Повести и рассказы - Николай Михин

- И не подумаю, - отвечала Колькина мать. - Сколько же можно мучиться в одной комнате двум семьям?

- Кроме вас есть другие желающие получить эту комнату.

- Желающих может быть много. А мы живем уже не первый год две семьи в одной комнате. А вы обещали при первой возможности нас расселить.

- Да, обещали. Но сейчас этой возможности нет.

- Как это нет?.. Освободилась же комната... - Колькина мать постепенно переходила в наступление. Весь разговор явился "солью на рану", освежил все "прелести" скотской жизни - семь человек на восемнадцать квадратных метров.

- Как это нет?.. А кому вы вознамерились эту комнату отдать?..

- Это не ваше дело. Кому надо, тому и дадим. Мы расселяем многосемейные комнаты из другого барака.

Тут все зашумели. Людям не нравилось, что сюда будут вселять из другого барака, когда есть свои нуждающиеся. Они знали, что ни в одном бараке не было комнат с таким количеством людей, как у Михиных и Григорьевых. Да и ждали улучшения условий они дольше других. В этом многоголосье управдому приходилось туго, но он не сдавался и временами даже перекрикивал толпу жильцов.

- Все равно они не имеют право самовольно занимать жилье. Больше

Шабасова уже никто не слышал. Александра Николаевна, до этого

старавшаяся держаться спокойно, сорвалась с места и, наскакивая на управдома, вроде наседки, защищавшей гнездо от коршуна, угрожающе закричала:

- Это кто жулье?! Это я жулье? Честно и терпеливо ожидающая своей очереди на расселение?.. Да не найдется человек, который мог бы что плохое сказать обо мне. Словами бы поаккуратнее бросались, товарищ управдом. А то я найду управу и на управдома. Ишь ты... Власть, значит, можно жульем обзывать... Вы мне еще ответите за "жулье".

Несчастный управдом, пытавшийся возразить, что он сказал не "жулье", а "жилье", совсем не был слышен за шумом сочувствующик Колькиной матери соседей. Наконец, уразумев, что ему лучше ретироваться, он так и поступил, махнув рукой. Вслед за ним удалился и его молчаливый спутник. Через день Колькина семья была уже официально прописана в отдельной комнате. управдом их больше не беспокоил.

Это уже была своя комната, а не общая. Окно комнаты выходило не на улицу, а на "зады". Из него виднелось хозяйство четырнадцатого барака, стоявшего на отшибе. Жильцов этого барака знали хуже, чем жителей других бараков. Среди пацанов были известны Леша Дмитриев, Эдик Капустин и уже знакомый нам Масло. Леша был из переростков и "добивал" седьмой класс, чтобы получить семилетнее образование и пойти работать. Это был человек с юмором. Мог при случае посмеяться и над собой. Страстный охотник, мог и приврать в разговоре про охоту. Любил иностранные слова, и на обертке учебника по физике надписывал не "Физика", а "Фюзис".

Эдик Капустин был известен в поселке и в школе: однажды, наученный Вовкой Потемой (один из детей Потемкиных, живших в своем доме по соседству с бараками) он покупал в школьном буфете сто граммов "сифилисных конфеток".

Масло, можно сказать, даже был знаменит. Проиграв в карты, сбежал от получения щелбанов (щелчков в лоб). А когда "победители" стали его преследовать, убежал с котлована, где играли в карты, в одних трусах домой. Поскольку мать была на работе, а ключ от комнаты - в брюках, что с рубашкой остались на берегу котлована, он залез к себе в комнату через форточку, там лег на диван и заснул. К приходу с работы матери на котловане была найдена одежда ее сына. Несколько человек ныряли и ходили по котловану, разыскивая утопленника. Мать выла и рвала на себе волосы, наблюдая за поисками ее чада. Когда ее привели домой и помогли открыть дверь, она, увидев на диване свернувшегося калачиком сына, потеряла сознание.

Леша Дмитриев контактировал с пацанами только в школе и только по вопросам учебы. По возрасту у него была "своя компания". Иногда их видели вместе с Потемой, но только иногда. У Потемы был свой особый мир. Он верховодил податливыми пацанами. Заставлял их подворовывать дома разные вещи и приносить ему своеобразную дань. Пацаны его побаивались, но "шестерить" соглашались делеко не все. Мастюк одно время был у него "шестеркой". Когда они появлялись вместе среди пацанов, были похожи на Шер-хана с его угодливым другом шакалом из "Маугли". Если кто посильнее наступал на Мастюка или угрожал ему, тот говорил:- Скажу Потеме, он тебе даст...

Потемкиных, кроме тети Наташи (матери Потемы) и его сестры Муси, любовью не жаловали. Старик Потемкин был не только суров, но и жесток. Говорили, что он убивает собак, чтобы собачьим жиром лечить туберкулез. Колькина Дозора, любимца ребятишек, неожиданно пропавшего, так и не смогли найти.

13

Большую радость приносили на Дачу Долгорукова праздники. Крупные праздники: и советские , и религиозные, - отмечались всем поселком. Зимние: Новый год, Рождество, крещение сопровождались колядованием, гаданиями, по дворам ходили ряженые, которые пели и плясали под гармошку и балалайку. Из летних наиболее впечатляющими были пасхальные гуляния, особенно, если пасха выдавалась поздняя. Катали яйца, христосовались, играли в карты, в лото. Ходили пьяные в обнимку и горланили песни. То у одного, то у другого барака в окружении болельщиков выделывали номера дачинские плясуны. Без драк не обходилось. Даже говорили: "Что это за праздник, никому и морду не набили". И все это под аккомпонемент гармошки.

