Небесный подкидыш, или Исповедь трусоватого храбреца - Вадим Шефнер

17. ОДИНОЧЕСТВО СГУЩАЕТСЯ

Встав с постели, Серафим вышел в коридор, спустился по лестнице в нижний этаж, потом поднялся выше, долго шлялся по коридорам — и вдруг поймал себя на том, что все время шарит глазами по стенам, все чего-то ищет. И тут он догадался: он ищет часы. Но во всем Храме Одиночества есть только одни часы — те, что у Серафима на руке. Если они остановятся — для него остановится ход времени. Ведь он не знает, день или ночь за окном, он отрезан от внешнего мира. И только по своим часам он может вести счет условных суток, вплоть до того дня, когда сюда явится Юрик, чтобы лететь с ним на Землю. А вдруг часы остановятся, ведь они уже дважды были в починке? Что тогда?.. Серафиму стало холодно, аж дрожь пробрала.

Мой герой торопливо вернулся в свою камеру, выдвинул ящик письменного стола, в котором лежали его книги, и взял оттуда «Зарубежный детектив». Чтобы унять страх, нужно прочесть что-нибудь героическое, так что эта книга была тут в самый раз. Серафим приступил к чтению, и дрожь постепенно покинула его. Но, читая, он невольно думал, что такая книга у него здесь только одна… И тут у него родилась идея: хорошо бы сконструировать забывательное устройство.

Вы едете на дачу. Ваша авоська полна продуктами, но вы взяли с собой и книгу — интереснейший роман из быта сыщиков и преступников. Прибыв на дачу, вы читаете эту книгу не отрываясь. И вот она прочтена. Других книг на даче у вас нет. Но вам их и не надо! В переплет прочтенного вами романа вмонтировано сложное электронно-психологическое миниустройство. Послюнив палец, вы прикасаетесь им к приборчику — и, ощутив мгновенный, почти безболезненный шок, в ту же секунду с радостью осознаете, что содержание данной книги вами забыто, будто вы ее никогда и не читали. Вы можете приступить к чтению сызнова! Вы всю жизнь можете читать одну книгу!

Хорошо бы осуществить эту задумку практически, стал размышлять Серафим. Для некоторых людей окажутся ненужными личные библиотеки, тиражи многих изданий снизятся, потребление бумаги резко сократится, тысячи гектаров леса будут спасены от вырубки… Однако найдутся перестраховщики, которые сочтут такое забывательное устройство вредным для общества, писатели завопят в печати, что это надругательство над литературой… Нет, не стоит выдвигать эту идею, решил мой герой.

Умей помалкивать в тряпицу,К всемирной славе не спеши,Чтоб не свезли тебя в больницуС инфарктом сердца и души.

Размышляя о книгах земных, Серафим вспомнил, что есть и неземные. Он вышел из камеры, спустился в первый этаж. Вот и библиотека. Взяв с полки несколько томов, он уселся за стол и принялся их листать. А вдруг там есть изображения иномирян?! Ведь внешне они — совсем как люди, а он почему-то уже успел соскучиться по человеческим лицам. Но в книгах был только непонятный ему текст — и никаких рисунков, никаких фотографий. Серафим подумал, что на Земле тоже немало книг об одиночестве, но там и изображения людей есть на страницах. Видать, одно дело — одиночество земное, а другое дело — небесное…

Ему вспомнилось, что на второй день полета он спросил у Юрика, на сколько километров они от Земли удалились. И Юрик ответил, что если число этих километров выразить печатно, то потребуется издать том толщиной с Библию. Первая строка книги начнется с единицы, а дальше пойдут нули. А на последней странице это великое число надо возвести в стомиллиардную степень. Там, в звездолете, Серафим почему-то не придал словам Юрия большого значения, но здесь, в безмолвном одиночестве, они дошли до его души. На миг ему почудилось, что он так далек от Земли, что его, Серафима, и вовсе нет, что он — только сон, снящийся пустоте. Понурив голову, пошел он к двери — и вдруг вспомнил, что забыл поставить книги на полку. Он оглянулся — и увидал, что тут и без него обойдутся: из ниши, что темнела в стене, вышел заботник, подошел к столу, забрал книги и направился с ними к стеллажу.

— Спасибо, добрый молодец! Хвалю! — изрек Серафим. Но добрый молодец не отозвался. Серафиму вдруг очень захотелось поглядеть на какое-нибудь живое существо. Ну, с людьми и даже с тенью своей он разлучен, ведь здесь Храм Одиночества. Но хоть бы пса какого-нибудь повидать или кота. Или какую-нибудь местную живую тварь узреть… Он припомнил завывания здешних, неведомых ему зверей, и теперь ему показалось, что не так уж злобно они выли. Вот бы поглазеть, какие они из себя. Разве любопытство — грех?

Если ты не любопытен —Оставайся в дураках;Ты не сделаешь открытий,Не прославишься в веках!

Прямо из библиотеки Серафим направился в столовую. Поужинав, он заказал стакан лимонада, потом еще стакан.

— Дружище, а нет ли чего покрепче? — обратился он к официанту-заботнику. — Понимаешь, я не алкаш, но надо же отметить свой первый день пребывания на Фемиде.

Но ответа не последовало, а когда мой приятель фамильярно тронул ладонью плечо заботника, то сразу же отдернул руку: ему показалось, что он прикоснулся к льдине.

18. СНЫ НЕЗЕМНЫЕ

Вернувшись в свою келью-камеру, Серафим взглянул на ручные часики. На них было одиннадцать — значит, пора спать, начинается его первая (условная) ночь на Фемиде. Мой герой разделся, совершил вечернее омовение и принялся ходить по келье взад-вперед. Он о чем-то думал, но сам не знал о чем — так бывает. И вдруг мысли его уточнились. Подойдя к ночному столику, Серафим взял лежавший там топор и спрятал его под подушку. Он может пригодиться, его надо беречь!

Ты за добро плати добром,Но все ж, на всякий случай,Не расставайся с топором,Ведь жизнь — как лес дремучий.

Серафим разлегся в постели, накрылся мягким одеялом. Подушка была большая, пышная, топор почти не ощущался. «Живу прямо как интурист», — подумал мой приятель и машинально протянул руку к стене, ища выключатель. Потом вспомнил, что потолки и стены светятся тут круглосуточно, никаких выключателей нет. «Ладно уж, усну и при свете», — примирительно прошептал он. И уснул. Уснул — и вдруг проснулся. Его ужалила мысль: а вдруг часы остановились?! Однако тревога оказалась ложной, часики были в полном порядке. И он снова уснул. И тут ему приснился сон.

Морозным зимним утром идет Серафим по Среднему проспекту Васильевского острова. Вот и станция метро на углу Седьмой линии. Опустив пятачок, друг мой становится на эскалатор и плавно движется вниз, вместе с вереницей одетых по-зимнему людей. Перед ним стоит мужчина в престижной дубленке, и какое-то время Серафим размышляет, сколько этот тип за нее уплатил. Затем поворачивает голову, чтобы поглазеть на встречный людской поток. И видит: навстречу ему движется Настя. Она улыбается ему улыбкой No 21 («Радость неожиданной встречи») — и плавно проплывает мимо. Но почему она одета не по сезону, почему на ней летняя блузка с короткими рукавами?! И тут Серафим обнаруживает, что в этом встречном потоке все одеты по-летнему, некоторые даже в майках. Спустившись вниз, он идет не на платформу, а вдавливается в толпу летних пассажиров и поднимается на эскалаторе вверх. Ему нужно нагнать Настю, пусть она объяснит ему, что это за чепуха такая происходит…