(не)ваша девочка (СИ) - Арская Арина

Дикими глазами смотрит на меня, как загнанный в ловушку зверь.

— Или Тимур готов? — задаю я очередной тихий вопрос. — Я вот матерью не готова быть. И окончательное решение за мной. И мое решение — нет.

Выливаю воду в раковину. Рома сжимает кулаки, весь передергивается и приглаживает волосы:

— Блять!

Скрипит зубами и выходит. Я вновь вздрагиваю от хлопка двери и сползаю по стеночке на пол. Мама, роди меня обратно.

Глава 29. Неудобные вопросы

Стою у окна и смотрю на легкие разводы облаков. Перисто-слоистые. Помню, как в шестом классе Анюта презентовала доклад об осадках на уроке географии. Белая блузочка, две косы и серьезное лицо. Тимур крутится в кресле позади меня и задумчиво щелкает ручкой.

— Ну что… — наконец говорит он и отбрасывает ручку, откинувшись на мягкую спинку, — неприятно, но… Одинцова права. Какой ребенок? И ведь я помнил о резинке.

Я зол. И Тимур тоже недоволен сложившейся ситуацией. Я слышу в его голосе тихие нотки гнева. Я прекрасно понимаю, что в мою жизнь не вписывается незапланированная беременность от бывшей одноклассницы, на которую у меня простые и четкие планы отыметь во все щели, однако в груди бушует иррациональная ярость.

В голове пульсирует только один вопрос: “Как она могла?”. И ведь я сам не могу дать четкий ответ, как бы я поступил, если бы она пришла через пару недель с новостью о том, что залетела от кого-то из нас. Мне бы признать, что Анюта поступила правильно в данной ситуации, избавив меня и Тимура от некрасивого разговора в будущем.

— Она видит в нас кошелек, а мы в ней — шлюху, — Тимур разминает шею. — При таком раскладе проглотить таблетку после незащищенного секса — верное решение, но… — он усмехается, — я огорчен, что Одинцова его приняла единолично, будто она реально залетела.

— Если бы реально залетела, то что тогда, Тим? Допустим, от тебя?

— Задаешь неудобные вопросы, — постукивает пальцами по подлокотнику.

— Я этот вопрос сам себе задаю, — пожимаю плечами.

— И какой ответ?

— Шлюху бы отправил на аборт.

— А первую любовь?

— Тут загвоздка в другом, Тим, — ослабляю галстук, — в Анюте не было сомнений.

— А если бы были, то ты бы проникся? — Тимур разворачивается в кресле в мою сторону.

— Согласись, — прячу руки в карманы и внимательно вглядываюсь в его глаза, — ее бы решение оставить ребенка…

— Не факт, что она залетела.

— Допустим, залетела, — вскидываю бровь. — Допустим, что она понадеялась залететь от меня или от тебя. Ну, вот проскочила в ее голове такая мысль, и она решила ребенка оставить.

— Это бессмысленный разговор, Ром, — Тимур хмурится.

— Ты же понял меня.

— Понял, — медленно кивает, — да, это бы польстило.

— А она, сука, таблетку проглотила, — цежу сквозь зубы.

— И это верное решение, но бесит, — Тимур вытягивает ноги. — И очень любопытно, кто бы из нас двоих забил гол? Чисто теоретически, да? И какими бы мы были отцами, да?

Цепенею под ехидным вопросом и понимаю, что я не задумывался над тем, каким я буду отцом и решился бы нести ответственность за орущий кулек в руках Анюты.

— То-то и оно, Рома, — Тимур скалится в улыбке, будто прочитал мои мысли, — желание Одинцовой родить во что бы то ни стало и ее упрямство польстило бы, но нахрен оно нам упало?

— Верно, — согласно киваю.

— Я тоже хочу ворваться к Одинцовой, предъявить претензии и сыграть из себя возмущенного самца, но… — закрывает глаза и вздыхает, — сделка не подразумевала нового человека, только секс. Мы ей деньги, а она нам отсос с заглотом и прочие приятные вещи. Вот пусть так и остается. Я в старших классах хотел ее отыметь в разных позах, и в моих фантазиях не было места беременности и младенцам.

И я того же хотел, но мои влажные мальчишеские мечты, как я деру во все дыры высокомерную недотрогу, вновь омрачились ее равнодушием и самостоятельностью. Да, она не показалась мне напуганной или растерянной.