Гармонистов было много. Каждый играл по-своему. В каждой секции имелся свой гармонист. А в Колькиной - аж целых три: дядя Коля Шаров, Иван Анищенко и Колька. Играли так себе, но окружающим нравилось. Неплохо играл рыжеватый железнодорожник Саша Иванов. Он играл и сам пел. Всем была знакома манера его игры и любимая припевка: "Хулиган-мальчишка я, не любят девушки меня".

Воистину талантом-самородком был молодой гармонист Васька Орехов. Ах, как он играл!.. Гармонь сама так и выговаривала мелодию, заставляя и петь, и плясать. Совсем молоденький парнишка, сначала, как девушка, стеснительный, он в короткое время вырос в здорового кудрявого мужика-бугая и напоминал своего былинного тезку Буслаева. Причем, не только внешностью, но и поведением. Угощали, хвалили - это и сделало свое дело. Васька стал пить. А пьяный он становился буяном и забиякой. Так и пошло: где Васька, там и драка. Жалко было, когда он получил срок, но получил он его по заслугам. И все же позднее во время любого гуляния вспоминали отчаянного гармониста Ваську Орехова.

Были и свои певцы. Среди пацанов чемпионом по частушкам был паренек с Волги. Частушек он знал столько, что и не запомнить. Штук пятьдесят было толко начинающихся словами "на горе стоит точило". Целые частушечные циклы. Потом он с родителями куда-то переехал, обогатив своим фольклором дачинских ребят.

На Даче Долгорукова было много талантов. Из них и возникла тогда художественная самодеятельность. В нее вошли люди самого различного возраста и профессий: аккордеонист и речевик Боря Патокин и его жена певица Оля Невская, плясуны Нина Клепова и корпусовский Коля Соколов, прекрасный исполнитель интермедий Толя Блинов и Юра Якубенко. Колька тоже участвовал в сценках, читал стихи и басни, вел конферанс. Самой молоденькой была Валя Полушкина, десятилетняя красавица-чтица. Она была "гвоздем программы". Таково было ядро дачинской художественной самодеятельности.

К этому времени клуб находился уже не во втором бараке, а в доме, где раньше размещались детские ясли. Теперь ясли функционировали в корпусах. Кино "крутила" одна из постоянных Яшиных помощниц Аня по

прозвищу Клуха. В новом клубе имелся биллиард, возле которого подростки да и молодежь постарше проводили свой постоянный досуг, оставив на городки и даже футбол совсем мало времени. Завклубом была молодая и симпатичная женщина Галя, за которой ухаживал рубаха-парень Мишка Васильев. Если ему надо было срочно уединиться с Галиной, он просто выгонял всех из биллиардной и уединялся. Репетиции он не разгонял. Репетировали, как уже говорилось, не только молодежь, но и солидные взрослые люди.

Репетировать приходилось много. Штатного руководителя не было. Все прислушивались к мудрым советам старшего и опытного самодеятельного артиста Бори Патокина.

Не все было гладко со сборами на репетиции: работа, учеба, всякие другие заморочки... Но зато какое удовольствие получали дачинские артисты, когда их выступления сопровождались бурными аплодисментами переполненного зрителями зала!..

Как-то Кольку по предложению Клеповой пригласили участвовать в праздничном концерте артели инвалидов "Прогресс". Репетировали в цехе ювелирных изделий. Заводилой был заместитель начальника этого цеха Марк Моисеевич Лещинский. С тех пор самодеятельность сопутствовала Кольке всю жизнь.

14

Колька, уже имевший опыт организации художественной самодеятельности, принимал участие в работе корпусовских студенческих агитбригад. Там были талантливые веселые ребята. Главных не было, но большим авторитетом пользовался будущий юрист( кстати, будущий муж Люси, сестры Клеповой Риммы) Колькин тезка по имени и отчеству Коля Гребенкин. Когда выяснилось, что в коллективе два Николая, то одного решили звать Коля, а второго - Гребенкина - Николай Сергеевич. Узнав же, что оба они - Сергеевичи, стали звать: Коля Большой и Коля Маленький. Первый уже заканчивал юридический факультет, а второй еще только заканчивал школу. В школе он стал главным закоперщиком по подготовке концертов для школьников. Однажды к участию в концерте он привлек своего друга Наума. В школе - вместе, дома - рядом... Репетировать удобно. Особенно парный конферанс, на предмет чего Колька и агитировал друга. Тот сначала ни в какую не соглашался, но постепенно, посещая репетиции, как бы втягивался в них сам, переживал, советовал делать так-то, а не так... Колька сам написал текст конферанса. Начать и закончить концерт предполагалось куплетами, написанными на мотив блатной песни "Гоп со смыком". Эту мелодию знала вся школа и вся Дача Долгорукова. Школьная цензура куплеты пропустила. Концерт понравился. Ребят поздравляли товарищи, учителя. Стыдновато постановщиеам стало потом, несколько лет спустя, когда они, повзрослев, вспоминали этот концерт, запоздало краснея, не так от многих натяжек в его организации, как от того, что пели (дети!) на блатной мотив.