет знать ни в чем нужды до конца своих дней. Теперь ступайте. Лорд Дриниан принесет мне список через полчаса.

Воцарилась тишина. Матросы низко поклонились королю, разбились на кучки и принялись тихо, но оживленно обсуждать услышанное.

— А теперь позаботимся о бедняге Рупе, — сказал Каспиан.

Однако, обернувшись, он увидел, что в том нет необходимости, поскольку Руп уже сидел рядом со спящей троицей. Бок о бок с ним стояла дочь Романду, а сам старец стоял за спиной лорда, возложив руки на седую голову страдальца. Даже при свете дня было видно, что из ладоней Романду струится серебристый свет. Впервые с тех пор, как он вырвался из тьмы, на изможденном лице Рупа появилась слабая улыбка. Он развел руками, протянул одну к Люси, другую к Каспиану и, казалось, хотел что-то сказать, но лишь глубоко и облегченно вздохнул, уронил голову и забылся спокойным целительным сном.

— Бедный Руп, как он намучился! — промолвила Люси. — Я так за него рада!

— Лучше не вспоминать, где мы его подобрали, — пробормотал Юстейс.

Тем временем речь Каспиана, возможно, не без помощи волшебства, которое буквально витало в воздухе острова, начала оказывать именно то воздействие, на какое король и рассчитывал. Почти все матросы, еще недавно и слышать не желавшие о продолжении пути, теперь переживали из-за того, что их могут в плавание не взять. Тех, кто настаивал на возвращении домой, оставалось все меньше и меньше. И вот, когда отведенные полчаса истекли, матросы просто замучили Дриниана и Ринса просьбами включить их в список и замолвить за них словечко перед королем («подлизывались», как говорили в те годы, когда я учился в школе). Лишь трое по-прежнему упорствовали; впрочем, когда они убедились, что им никого не уговорить, двое из них решили присоединиться к большинству. Последний же испугался, что останется на острове один, и тоже примкнул ко всем прочим.

Матросы вернулись к столу Эслана и выстроились у его дальнего конца, а капитан и помощник со списком добровольцев (то есть полным списком команды) подсели к Каспиану. Король милостиво согласился взять с собой всех моряков — кроме того, который попросился последним. Этого матроса (звали его Питтенкрим) оставили на острове Звезды дожидаться возвращения товарищей и оплакивать свою горькую судьбину.

Дело в том, что он явно не принадлежал к тем людям, которые способны извлечь удовольствие из бесед с Романду и его дочерью; следует признать, старца на беседы с ним тоже не тянуло. К тому же погода все это время стояла никудышная, и даже появлявшиеся каждый вечер превосходные яства не очень-то радовали — ведь угощаться ими приходилось за столом Эслана, в компании четырех спящих лордов. Впоследствии Питтенкрим признавался, что его пробирала дрожь от одного их вида. Когда корабль наконец вернулся, ему стало так стыдно, что на обратном пути он сбежал во время стоянки на Одиноких островах, откуда перебрался в Калормен. Там его никто не знал, а значит, никто не мешал похваляться на каждом углу похождениями на Краю Света; в конце концов он сам поверил, будто там побывал. Можно сказать, что судьба его, в известном смысле, сложилась счастливо, хотя бедняга до конца своих дней на дух не переносил мышей.