Горбун, Или Маленький Парижанин - Поль Анри Феваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это хорошо, — похвалил Гонзаго. — А как насчет остального?
— С остальным тоже все на мази. Почтовые лошади будут к восьми, перекладные готовы до Байонны.
— Это хорошо, — повторил Гонзаго и достал из кармана какой-то документ.
— Что это? — поинтересовался фактотум.
— Моя грамота тайного королевского посла с подписью Вуайе-д’Аржансона.
— И он сделал это сам? — изумился Пероль.
— Они все полагают, что сейчас я более чем когда-либо в фаворе, — ответил Гонзаго, — я об этом позаботился. И клянусь небом, они не ошибаются! Мне нужно быть очень сильным, друг мой Пероль, чтобы регент мне все спустил. Очень сильным! Если голова Лагардера покатится с плеч, я поднимусь на такие вершины, что у всех вас уже сейчас может закружиться голова. Регент не будет знать, как возместить мне ущерб, причиненный его сегодняшними подозрениями. Я возьму его в ежовые рукавицы, и если теперь, когда Лагардер, этот дамоклов меч, уже не будет висеть у меня над головой, регент станет передо мною пыжиться, то — клянусь господом! — у меня есть достаточно голубых, белых и желтых акций, чтобы пустить весь банк ко дну!
Пероль тут же согласился — таковы были его роль и долг.
— А правда, — осведомился он, — что его королевское высочество будет председательствовать на семейном совете?
— Я склонил его к этому, — нагло заявил Гонзаго.
Ему удавалось вводить в заблуждение даже проклятые души своих соратников.
— А вы можете рассчитывать на донью Крус?
— Более чем когда-либо. Она поклялась, что явится на совет.
Пероль посмотрел принцу прямо в глаза. Тот ответил насмешливой улыбкой.
— Если донья Крус вдруг исчезнет — что поделать? — ответил он. — У меня есть враги, которым это было бы на руку. Девочка ведь была — и этого достаточно, члены совета ее видели.
— Неужели?.. — начал фактотум.
— Сегодня вечером мы много чего увидим, друг мой Пероль, — ответил Гонзаго. — Госпожа принцесса могла бы дойти до регента и не причинила бы мне тем самым ни малейшего вреда. У меня есть должности, но главное — у меня есть свобода, и это несмотря на то, что меня обвинили, не впрямую разумеется, в убийстве. Теперь я мог бы маневрировать целый день. Регент, сам того не ведая, превратил меня в гиганта. Черт возьми, как медленно тянется время! Мне не терпится покончить со всем этим.
— Стало быть, — смиренно осведомился Пероль, — вы, ваше высочество, уверены в успехе?
В ответ Гонзаго лишь гордо улыбнулся.
— Но в таком случае, — не унимался Пероль, — к чему это ополчение? Я видел у вас в гостиной всех наших людей в полной форме, и форма эта походная, черт возьми!
— Они собрались по моему приказу, — ответил Гонзаго.
— Значит, вы опасаетесь сражения?
— У нас в Италии, — небрежно проговорил Гонзаго, — даже самые крупные военачальники никогда не пренебрегают прочным тылом. Медаль всегда может лечь оборотной стороной. Эти господа — мой арьергард. И давно они ждут?
— Не знаю. Они видели, как я проходил, но не заговорили.
— Как они выглядят?
— Как побитые псы или наказанные школяры.
— Явились все?
— Все, кроме Шаверни.
— Друг мой Пероль, — проговорил Гонзаго, — пока ты там сидел в тюрьме, здесь кое-что произошло. Захоти я, и все вы могли бы иметь не очень приятные четверть часа.
— Если ваше высочество соизволит объяснить мне… — начал трепещущий фактотум.
— Держать речь дважды я не собираюсь, — ответил Гонзаго, — расскажу сразу всем.
— Тогда позвольте, я предупрежу людей? — поспешно предложил Пероль.
Гонзаго исподлобья посмотрел на него.
— Разрази меня гром, — проворчал он, — если я введу тебя в искушение! Ты сбежишь.
Принц позвонил. Появился слуга.
— Впустить сюда господ, что ожидают в гостиной, — велел он. Затем, повернувшись к Перолю, Гонзаго добавил: — Кажется, это ты, мой друг, заявил однажды в припадке рвения: «Ваше высочество, если будет нужно, мы последуем за вами и в преисподнюю!» Ну так вот: мы уже в дороге, так давайте проделаем ее весело!
VIII
Бывшие дворяне
Особым разнообразием взглядов приверженцы принца Гонзаго не отличались. Шаверни был среди них белой вороной: маркиз питал хоть капельку подлинной преданности принцу.
Теперь, когда Шаверни был побежден, оставались Навайль, не слишком-то ослепленный блестящими сторонами Гонзаго, а также Шуази и Носе — дворяне по повадкам и привычкам; остальные же примкнули к принцу лишь из выгоды и честолюбия. Толстенький откупщик Ориоль, Таранн, барон фон Батц и прочие охотно продали бы Гонзаго даже не за тридцать сребреников, а дешевле. Однако и эти последние вовсе не были злодеями; собственно говоря, в окружении принца таковые вообще отсутствовали. Их всех можно было назвать сбившимися с пути игроками. Гонзаго принимал их такими, какими они и были. Все они пошли за ним — сначала добровольно, потом по принуждению. Зло их не привлекало, а опасность чаще всего охлаждала их порывы. Гонзаго прекрасно знал все это и не желал менять своих приверженцев на каких-нибудь отъявленных злодеев. Эти его вполне устраивали.
Приближенные принца вошли все вместе. Еще на пороге их удивила печальная мина фактотума и надменность в лице их предводителя. За тот час, что они прождали в гостиной, было высказано великое множество самых различных предположений. Ситуация Гонзаго была исследована тщательнейшим образом. Кое-кто явился с мыслями о бунте, поскольку прошлая ночь оставила во многих умах крайне неприятный осадок. Однако при дворе только и говорили о том, что благорасположение к принцу достигло апогея. Поворачиваться спиною к солнцу было не время.
Ходили, правда, и другие слухи. Сегодня на улице Кенкампуа и в Золотом доме к особе принца Гонзаго был проявлен особый интерес. Говорили, что на стол его королевского величества легли некие доклады и что на протяжении всей этой оргии, завершившейся кровопролитием, стены увеселительного домика были достаточно прозрачны. Но главное было вот что: Огненная палата не стала его арестовывать, а шевалье Анри де Лагардер приговорен к смертной казни. Каждый из приближенных Гонзаго знал кое-что о делах минувших дней. Выходило, что принц весьма могуществен!
Шуази принес странную новость. Этим утром Шаверни был арестован у себя дома и посажен в карету приставом и стражниками: обычно такого рода путешествия с помощью документа, называемого приказом об аресте, заканчивались в Бастилии. Впрочем, о Шаверни говорили немного: каждого здесь интересовала собственная персона. К тому же всякий опасался своего соседа. Короче говоря, всеобщие чувства сводились
