Обрученные грозой - Екатерина Юрьева

В один из дней Докки вместе с родственницами совершала очередной вояж по магазинам. Она размышляла о своих взаимоотношениях с бароном, в то время как Мари и Алекса обсуждали модную отделку платьев, сидящие в коляске напротив Ирина и Натали с загадочным видом о чем-то перешептывались, периодически разражаясь неприятно журчащим хихиканьем.

— О, стойте, стойте! — вдруг закричала Ирина, вскочив с сиденья.

— Что такое? — Докки очнулась от своих мыслей и приказала кучеру придержать лошадей, думая, что девушка что-то уронила на мостовую.

— Ох, я сейчас умру! — Ирина судорожно прижала руки к груди, а Натали, вытаращив глаза, завизжала: «Вы только посмотрите!..»

Дамы испуганно оглянулись, не понимая, что привело барышень в такое исступление, и увидели выезжающую на площадь кавалькаду офицеров в генеральской форме, столь ненавистной для Докки после замужества. Но сейчас, когда навстречу ей двигалась, гарцуя на рослых, лоснящихся конях, гурьба веселых, смеющихся над чем-то всадников, которые выглядели так молодо, бесшабашно и неотразимо красиво в шляпах с пышными плюмажами и в ярких мундирах с переливающимися на солнце золотыми эполетами, — она с невольным восхищением залюбовалась статью и мужественным видом бравых армейских генералов.

Девицы что-то верещали, Мари и Алекса во все глаза уставились на офицеров, прохожие толпой устремились к всадникам, чтобы ближе разглядеть их, а какая-то девушка с нарциссами в руках вдруг бросила им цветы. Букет желтым фейерверком разлетелся в воздухе и посыпался на офицеров; те на лету ловили цветки. Один из них — лихой красавец с дерзкими темными глазами и пышными черными усами в красном гусарском доломане с ментиком через плечо, — соскочил с коня и крепко поцеловал раскрасневшуюся виновницу переполоха. Толпа заволновалась, загудела и захлопала, Ирина и Натали ахнули и ринулись было из коляски, но матери успели их остановить, призывая к соблюдению необходимых манер и достойному поведению на публике.

Народ вновь зашумел: еще одна девушка — совсем молоденькая, почти девочка — за неимением цветов бросила в военных клубком разноцветных лент, на лету распавшихся на блестящие розовые, желтые, голубые, белые волнистые змейки. Не долетев до всадников, они стали плавно опускаться на мостовую, и девочка расстроенно смотрела, закусив губу от огорчения. Неожиданно один из генералов в темно-зеленом вицмундире тронул своего гнедого коня и успел поймать извивающуюся в воздухе голубую ленточку. Девочка радостно улыбнулась, а всадник, легко наклонившись с седла, не поцеловал, но ласково потрепал рукой в перчатке ее румяную щечку.

Докки, с любопытством взирая на столь очаровательную сценку, случайно встретилась взглядом с этим генералом и отчего-то смутилась. Он же равнодушно скользнул по ней очень светлыми на загорелом лице глазами, развернулся и присоединился к своим товарищам. Через минуту всадники скрылись на боковой улице, толпа рассеялась, и о суматохе на площади напоминали только раздавленные копытами лошадей останки желтых цветов и лент, измятых и враз посеревших.

Ирина и Натали долго не могли успокоиться, перебирая и смакуя подробности происшедшего и отчаянно завидуя тем девушкам на площади, которым неслыханно повезло получить особые знаки расположения от молодых и красивых военачальников. Остальные офицеры, не говоря об обладателях более низких чинов, были мгновенно забыты — героями сегодняшнего дня стали два отличившихся генерала.

Мари тотчас сообщила, что гусаром, поцеловавшим девицу с цветами, был князь Дмитрий Ташков. Генералом, поймавшим ленточку, оказался тот самый знаменитый граф Поль Палевский.

— Le prince Ташков! — стонали Ирина и Натали. — Le comte Палевский!

— Генерал-лейтенант Палевский, — причитала Мари, чуть задыхаясь, будто ей не хватало воздуха, — генерал-майор Ташков…

— Димитрий Ташков, конечно, хорош, — Алекса обмахнулась платочком — на ее скулах рдели красные пятна, — но Поль Палевский… О, Поль Палевский!..

Имена этих генералов не сходили с их уст и по дороге домой, и в гостиной, когда все уселись выпить чаю. Докки заметила, что обсуждение внешности Ташкова, его яркой формы, как и смелости, благодаря которой он сорвал поцелуй, заняло куда меньше времени, чем разговоры о Палевском — граф, судя по всему, рассматривался куда как более значительной и ценной фигурой на брачном рынке.

Мари, почерпнув массу полезных сведений от всезнающей Жадовой, рассказала, что Ташков командует всего лишь полком, а состояние его расстроено. При этом она забыла упомянуть слова все той же Жадовой, что гусарский генерал известен в свете более своей разгульной жизнью, бесконечными кутежами, дуэлями и беспутными выходками, нежели боевыми подвигами. Судя по всему, сомнительная репутация возможного кандидата в женихи волновала материнские сердца куда меньше, чем его чин и доходы.

Зато Палевский по всем статьям соответствовал матримониальным чаяниям — у него было и высокое положение, и состояние, и связи.

— Ему всего тридцать два года, а он командующий корпусом, — вещала Мари своим внимательным слушательницам. — У него три поместья, от которых, говорят, доход огромадный. Ко всему прочему, он ходит в любимцах у государя, осыпан подарками — и золотыми саблями, и шпагами с бриллиантами… А уж наград, наград сколько! Полная Анна, второй Владимир, два Георгия[11]…

Алекса и барышни ахали, Мари сидела с таким торжествующим выражением лица, будто сама получила эти награды или Палевский уже стал ее зятем.

«И это все, что их в нем интересует, — с внезапно подступившим возмущением подумала Докки. — Награды, отличия, чин, количество поместий, и ни слова о том, как он заслужил все это — верной службой, храбростью, боевыми талантами…»

Она припомнила, как в свое время на все лады обсуждался подвиг Палевского под Аустерлицем. Граф, тогда еще командир полка, заменив убитого начальника кавалерийской бригады, небольшими силами бесстрашно и умело сдерживал превосходящие во много раз силы противника. Он мужественно сражался в Пруссии и Финляндии и уж верно был достоин тех милостей и признаний, которые сейчас с таким упоением перечисляли ее родственницы.

— А красив-то как! — вдохновленно подхватила Алекса. — И осанка, и стать, а глаза…

«Наконец добрались и до красивой наружности», — отметила Докки, невольно вспомнив взгляд его светлых, будто прозрачных глаз. В груди расползся тревожный холодок, а на ум вдруг пришло сравнение: «глаза, как бриллианты…»

— Удивительно, как это он до сих пор не женат и не помолвлен, — тем временем продолжала Алекса.