Я желаю ее зависимости от меня. Она должна была проглотить или не проглотить таблетку по моей указке, а случилось так: а пошел бы я нахрен вместе со своим важным мнением. Она тут самая разумная и не позволит связать по рукам и ногам незапланированной беременностью. Да, ребенок бы поставил ее в очень невыгодное положение.

— Выдохни, Ром, — Тимур открывает глаза. — Папаша бы из тебя так себе получился, но вот из Одинцовой, вероятно, вышла бы прелестная мамочка.

За ехидством он прячет обиду. И он тоже знает, что она не конструктивна и бессмысленна.

— Предлагаю закрыть тему, — Тимур ухмыляется, — мы вновь вспомнили, что от секса бывают дети и теперь распихаем по всем карманам резинки. Не хочу омрачать веселье будущими отвратительными приказами идти на аборт, а у Одинцовой может щелкнуть в голове родить и воспитать самой сына…

— Сына? — хмыкаю я.

— Да твою ж мать! — Тимур резко разворачивается к столу и пинает под ним корзину для бумаг.

Она падает, катится по полу и шагаю к двери:

— Выдохни, Тим. Не будет сына, эта сучка вовремя спохватилась, — оглядываюсь, — и ведь ее точно надоумила соседка.

— Вероятно, — глаза Тимура вспыхивают искрами злобы. — Эти подружки… Вечно они лезут не в свое дело.

Глава 30. Последствия

Мне очень плохо. Физически. Меня тошнит, живот тянет ноющей болью, что опоясывает до поясницы. Не умираю, но состояние просто отвратное. Как первый день месячных, но хуже в несколько раз. У меня нет сил встать, я лежу лицом в подушку и проклинаю тот день, когда родилась. Женщиной быть отстой.

— Я вызову полицию, мудаки! Сколько можно говорить, что это вам не притон! — раздается яростный и приглушенный голос Наташи после громкого стука в дверь.

Явились, сволочи. Сутки продержались на обидках и пришли. Я зло рычу в подушку и крепко зажмуриваюсь. Никакой совести нет. Вот бы загнать им иглы в их яйца и потребовать немедленного секса.

— Завали, — рявкает Тимур. — Вызывай!

Я не шевелюсь. Даже не вздрагиваю, когда скрипят дверные петли.

— Одинцова… — шипит Тимур и неожиданно замолкает.

— Мальчики, предлагаю перенести наше рандеву… — мои слова выходят сдавленными и тихими, — на пару дней… я себя неважно чувствую…

Думается, что начхать им на мое состояние. Возможно, они поймают особенное удовольствие, когда принудят вялую и болезную девицу к близости. Ведь это полное чувство власти.

— Да оставьте вы ее в покое, — в ярости шепчет Наташа.

Хлопает дверь. Наташа за не возмущенно взвизгивает, а с присвистом выдыхаю в подушку. Буду умирать, они отступят.

— У тебя кровь, — едва слышно говорит Рома.

Я недовольно причмокиваю. Да, чувствую, что ластовица трусиков влажная. Наверное, стоило надеть особые трусы с прокладкой, но у меня не было желания совершать лишних телодвижений.

— Это нормально, — тихо отвечаю я.

— В смысле нормально? — голос Ромы полон беспокойства и испуга.

Отрываю лицо от подушки и вновь роняю на нее голову, но уже щекой вниз. Стоят перед кроватью бледные и недоуменные.

— Так работает экстренная контрацепция, — моргаю и закрываю глаза. — Ничего сверхъестественного не случилось, мальчики.

Молчат, а я морщу нос от болезненной схватки над лобком. Подкладываю ладони под живот. Очень не хватают утешающих объятий от мамы, которая меня, собственно, и продала двум обормотам.

— Тебе больно? — шепотом спрашивает Рома.

Нет, блин, лежу и наслаждаюсь мерзкими спазмами боли и липким кровотечением. Я не отвечаю.

— Я вызываю скорую, — заявляет Тимур. — Это какая-то жопа.

— Зачем скорую? — интересуюсь я.

— У тебя кровь! — рявкает Рома. — И нихрена это ненормально.

На секунду пугаюсь его повышенного тона. Вдруг я тут все залила кровью и уже умираю? С покряхтыванием сажусь. На пододеяльнике крови не вижу. Недовольно снимаю шорты, а вот на них расплылось темное пятно.