София - Павел Пирлинг

1

Путешественники, которые посещали Россию в XV веке по следам Гильберта де Ланнуа и Джозафата Барбаро, были скупы на сведения об этой таинственной стране. Контарини, имевший все данные, чтобы живо воспроизвесть ее, после четырехлетнего пребывания на берегах Москвы, ознакомившись с людьми и делами, оставил нам набросок, едва отражающий впечатления европейца на Севере.

Внешний вид Москвы не мог поразить сына Венеции, возвращавшегося из живописных недр Азии. Скромная столица не имела еще своих бесчисленных колоколен с остроконечными шпицами, пышных сверкающих куполов, ничего того, что дает ей издали, при лучах заходящего солнца, фантастический облик индийского города. Резиденция великого князя сводилась к сборищу плохих домов, выстроенных за дешевую цену и без всяких художественных претензий. Зима налагала на них, однако, печать оригинальности. Под снежным покровом с убранством изо льда они казались изящными и почти грациозными. Новый центр деятельности возник на скованных льдом водах Москвы. В конце октября, когда лед достаточно окреп, на нем появилось множество лавок, и речка превратилась в базар: сотни коров, свиней, баранов, замороженных и поставленных на задние ноги, как войско, готовое к битве, ждали своих покупателей. Дела сменялись удовольствиями: конскими бегами, кулачными боями и другими развлечениями, более или менее опасными. Эта страна, с жестокими холодами, с глубоким снегом и толстым льдом, была населена народом, хорошо сложенным и сильным. Мужчины и женщины красивы, говорит Контарини, но, добавляет он, этот народ находится в животном состоянии (gente bestiale). Отвратительные язвы разъедали все классы общества: демон пьянства, кажется, был постоянным гостем в Москве. Всюду встречались страшнейшие пьяницы, которые хвастались этим и презирали воздержанных. Напиток, правда, вкусный, но холодный, делавший столько жертв, был мед. Строгие меры ограничивали его приготовление. Без этого московиты, по мнению венецианца, были бы постоянно пьяны и перебили бы друг друга, как дикие звери. Леность купцов его удивляет также: до полудня они оставались еще на рынке; но, как только проходил этот роковой час, они отправлялись бражничать и закусывать. Дела прекращались, труд приостанавливался, невозможно было получить ни малейшей услуги[11].

Если очерк, набросанный наскоро, не из лестных, это оттого, что он не полон. Московиты не были лишены высоких качеств, ускользнувших от Контарини: они были энергичны и настойчивы, колонизаторы по преимуществу, одарены способностью подражать. Когда христианство проложило путь к просвещению во времена Ярослава, называемого Мудрым, первый расцвет цивилизации оправдывал лучшие надежды на будущее. Нормальное развитие умственной жизни сначала было задержано кровавыми междоусобиями, а потом совершенно приостановлено почти трехвековым татарским игом. Народные нравы и характер ощутили действие этих роковых событий. Народ коснел в глубоком невежестве. Едва несколько монахов в глубине монастырей записывали легенды и составляли летописи. Сельские эпопеи рапсодов выражали всю поэзию чувств. Искусство ограничивалось точным воспроизведением старинных гиератических типов. Борьба с неверными могла бы, как в Испании, завалить воинственные души; но в русском не было жилки Сида Кампеадора, и рыцарские стремления никогда не волновали глубоких народных слоев России. Если не считать несколько героических подвигов и блестящей защиты осажденных городов, то с татарами боролись более политикой, чем оружием. Великие князья ловко шли к ясно намеченной цели. Народ ничего не понимал в этих тонких расчетах. Погруженный в нищету, платящий тяжкие подати, подверженный монгольским набегам, не имея никого, кто бы им руководил и кто бы его наставил, он видел вокруг себя только мрак и впадал в свои грубые нравы. Чтобы дать Москве место, принадлежащее ей по праву в мире, нужно было прежде всего освободиться от ненавистного ига неверных, ибо территориальное объединение было мало-помалу уже сделано, и, оттеснив варваров в Азию, вздохнуть живительным воздухом Возрождения, распространявшимся по Европе.

Единственное средство вернуть потерянное время и пойти нога в ногу с Западом было – отдаться ему в науку и воспользоваться его прогрессом, лишь только национальная свобода будет возвращена. С этих двух точек зрения брак Ивана с Софией имеет чрезвычайное значение, явствующее из самых фактов.

Обстоятельства того времени удивительно помогали государю этого княжества, носившего в своих чреслах зародыш гигантской империи. В самом деле, в то время как Иван своею твердою и искусною рукою образовывал национальное единство, между тем как уделы исчезали или добровольно, или покоряясь силе, между тем как Москва становилась главным очагом русской жизни, обратная работа разложения и упадка обнаруживалась у татар, первобытная организация которых не в силах была сопротивляться действию времени. Чингисханы и Тамерланы умели господствовать над страшными полчищами кочевых воинов, но природа не менее скупа на создание этих варваров с жестоким и свирепым гением, чем великих людей. Выродившиеся преемники этих титанов чувствовали, как власть тлела в их руках среди кровавых волнений, вызываемых междоусобиями. Глубоко потрясенная Золотая Орда мало-помалу распадалась на части: Казань, Крым, другие ханства еще отделились от Сарая, унося с собой только ненависть к прежним властителям. В конце XV века некогда столь грозная империя видела себя пораженной в сердце и окруженной смертельными врагами, вышедшими из своего собственного лона.

Несмотря на слабость татар, Иван колебался еще вступить с ними в открытую борьбу. Соединить храброе войско, подобно Дмитрию Донскому, устремиться на врага, дать ему битву, заплатить собственной жизнью не было уделом робкого государя, предпочитавшего интриги подвигам и мелкие стычки решительным битвам.

Враждебные замыслы были ловко скрыты. Не отправляясь лично в Сарай, Иван платил еще дань, что не мешало ему вступить в дружеские отношения с крымским ханом. Возникший вследствие этого союз был в его руках как бы обоюдоострым мечом, которым он пользовался против Сарая и против Польши, ибо Менгли-Гирей питал одинаковую ненависть к хану Магомету и к королю Казимиру. Оттого-то к этой эпохе относятся разорительные набеги крымских татар на польские и литовские провинции. Обеспеченный со стороны южных границ, Иван мог попытать счастья со стороны Сарая, но он боялся торопиться. Даже после счастливого исхода войны 1472 года, о которой речь шла выше, прежние отношения не замедлили восстановиться, и, когда великий князь у подножия алтаря протянул руку Софии, он был еще татарским вассалом.