Чарующая бесполезность - Татьяна Нильсен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если из Свияги сегодня не получу известий, то завтра с утра придётся туда наведаться самому.
— Ты прав, будет лучше если ты сам посмотришь всё на месте и поговоришь со свидетелями.
Гульбанкину приснилась мать молодая, с вьющимися волосами, заколотыми у висков чёрными невидимками. Стояло раннее, летнее утро. Через открытое окно лёгкий ветерок еле колыхал ситцевые занавески. Мама сидела на краешке его кровати, будила маленького Эдика, поглаживая вдоль тела и приговаривала:
— Вырастет мой мальчик большой— пребольшой, мамин сынок, помощник. Просыпайся мой ёжик, просыпайся мой касатик.
И он, открыв глаза, счастливо потянулся, зевнул и уселся рядом с мамой в чёрных трусах и белой майке, свесив ноги с кровати. Она погладила его по выгоревшему на солнце короткому ёжику волос и по разбитым коленкам.
— Помолись Боженьке, потом умывайся и приходи завтракать. Сегодня в детский сад не пойдёшь— у меня выходной.
— Мам, а Боженька обидится, если я сегодня не поговорю с ним? — Эдик спрыгнул с кровати и зашлёпав босыми ногами побежал в угол к игрушкам. У него были другие планы на сегодняшний день.
— Нет не обидится. Он не может сердиться или браниться, он всех любит. Это же тебе Боженька нужен, ты моли его о благодати, о милости.
— А зачем мне его просить? У меня всё есть.
— Ты просто проси, чтобы он был с тобой, даже во грехе, и пусть строго накажет, если ты сотворил что-то нехорошее, но только чтобы не оставлял ни в радости ни в горе. Безразличие убивает всё живое.
Мать всегда разговаривала с пареньком, как со взрослым. Она взяла сына за руку и усадила рядом.
— Вот послушай. Давным-давно жил святой старец. Он молился и скорбел о грехах человеческих. Он недоумевал, почему же люди и в храм ходят, и Богу молятся, а живут так же плохо и греха не убывает. И воскликнул он тогда, обращаясь к Богу: «Господи, неужели не внемлешь Ты нашим молитвам? Люди постоянно обращаются к Тебе, чтобы жить в мире и покаянии! Неужели суетна их молитва, и не слышны их голоса?» И вот однажды с такими мыслями он погрузился в сон и привиделось ему, как Ангел небесный, обняв крылом, поднял его высоко над землёй. И чем выше они поднимались, тем слабее становились звуки, доносившиеся с поверхности земли. Уже не раздавались человеческие голоса, шум, крики, песни и затих весь шум мирской, суетливой жизни. Лишь порой долетали прекрасные звуки далёкой лютни.
— Что это? — спросил старец.
— Это святые молитвы, — ответил Ангел, — только они слышатся здесь.
— Но отчего так слабо звучат они? Ведь сейчас весь народ молится в храме?
Ничего не ответил Ангел и горестным было его лицо.
— Ты хочешь знать? Смотри!
Далеко внизу виднелся прекрасный храм, внутри собралось много народа. На клиросе стоял большой хор. Священник в прекрасном облачении стоял в алтаре. Шла служба, но какая, понять оказалось невозможным, потому что не доносилось ни единого звука. На левом клиросе дьячок что-то читал быстро, шлёпая и перебирая губами, но его слова вверх не долетали. На амвон медленно вошёл громадного роста диакон, рукой прилизал свои пышные локоны, потом поднял орарь и широко открыл рот, но…ни звука! На клиросе регент раздавал ноты— хор готовился петь. «Уж хор, наверное, услышу», — подумал старец. Регент ударил камертоном по колену, и дал знак начинать. Наблюдать было странно: регент махал руками, у басов от натуги покраснели шеи, альты вытягивались на носках, высоко поднимая головы, рты у всех были открыты, но пения не слышалось.
— Что же это такое? — ужаснулся старец и перевёл взгляд на молящихся.
Их много стояло в храме, разных возрастов и положений: старики и дети, крестьяне и из благородных, мужчины и женщины. Все шептали молитвы, крестились и кланялись, но вся церковь находилась в тишине!
— От чего так? — спросил изумлённый старец.
— Спустимся ниже, и ты поймёшь. — тихо сказал Ангел.
Они, никем не видимые опустились в храм. Впереди всех стоял парадно, богато одетый мужчина и в задумчивости смотрел на иконостас. Ангел коснулся его груди, и для старца сейчас же отворились его затаённые мысли: «В моей власти уволить за неповиновение! Лишу всех званий и наград, чтобы не вставал у меня на пути!»
Недалеко находилась разнаряженная, красивая женщина и усердно молилась. И вдруг старец увидел её сердце и прочёл мысли.
«Ещё подругой называется! Напялила шляпку как у меня! И где только деньги берёт, ведь мужик забулдыга и гулёна знатный!»
Далее молодой парень комкал шапку в руках, и не молился вовсе, а всё косил направо, в сторону, где стояла кучка молодых женщин. Ангел притронулся к нему, и старец прочитал его сердце: «Что если на свидание позову? Пойдёт или нет? У неё должность хорошая, денег много зарабатывает».
Так многих касался Ангел, и у всех были подобные мысли. Перед Богом стояли, но о Боге не мыслили, только делали вид, что молились.
— Теперь ты понимаешь? — спросил Ангел. — Такие молитвы не поднимаются в верх, от того кажется, что все немые.
Вдруг старец услышал где-то в углу тихий голосок:
— Господи, ты милостив и благ! Исцели маму мою от болезни! Спаси и помилуй нас!
В уголке, на коленях стоял маленький мальчик. В глазах его блестели слёзы. Ангел коснулся маленького сердца, и они увидели скорбь и любовь.
— Вот какие молитвы слышны у нас! — сказал Ангел.
Такие притчи невероятно трогали душу маленького Эдика. Мама часто говорила о Боге, и даже однажды, когда были в городе зашли в огромную, красивую церковь. Потом она просила Эдика не рассказывать никому об этом, потому что мамочка работает в школе учительницей, а все учительницы должны быть атеистами. Мальчик совершенно не понимал про что толковала мать, но почему-то боялся того огромного дядьку с зычным голосом, лохматой бородой и в чёрном, длинном платье, который мазал его лоб ароматным маслом, брызгал водой и окунал в купель. На всякий случай Эдик не делился с товарищами об этой стороне жизни. Он вообще никогда не отличался болтливостью. Отец не приветствовал такой подход к воспитанию, но особенно не перечил, потому что сутками находился в обнимку с трактором, а зачастую, в свободное время отсыхал от похмелья. Но кроме этого у него всё-таки были увлечения— папа любил читать. Он пачками приносил из библиотеки годовую подписку журнала «Роман-газета»,
