Ты и Я - Сводные (СИ) - Сью Ники

То они с Семеном и Игорем сидят в баре, покуривая кальян, а рядом красуется бутылка алкоголя. Видимо виски. На следующей фотке какая-то блондинка с пышными формами на коленях у Саши, обвивает его шею руками. На другой уже какая-то новая девушка целует в щеку Беляева, а он ее по-хозяйски держит за талию. После фотки, где Саша в одних спортивках демонстрирует свою накаченную грудь и кубике на животе, я выключила телефон. Стало как-то противно.

А чего я, собственно говоря, ожидала? Что если человек внешне красивый, то он будет вести правильную жизнь? Или верить в любовь до гроба и лебединую верность. Сразу вспомнились слова Наташи, истории про девчонок, готовых голову откусить за внимание Саши. Ну уж нет! Я не хочу стать одной из его жертв.

С этими мыслями, зашла в ванну и на автомате кинула в машинку бордовую майку. Нажала на кнопку «легкая стирка» и ушла обратно в комнату. За окном постепенно темнело, а дома до сих пор никого не было. Хотя я знала, мама с Борисом сегодня вернуться поздно, у них какая-то важная встреча, однако почему-то все равно сидела и поглядывала то в окно, то иной раз вставала и мимо входных дверей проходила. В квартире было одиноко, а в моем сердце еще хуже.

Когда машинка достирала, у входа щелкнул замок. Я слегка выгнула спину и глянула в коридор, заприметив Илью. Вид у него был уставший, а еще он зевал, как кот, рот так широко раскрывал, рукой не прикрывал даже. Забавный, подумалось мне, хоть и придурок.

Я закинула руку внутрь стиралки и вдруг нащупала не одну вещь, а две. Вытащила и с удивлением оглядела вторую майку. Размерчик на три, а то и четыре больше моего. И цвет… что-то с ним было не так. Грязно-розовый.

— КАКОГО! — заорал Царев над ухом так громко, что я машинально вжалась в стенку, выпуская из рук полусухие вещи.

— Ты нормальный вообще? Так орать!

— Т-ты! ТВОЮ МАТЬ! Ты зачем постирала мою майку? — Илья поднял с пола, как теперь я уже поняла, его вещь и пробежался глазами сверху вниз, качая головой. Взгляд у него был свирепый, ноздри расширились, грудь ходуном бегала, а желваки на скулах выдавали раздражение.

— Я-я…

— Ты, блин, что не в курсе, что розовое с белым иногда может линять?

— Да я вообще не знала, что там лежит твоя майка! — пыталась оправдаться я, но выходило как-то нелепо. Не увидеть вещь в стиралке, господи, это ж как мои мысли занял проклятый Беляев. Чтоб ему там… икнулось!

— В смысле не знала! Твою ж налево! Мне как теперь на работу прикажешь идти? — не унимался Царев. Вышел из ванны, потом зашел, потом опять вышел. Только пара из ушей не хватало. Потом вообще озверел и со всей силы пульнул майку мне в ноги. Было не то, что больно, но не приятно уж точно.

— Слушай, ты нормальный вообще? Иди, пар выпусти, успокойся! — откуда-то взялась злость, смешалась с обидой, и силы во мне прибавилось.

— Успокоиться? Ты мне уже вот тут сидишь! — боковой частью ладошки Царев стукнул по горлу, выплевывая в меня оскорбления.

— Взаимно! Как ребенок себя ведешь! То парту качнешь, то мячом зарядишь!

— Не нравится, проваливай! — Илья подошел настолько близко, что наши ступни соприкоснулись кончиками.

— Да п… — закончить фразу я не успела. Потому что в эту секунду дома вдруг резко стемнело. Я сглотнула, пытаясь внять реальности. Свет отключили. Просто взяли и отключили.

Сердце в груди начало ускоряться, удар за ударом, вверх-вниз. Воздух куда-то неожиданно подевался, и как бы я не пыталась заглотить побольше, насытить легкие кислородом не получалось. А потом и руки затряслись. Я даже челюсть сомкнуть не смогла, боялась, что зубы будут колотить друг по дружке. Меня словно поймали в клетку, схватили в замок, сжимая до разрыва связок.

Тот день всплыл. Опять. Картинка за картинкой. Слово за словом.

В перепонках отбивал басами противный мужской голос, смех… мерзкий, липкий и обжигающий. Все волоски на коже встали как по команде.

И я рефлекторно потянулась к руке Ильи. Ведь он все еще стоял рядом, его тепло не давало мне погрузиться в темноту собственных воспоминаний.

