Пароль скрещенных антенн - Иосиф Халифман

Изменив условия кормления летних пчел, удалось продлить средний срок их жизни чуть ли не в десять раз.

Пчелы, способные прожить десять пчелиных веков, показали, что и смерть можно оттеснить с тех рубежей, которые считаются неприступными. В таком выводе, собственно говоря, нет ничего особенно нового.

Трутни пчел живут, как известно, около ста дней, а умирают не потому, что не способны жить дольше, а лишь вследствие того, что их обрекают на смерть пчелы, которые изгоняют трутней из гнезда. В семьях же, потерявших матку, трутни не изгоняются и благополучно перезимовывают в гнезде и могут прожить хоть двести пятьдесят, хоть триста дней и даже больше.

Вот явление, в котором естественные законы жизни семьи помогают заглянуть в сокровеннейшие тайны живого.

Расскажем еще об одном таком явлении.

К летку улья приставили прозрачный раструб. В эту ловушку набилось вскоре около трехсот вылетевших из улья для сбора корма фуражиров, то есть пчел старшего, причем более или менее одинакового возраста. Их-то по одной, по две, по пяти и по десяти заключали в обтянутые густой проволочной сеткой одинаковые клеточки, объемом полтора кубических сантиметра каждая. Всех Пчел одинаково кормили здесь: они получали сахарный сироп из кормушек. Казалось, лучше всех должны были чувствовать себя одиночки, которые находились в наиболее привольных условиях. Но получилось другое: в первый же день стало заметно, что в клетках с пчелами-одиночками смертность выше, чем в остальных. К шестому дню пчелы, изолированные по одной, погибли. А дольше всех прожили те пчелы, которые были в клетках вдесятером, то есть в тесноте.

Короче говоря, оказалось, что продолжительность жизни насекомого может зависеть и от того, сколько их содержится вместе. И чем их больше вместе, тем дольше каждая может прожить.

Почему так получается?

Кое-что об этом рассказал опыт, проведенный в семье примерно из тридцати тысяч пчел. Шести пчелам из этой семьи было скормлено немного — самая малость! — меда с подмешанным к нему радиоактивным фосфором. Через два часа приблизительно три четверти старых — летных и около пятой части молодых — нелетных пчел были заряжены фосфором. На следующий день — через сутки — число летных пчел, заряженных мечеными атомами фосфора, увеличилось мало, но число заряженных нелетных пчел выросло в два с половиной раза.

Вот как быстро идет обмен веществ в пчелиной семье, вот с какой быстротой охватываются пчелы одной семьи пищевыми связями, вот как часто должны они входить в соприкосновение. Пчела-одиночка не вентилирует, тогда как в группе она широко пользуется этой своей способностью. Пчела-одиночка, как любое одиночное насекомое, полностью зависит от внешней температуры и не способна изменять ее. Группа же пчел может и охлаждать гнездо при перегреве и согревать при похолодании.

Пчелам присуще собираться, сбиваться в ком, в массу. Это свойство, уже известное нам хотя бы по зимнему клубу, можно проследить и в опыте: если поместить в клетку сотню выведенных в термостате пчел, они соберутся — на потолке ли, в углу ли — кучкой, повиснув друг на друге.

Усыпим несколько сот пчел углекислым газом и рассыплем их по дну картонной коробки, прикрытой сверху стеклом. Вскоре в недвижимые поначалу тела насекомых постепенно возвращается жизнь. Проснувшиеся пчелы начинают двигаться, стягиваются друг к другу, собираясь в группки, которые в конце концов сливаются в общую массу.

Все это можно наблюдать и в опыте с тысячей пчел, и с пятьюстами, и с двумястами, и даже с сотней пчел.

Но если пчел меньше — всего несколько десятков, они, проснувшись, расползаются по дну небольшими группками, по три-четыре пчелы в каждой, а в общую гроздь не собираются.

На пчел, изолированных по одной или совсем небольшими группами, свет действует очень сильно, вызывает бурное движение. Пчелы, собранные по полтора-два десятка, если их осветить, пробуют переместиться в тень. А в группах по сто, пятьсот, тысяче и больше особей пчелы свиваются в клуб и на свет не реагируют.

В одном опыте измеряли раздражимость пчел и для этого в клетки с пчелами спускали на шелковинке труп осы. Там, где были одна, две, пять пчел, они не реагировали на раздражение; пчелы из групп в несколько десятков особей сразу отмечали появление врага, подтверждая, что пчела из массы пчел — это совсем не то, что пчела-одиночка.

В ПОИСКАХ ПЧЕЛИНЫХ ГНЕЗД

ТОТ, КОМУ когда-либо доводилось слышать или читать, как еще недавно охотились на пчел тибетцы, знает, что это поистине отчаянное предприятие бывает здесь опаснее, чем охота на самых ядовитых змей или на таких кровожадных хищников, как пантера или тигр.

Дело в том, что даже те тибетцы, которые давно уже знали, что на свете существует пчеловодство, сами не водили пчел, так как это строго-настрого запрещалось почему-то буддистскими законами. Но те же законы не запрещали употреблять в пищу покупной мед, охотиться на пчел, дарить кому угодно добываемый охотой мед. Поэтому-то тибетцы усердно охотились, уступая собранный мед соседям-непальцам, а затем у них же по недорогой цене этот мед приобретали. Таким образом, они, не беря греха на душу, обходили строгий закон и получали возможность и право лакомиться «самой сладкой пищей на Земле».

Впрочем, нет смысла вдаваться в хитросплетенные лабиринты религиозных законов и наивные уловки буддистов, использующих дозволения и обходящих запреты, касающиеся меда, который особенно дорого ценится тибетцами.

Это неудивительно, если вспомнить, как он им достается. Дикие пчелы гнездятся в Тибете чаще всего в углублении скал, среди горных камней. При этом наиболее богатые медом и воском гнезда находятся, естественно, в таких местах, куда очень трудно добраться. Пчелиные гнезда на пологих склонах и даже в стене отвесных скал, если сюда можно добраться снизу с помощью лестницы, никогда не дают богатой добычи. Тибетцы находят, что пчелы предпочитают селиться в стенах глубоких ущелий, расположенных достаточно высоко над дном пропасти, чтобы им ничто не угрожало снизу, и прикрытых, кроме того, выступом скалы, мешающим добраться к гнезду сверху.

Именно эти самой природой замаскированные и неприступные гнезда и составляют наиболее заманчивую цель.

По хорошо укрепленным длинным и гибким бамбуковым лестницам охотники спускаются в пропасть на глубину 40, 60 и 80 метров. Более длинные лестницы из бамбука уже не надежны.

Дежурящие недалеко от края пропасти подручные охотников, пока они спускаются, потихоньку травят, отпускают концы веревок, подвязанных к поясам скалолазов. Один из подручных лежит головой к краю ущелья: он следит за сигналами, которые подаются снизу. Сигналы подаются веревкой или руками. Голоса здесь не услышишь: на дне ущелья ревет, ворочая камни, бешеная, вся в пене, река…