Три аксиомы - Зыков Иван Максимович

Однажды в московских окрестностях я спросил встречного:

— Где мы находимся, в лесу или в парке?

Он огляделся, подумал и ответил:

— В лесу, потому что нет скамеек и ограды.

В благоустроенных парках мы привыкли видеть прямые дорожки, скамейки для отдыха, цветочные клумбы, киоски с газированной водой, ограды, ворота. Но не в этом отличительные признаки парка. Внешнее благоустройство, конечно, крайне желательно, но его может и не быть, суть от этого не изменится. Она заключается в образе жизни деревьев.

А благоустройство помогает сбережению древостоев. Чем больше проложено дорожек, чем больше поставлено скамеек, тем дисциплинированнее становится публика и не топчет землю где ни попало. Это очень важно, потому что не все деревья переносят уплотнение почвы; многие заболевают корневой губкой.

За полвека население Москвы увеличилось с одного до пяти миллионов человек. Да, кроме того, в окрестностях столицы осело три миллиона человек.

Существовали не так давно маленькие поселки: Кунцево, Тушино, Люблино, Люберцы, Перово, Мытищи. Лосиноостровская (нынешний Бабушкин). По итогам переписи 1959 года они уже фигурировали в списке крупнейших городов страны, превосходя своим населением некоторые республиканские столицы и областные центры. Сейчас они слились с Москвой и считаются уже районами столицы.

Десятки других подмосковных поселков превратились если не в крупнейшие, то просто в крупные города.

На узком пространстве сосредоточено восемь миллионов человек. И не сидят же они дома. От Москвы в разные стороны расходятся 15 железных дорог и веток; через каждые пять-десять минут несутся по ним пригородные электрички с тысячами людей. Это ускорители перерождения древостоев.

За весь 1913 год дачные поезда перевезли туда и обратно 13 миллионов человек. Сейчас они перевозят 400 миллионов. Да прибавился еще автобусный транспорт, которого прежде не было.

Надо ли говорить, что не те нынче стали подмосковные леса, какими были прежде. Каждому это должно быть ясно из наших предыдущих наблюдений и выводов. Никто лесов не рубил, сами они изменились и не могли не измениться. Некого тут винить, напрасны были бы упреки.

Еще в позапрошлом и прошлом столетиях превратились в парки бывшие самородные леса в Сокольниках, Нескучном саду, Останкине, Филях, Кунцеве, на склоне Ленинских гор. Сейчас этот процесс охватил широкую зону.

Мне задали вопрос:

— Значит, подмосковные леса вконец испорчены?

— Зачем произносить такие резкие слова? — сказал я.

— Надо же называть вещи своими именами!

Я ответил:

— Именно потому, что надо называть вещи своими именами, нужна точность в выражениях. А в вашем упреке она отсутствует. Точнее будет сказать, что подмосковные леса нуждаются сейчас в особых приемах ведения хозяйства. Разрушительная деятельность человеческих ног должна компенсироваться созидательной работой человеческих рук.

Поскольку в наиболее многолюдной зоне Подмосковья древостой по образу жизни приближается к городским садам и паркам, вполне резонно, что в ближних окрестностях Москвы созданы сейчас не обычные лесхозы, а хозяйства особого типа — леспаркхозы, и они находятся в подчинении Московского городского Совета.

В категорию лесопарков сейчас официально зачислено 70 тысяч гектаров, но процесс перерождения, конечно, расширяется.

Жаль, правда, что деревья утрачивают одно из важнейших свойств живых существ — способность оставить после себя потомство. Это большая потеря. Но перерождение леса в парк было бы неправильно называть порчей, потому что со словом «порча» связываются представления о чем-то ненормальном и уродливом. А ничего безобразного в парковой форме жизни деревьев нет. Наоборот, сады и парки сплошь и рядом бывают живописнее и красивее обыкновенных лесов. Такая форма жизни деревьев совершенно неизбежна и нам необходима. Нельзя же всюду отгонять людей от леса изгородями. Надо же им где-нибудь и погулять. Какая польза будет от леса человеку, если его не станут туда пускать? А в тесном соседстве с человеком, когда землю топчут людские ноги, деревья могут существовать только в виде парков, садов, скверов.

