FLY - Александр Шуваев

- Кажется, я и впрямь сказал уничтожить, а потому можешь пока считать себя оправдавшимся, казуист. Мы пойдем и посмотрим на ублюдка с нечистой кровью, а потом призовем Патана Безъязыкого с огнем, шильями, крючками, маслом и прочими инструментами. Насла тихонечко вздохнул и облизал губы тонким розовым кончиком языка:

- Великий дозволит просьбу пекущемуся о его благе?

- Ну?

- Дозволь рабу твоему побеседовать с ублюдком без инструментов и без свидетелей. Если господин останется недоволен результатом, крикнуть Патана будет никогда не поздно…

- Хо, хо-хо, хо, - невесело, замедленно просмеялся вождь, - иной раз я не могу понять тебя… Сказать, чтобы ты был мягкосердечным или боялся бы крови, не мог бы даже твой злейший враг среди моих людей, хотя такие и есть. А иногда как будто бы и так! Ты кого-то напоминаешь мне, что- то из детства. Как будто пхикшу, - бродячего монаха…

И услыхал странный звук, как будто стоявший перед ним - подавился. Шареареха на полуслове оборвал свою речь, и с изумлением увидел, как широко распахнулась алая пасть, полная крепких желтоватых зубов, как сморщилась верхняя губа, а стоящий перед ним - вдруг захохотал, грубо, дерзко, во все горло. На миг глаза Шареарехи, наконец, встретились со взглядом лютых, веселым, желтым безумным огнем горящих глаз лейтенанта.

- Прости, хозяин, - едва выговорил тот сквозь смех, повизгивая и вытирая слезы, катящиеся из стянутого глаза, - не сдержался… Давно не слыхал лучшей шутки. Бродячие монахи умеют многое, но даже и они не умеют делать "невидимую свинью", которую я, обученный дедом и отцом, берусь сделать из полукровки за ночь… Если на свете и есть высшая радость, хозяин, то это именно владение тайным мастерством, недоступным другим.

На миг приоткрывшаяся, как намек на слабость в этом человеке, крупица безумия странным образом успокоила вождя: что-то в нем, не разум даже, было уверено, - все люди его носят клеймо безумия или порока, а для пришедших по доброй воли правило это является абсолютным. Он встал и, сопровождаемый следующим за ним бегром, пошел в старый Мужской Дом, ныне ставший чем-то на вроде склада заброшенных, полуненужных вещей.

Как то и надлежало всякому значительному лицу его племени, Шареареха был благородно (то есть весьма) толст, но, будучи мужчиной рослым, не выглядел безобразным. Но и при этом Насла возвышался над ним почти на полголовы, а могучего телосложения бегра не мог скрыть даже излюбленный им темный халат без пуговиц, только с поясом и на глубоком запахе.

- Нет, ты все-таки скажи, - насчет высокородного отца - правда?

- Но ты сам посуди, повелитель: я знаю Писание лучше профессоров Хукканской уммры, говорю на шести языках, включая три языка не ведающих Истинного. И искусству боя меня учили именно как наследника древнего рода. Не роди третья жена моего отца законного наследника… Не будь у этой жены таких родственников…

- Что напугали даже такого молодца, как ты?

- О, у нее такие родственники, что бояться их гнева было бы благоразумным для кого угодно, вплоть до высших владык этого ветхого мира… Ставший на их пути сразу же может считать себя мертвым. Кроме того, - я, выросший в богатстве и относительной холе, среди испытанных слуг, - я тогда был совсем другим. Я верил, что должен подчиняться справедливости, и жертвовать жизнью ради Должного! И я отрекся от всех своих прав в присутствии судей и свидетелей. Но при этом я еще и бежал в тот же вечер, просто на всякий случай.

- И прямо ко мне?

- Ха! От большого ума я забрел к горным кеи и год работал у них с колодкой на шее. Потом колодка сломалась, и я бежал, использовав самую хитрую хитрость: во весь опор несся по элементарной прямой, и эти источенные глистами обезьяны отстали, а перехватить - не смогли. Я никого не убил и не ударил тогда, я скрылся, но у меня не было денег. Поэтому даже и тогда я устроился на работу: варил стекло на фабрике стеклянного волокна в пустыне Замсин, у этого позора рода людского, этого… У кеи было куда легче и вольготнее, а потому я однажды вспомнил ненужное и понял небывшее. Хозяин мой умер, а я… Я оказался здесь.

- Пока не назовешь имени своих родителей - не будет тебе полной веры!

- Господин мой, ты не в первый раз затеваешь со мной этот тягостный разговор, и я каждый раз я отвечаю тебе одними и теми же словами. Но теперь сделанного мной на службе у тебя хватит на сорок казней на восемьдесят разных манеров.

- Не прибедняйся. На двести.

- Твой раб постарается избежать половины из этих двух сотен смертей и надеется преуспеть в этом.

Вечером этого дня Шареареха внимательно поглядел на своего перепуганного, беспомощного врага и не сказал ни слова. Утром он нашел забитое, абсолютно покорное, трепещущее существо, способное обгадиться от одного косо брошенного на него взгляда. Еще через две недели, пользуясь покорностью пленника и выбитыми из него сведениями, Шареареха имел уже не пятьдесят три, как полтора, и не шестьдесят восемь, как полгода тому назад, а сто два судна, включая три подводных атомных корабля, шесть новейших сверхскоростных катеров, использующих кавитационную полость, и даже экраноплан, только три месяца тому назад выпущенный одной частной фирмой в республике Рифат. А так как именно ему Насла год тому назад подсказал выгоднейшее и безопасное дело: доить частные компании "дна и берегов", Шареареха вдруг обнаружил, что над ним - "ничего, кроме неба" и даже рядом - никого. Все - только внизу, причем заметно внизу, и нет во всем "Хои Санджир Камрат" никого богаче, никого - могущественнее, и никого - влиятельнее Шареарехи. Потом было несколько попыток, сговорившись, свалить выскочку, привели к тому, что злоумышленники погибли, а он - и еще усилился. Флот его достиг размеров, пристойных флоту средней континентальной страны. Особенно крупные суда были, скорее, исключением, но все-таки у него были и те самые три субмарины, и Большая Яхта по имени "Ханеахомеи" (он ее не жаловал и держал только ради престижа), и вполне современная плавбаза, на которой равно перерабатывалась добытая, отобранная силой и купленная рыба. Переговоры с управляющими - неверными, которым предстояло платить, теперь вел почти исключительно Насла. У него оказалось какое-то врожденное искусство уговаривать клиентов, давить на них, и, отчасти, их же успокаивать. Он же вел переговоры с теми, кто платить отказывался, но не более трети таких переговоров.

IX

- Позвольте представить вас э-э-э… друг другу, - сказал Действительный Тайный Советник Кускрайд, - это ваш подопечный, господин Людвиг, и обращаться к нему следует именно так… Людвиг, это ваш, - поверьте, весьма компетентный, - наставник во всём, что касается машины, господин Окулиничич, и это настоящее имя.