— Не уходи, п-пожа-луйста, — еле выдавила из себя я фразу, а может и крик о помощи.

Илья

— Не уходи, п-пожа-луйста, — чуть ли не плача произнесла Даша. А когда ее рука коснулась моей, я вообще опешил. Но не столько меня поразило внезапное притяжение со стороны девчонки, сколько ее голос, и дрожащие пальцы.

— Эй, что с тобой? — растеряно спросил я, пытаясь вглядеться в лицо напротив. Однако света не было, темно до ужаса, ничего не видно. Единственное, что я отчетливо ощущал и слышал, это громкое дыхание Дашки. Будто она пытается схватить побольше воздуха, будто захлебывается, будто тонет под напором массивной морской воды. Вся моя злость в момент улетучилась. Ну не сволочь же последняя, чтобы продолжать точить зуб. Да, Лисицына в последние дни меня знатно раздражала. Мало того, что дома они с мамочкой прописались, так еще и одна школа, да одна парта.

Как видел девчонку, внутри моментально все вскипало, хотелось сделать ей больно, хотелось заставить плакать и вообще, чтобы она ощутила на своей шкуре то, что ощущал я. И вот вроде бы радоваться надо, Дашку трясет, голос охрип, зуб на зуб не попадает от волнения. Но мне почему-то не радостно. Совсем наоборот. Страшно стало. Мерзко от самого себя. Неужели это я ее так довел, что она сейчас еле живая.

— Не ухо-ди, п-пожа-луйста, — всхлипнула Лисицына. У меня от ее слов у самого мороз по коже побежал, будто там за стеной маньяк с бензопилой сидит, и если я выйду, то девчонку покромсают. Долго не думая, вытащил из кармана телефон свободной рукой, за вторую держалась Дашка. Включил фонарик и навел его на потолок. Вот теперь хоть как-то можно было разглядеть лицо мелкой, только лучше бы мы остались в темноте. Глаза у Лисицыной вроде и красные были, но до безумия стеклянные, как у куклы мраморной. И ресницы ни разу не опустились, за минуту так и не моргнула. Смотрела вроде на мою грудь, а вроде и сквозь меня.

— Даша, — тихо и аккуратно попытался позвать ее по имени, но девчонка, словно не со мной сейчас была. Мне вдруг и самому стало не по себе. К горлу ком подкатил, хотелось вдохнуть глубоко, наполнить легкие. Однако вздох никак не шел, вернее, шел, но как-то не так.

Долго не думая, я просто переплел свои пальцы с Дашкиными, и потащил ее за собой на балкон. Там можно открыть окно и вообще хоть немного светлей будет. Девчонка не сопротивлялась, семенила следом, но руку мою сжала настолько сильно, что аж ногти впились в кожу. Вот это да. Видимо что-то конкретно ее напугало, по крайне мере, человек в долю секунды не меняется просто так. Я светил фонариком на пол, чтобы мы не дай Бог не сшибли мебель или она нас. Иногда оглядывался и ловил себя на мысли, что сейчас Дашка выглядела, как маленький котенок, над которым издевались дети. Такие обычно с опаской смотрят потом на людей, не подходят близко, и всегда ждут чего-то… камнем в шею, ногами по ребрам или колбасу, напичканную иглами.

Оказавшись на балконе, хотя это больше походило на лоджию, я планировал оставить Лисицыну и сходить на кухню за водой. Однако она вновь взмолилась не оставлять ее. Ну не сволочь же я. Даже если ненавижу Дашу, даже если хочу, чтобы она с мамашей поскорей свалила восвояси, сейчас просто не могу оттолкнуть. Все нутро противится. Если человек нуждается в помощи, пусть и не самый любимый, не самый приятный, я все равно помогу. Такая уж натура. От самого себя не сбежишь.

На балконе было не особо светло. В соседних квартирах огоньков тоже не наблюдалось, значит не мы одни такие. Я открыл окно, и теплый осенний ветерок ворвался в узкое пространство, позволяя, насытится кислородом.

Решил сесть на пол и Дашку потянул за собой. Она покорно опустилась рядом, коснувшись своим плечом моего.

Поразительная картина, и слов-то нет описать. Вечер, темная комната и мы с Лисицыной сидим, держась за руки. Она смотрит перед собой, а я на нее. Она едва дышит, и мне почему-то дышать тяжело. На языке столько вопросов, но задать ни один не решаюсь. Ладно, посидим так немного, потом свет включат, и разойдемся по разным комнатам. Только бы она дрожать перестала, и слезы на лицо не скатывались. Остальное уже не имеет значение, если честно.