Поэтому правильнее считать лес и парк разными формами жизни деревьев. Обе формы законны и имеют право на существование.

При одной форме смена древесных поколений происходит сама по себе, в силу естественных законов, при другой — обязательно требуются искусственные посадки.

Одна форма — дикая, другая — культурная.

Одна — более дешевая, другая — дорогая.

Искусственные посадки деревьев применяются с глубокой древности. Сохранились, например, предания о «висячих садах Семирамиды» в древнем Вавилоне. Сады существовали в древнем Египте, Греции, Риме. В России тоже издавна водились приусадебные сады, откуда и произошло слово «роща», означавшее ращенный лес.

В регулярных парках, на бульварах и в скверах соблюдается правильная геометрическая планировка, деревья располагаются стройными рядами по бокам прямых дорожек, и там самородный молодняк смог бы нарушить строгость планировки. Поэтому там нисколько не заботятся о появлении самосева. Чтобы поддерживать в чистом виде зеленый газон, сгребают опавшие листья, сеют травку, стригут ее. При этом грабли и косы уничтожают древесный самосев. Несмотря на колоссальное количество роняемых деревьями семян (тополевого пуха, крылаток клена и ясеня, орешков липы и дубовых желудей), в городских зеленых насаждениях ни разу еще не выросло ни одно самородное молодое дерево. Городское садово-парковое хозяйство рассчитано на искусственные посадки.

Расход на посадки кажется на первый взгляд большим. Но только на первый взгляд. Ведь сажать деревья приходится не чаще, чем раз в столетие.

На территории Коломенского музея до сих пор стоит липовая аллея, посаженная в 1824 году, да и еще постоит сколько-то лет: липа — дерево долговечное и хорошо переносящее соседство человека. На посадку затрачены деньги. Но разделите сумму на годы, на число людей, которые прошли по аллее, и расход покажется ничтожным по сравнению с огромной и длительной пользой.

Нескучный сад, входящий ныне в состав парка культуры имени Горького, подвергался коренной реконструкции в конце XVIII века, когда в Нескучном дворце (где теперь помещается Академия наук) поселился сказочно богатый екатерининский вельможа граф Алексей Орлов-Чесменский, не жалевший средств на создание и украшение сада. Орловские посадки продержались в хорошем виде вплоть до последней войны. Быстрый распад древостоев начался только после сорокаградусных морозов января 1940 года, когда одряхлевшие деревья тяжко обморозились. Требовался капитальный ремонт, но его задержала война. Новые посадки начаты в 1955 году. Нынешний молодняк простоит наверняка до конца XXI столетия, и тогда опять придется спиливать и сажать. А следующие посадки понадобятся не ближе начала XXIII века. Так что совсем оно и не дорого, если учесть, что в Нескучном каждый день бывают тысячи людей.

Надо еще сказать, что посадки за городом значительно дешевле внутригородских.

Не собираюсь замалчивать острых конфликтов.

Начальник управления московских лесопарков П. П. Волков негодует:

— По воскресеньям в Серебряном бору накапливаются сотни тысяч отдыхающих. Разве способен лес выдержать такую нагрузку? Упрашиваю моссоветчиков давать меньше транспорта на Серебряный бор, а им неймется; гонят вереницы добавочных троллейбусов, автобусов. В театре можно вывесить аншлаг: «Все билеты проданы», и ворота на запор. У нас же нет других способов регулировать людские потоки, кроме транспорта.

В Серебряный бор людей манит река с песчаным грунтом и с водой, не побывавшей еще в городе, не впитавшей его грязных стоков. Хорошее место для купания. А на берегу сосняк. Все удовольствия разом.

Перегрузка действительно ужасающая. Сотни тысяч ног утаптывают землю до плотности камня, и тут возможны болезни деревьев, а болезни когда-нибудь закончатся смертью.