Анж Питу - Александр Дюма

Несомненно, именно поэтому охотничий домик и был избран местом свиданий.

Из его украшенных витражами окон было видно все, что происходит кругом, а вход был так хорошо укрыт кустарником, что, выйдя за дверь и тут же вскочив в седло, можно было в три скачка очутиться в лесу, то есть на нейтральной земле.

Но Питу так часто приходил сюда днем и ночью, так хорошо изучил местность, что ему было прекрасно известно, где она въезжала в лес и выезжала из него, — так браконьеру известно то место, откуда должна выскочить лань, которую он хочет подстрелить.

Катрин никогда не выходила из домика вместе с Изидором. Он выжидал некоторое время, а затем, убедившись, что с ней ничего не случилось, удалялся в другую сторону.

В один прекрасный день Питу, набравшись храбрости, спрятался в ветвях огромного трехсотлетнего бука, нависшего над охотничьим домиком, и стал ждать.

Не прошло и часа, как он увидел Катрин. Она привязала своего коня в лесном овраге и, перелетев, словно испуганная лань, пограничную канаву, проскользнула в домик.

Путь ее пролегал как раз под ветвями бука, на который взгромоздился Питу.

Не успела девушка скрыться в доме, как Питу слез с дерева и уселся на земле, прислонившись спиной к его стволу. Затем он достал из кармана книгу «Безупречный национальный гвардеец» и сделал вид, будто поглощен чтением.

Час спустя до его слуха донесся звук закрываемой двери. Потом послышался шелест листвы и шорох женского платья. Наконец из-за ветвей показалось лицо Катрин: она испуганно смотрела по сторонам, желая убедиться, что ее никто не видит.

От Питу девушку отделял десяток шагов.

Наш герой застыл под деревом с книгой на коленях.

Однако теперь он уже не притворялся, что читает; он пристально глядел на Катрин, чтобы дать ей понять, что видит ее.

Катрин испуганно вскрикнула, узнала Питу, побледнела так, словно сама смерть явилась перед нею и коснулась ее; потом, после секундного колебания, заметного лишь по дрожи рук и движению плеч, поспешно бросилась в лес, подбежала к своему коню и, вскочив в седло, умчалась прочь.

Ловушка, подстроенная Питу, захлопнулась: Катрин попалась.

Питу возвратился в Арамон, не помня себя от счастья и страха.

Ибо, обдумав происшедшее, он понял, что его с виду простой поступок чреват разными ужасными последствиями, о которых он прежде и не подозревал.

В следующее воскресенье в Арамоне должен был состояться военный парад.

Здешние национальные гвардейцы, превзойдя всю военную премудрость — или сочтя, что они ее превзошли, — попросили своего командира учинить им публичный смотр.

Жители нескольких соседних деревень, которым лавры арамонцев не давали покоя и которые поэтому также принялись обучаться маршировке и стрельбе, были приглашены в Арамон, дабы вступить в соревнование со своими предшественниками на ратном поприще.

Посланцы каждой из этих деревень провели переговоры со штабом Питу; командовал соседским войском отставной сержант.

Возможность увидеть столь прекрасное зрелище привлекла множество расфранченных деревенских жителей, и с самого утра арамонское Марсово поле заполнилось девушками и детьми; немного позднее к ним присоединились охваченные не меньшим любопытством отцы и матери героев.

Начался праздник с легкого завтрака на траве: было съедено изрядное количество фруктов и галет и выпито немало родниковой воды.

Затем в четырех концах Арамона, на тропинках, связующих это селение с Ларньи, Везом, Тайфонтеном и Вивье, появились четыре барабанщика.

Поистине, Арамон сделался центром земли: у него обнаружились четыре стороны света.

Пятый барабанщик бодро шествовал впереди тридцати трех национальных гвардейцев Арамона.

Среди зрителей попадались и местные богачи — аристократы и буржуа, явившиеся в надежде посмеяться.

Собралось на торжество и многие окрестные фермеры.

В их число входили и мамаша Бийо с дочерью; они прибыли бок о бок верхом в тот самый момент, когда национальная гвардия Арамона покидала деревню, предводительствуемая трубачом, барабанщиком и своим командиром Питу, ехавшим на могучем белом коне: его одолжил ему лейтенант Манике, дабы довершить сходство арамонского смотра с парижским, а Питу — с маркизом де Лафайетом.

Питу, сияя от гордости и размахивая шпагой, скакал верхом на этом ширококостном коне с золотистой гривой; вид его не отличался аристократизмом и изяществом, но зато воплощал восхитительную мощь и отвагу.

Зрители приветствовали Питу и его солдат, пробудивших от спячки всю округу, радостными возгласами.

Все арамонские национальные гвардейцы были в одинаковых шляпах, украшенных национальными кокардами; с начищенными до блеска ружьями они маршировали двумя колоннами, производя весьма внушительное впечатление.

Так что, пока арамонская гвардия добиралась до поля, выбранного для смотра, она успела завоевать всеобщие симпатии.

Краем глаза Питу увидел Катрин.

Он покраснел; она побледнела.

С этой минуты все происходящее исполнилось для него исключительного смысла.

Вначале его солдаты продемонстрировали зрителям основы обращения с оружием, причем все приказы командира исполнялись с такой точностью, что зрители разражались восторженными криками «браво».

Не то гвардейцы других деревень: они действовали вяло и неслаженно. Одни были скверно вооружены и скверно обучены; этим довольно было бросить взгляд на соперников, чтобы утратить веру в себя; другие с преувеличенной старательностью повторяли движения, которым выучились не далее как вчера, и раздувались от гордости.

Все они сильно разочаровали зрителей.

Однако впереди были строевые учения. Тут-то сержант и надеялся взять реванш.

По причине его многоопытности сержанту было поручено общее командование: он должен был, ни много ни мало, руководить действиями армии, состоящей из ста семидесяти человек.

Это оказалось ему не по силам.

Питу, со шпагой под мышкой и в неизменной каске на голове, наблюдал за происходящим со снисходительной улыбкой.

Когда сержант увидел, что голова колонны скрывается в лесу, а хвост выползает на арамонскую дорогу, когда он увидел, как спутываются его каре, сбиваются в кучу отделения и топчутся на месте направляющие, он вконец растерялся и был освистан своими собственными солдатами.

Тогда арамонцы все как один потребовали:

— Пусть командует Питу!

— Да, да, пусть командует Питу! — подхватили люди из других деревень, раздосадованные неумелостью своих солдат, в которой они по доброте душевной винили их наставников.