Устрашители - Дональд Гамильтон

— Но ведь... он мертв! — с ужасом выпалила Китти. — Да ты же убил человека!

Глубоко и шумно вздохнув, я твердо решил быть личностью разумной, властвовать собою и не поддаваться припадкам ярости.

— Миссис Дэвидсон, — промолвил покорный слуга елико возможно спокойнее, — предоставляю вам полное и невозбранное право удирать из притона садистов самостоятельно и человеколюбиво. Попробуйте, попытка — не пытка! Рискуя собственной шкурой, задержусь и дам полчаса форы. А потом уж ускользну отсюда, используя менее гуманные, зато не в пример более безопасные способы. Так и волки будут сыты, и овцы целы. Согласна?

Я поглядел на Китти в упор. Несчастное, дрожащее, ошеломленное создание...

— Чего дожидаешься? Не нравятся методы Мэттью Хелма — шагай и пользуйся какими хочешь! Успеха, правда, не гарантирую.

Китти глаз не могла отвести от мертвеца, валявшегося между нами на дорожке. Лицо молодой женщины, щедро поливаемое дождевыми струями, сделалось меловым и недвижным.

— Ты не должен был...

— Ах, не должен был? — рассвирепел я, посылая спокойствие и самообладание подальше. — Не должен? Правильно! Я не должен ублюдкам ничего! Ничего! Это они, подлюги, задолжали мне за целую неделю издевательств и пыток! И при малейшей необходимости я взыщу все долги) С лихвой, запомни! По моему разумению, сегодня в «Инануке» открылся охотничий сезон, и ограничений на отстрел крупной дичи не существует! Я предупредил мерзавцев еще при первой встрече, на пороге, а они только хмыкнули в ответ. Прекрасно. Похищенный выходит на волю, и всякий очутившийся на моем пути — покойник.

— Да ведь он тебе не заграждал дороги! Он просто...

— Просто шатался поблизости с армейским револьвером и двенадцатью патронами, — прорычал я. — И пальнул бы из револьвера своего, не изволь сомневаться, ежели бы заподозрил неладное. Даже не будь револьвер неотъемлемо необходим для нашего бегства, я все-таки уложил бы парня, ибо оставлять у себя в тылу вооруженного противника не станет и последний молокосос!

Какая глупость — под проливным дождем, когда на счету каждая неумолимо пролетающая секунда, объяснять мягкосердечной особе прописные истины...

— Решай, голубушка, но Бога ради решай пошиб-че1 Или помоги управиться с грязной работенкой, или тихо и гуманно двигайся к выходу. Элси Сомерсет расплачется от жалости, ручку пожмет на прощанье!

— А Дуган? — прошептала Китти. — Откуда ты знал, что Дуган уже не придет? И его убил?

— Господи помилуй, ты что же, и по Дугану рыдать вознамерилась?

Китти смотрела расширившимися глазами.

— А надзиратель из твоего коттеджа? Большой светловолосый юноша? Томми... Неужели вежливо посторонился и дозволил выйти?

— Его немножко жаль, — признался я. — Томми был совсем не плохим субъектом.

Короткий, булькающий звук, вырвавшийся из горла Китти, оказался, к неописуемому изумлению моему, смешком.

— Дорогой, да ты и впрямь чудовище! Вот уж не подозревала.

Я и сам не подозревал. До нынешнего вечера. Ежели призадуматься, понятия не имел, откуда выпрыгнули на поверхность сознания неведомо где и когда полученные навыки. Понятия не имею, от кого научился удару, прикончившему Томми Траска. Рука орудовала непроизвольно. И фехтовальные выпады, и способы нападения сзади, и основные правила диверсионной тактики вернулись как нечто естественное и само собою разумеющееся.

Воцарилось безмолвие, только шелестел дождь, и журчала струившаяся по дорожке вода. Наконец, Китти хихикнула:

— Прости, я набитая дура. Эти люди задолжали нам обоим. Обещаю не ужасаться.

Она откинула с лица перепутавшиеся волосы, наклонилась, ухватила убитого за лодыжки.

— Решил, куда отнести?

Ключ почти неслышно повернулся в замке и дверь отворилась.

— Мы идем туда? — робко шепнула Китти за моею спиной. И, прежде чем я успел отозваться, добавила: — Прости, пожалуйста. Во мне опять заголосила прежняя цивилизованная дурочка.

В пыточной камере горела крохотная лампа-ночник. Милое местечко привычно пахло человеческими страданиями и выделениями. Китти пугливо и тщательно обогнула столь памятные нам обоим принадлежности, а я принудил себя прошагать напрямик, небрежно похлопать по спинке кресла, погладить достомерзостный стол. Просто показать мерзкой, дьявольской мебели, что ни капли не боюсь ее. Думаю, ни кресло, ни стол не поверили моей браваде. Я и сам-то не слишком поверил... Тосковать по этой милой комнатушке покорный слуга не собирался.

Держа револьвер наизготовку, я приоткрыл дверь, уводившую в кабинет. Ни души. Однако лампа на столе доктора Элси оставалась включенной, а в приемной, по-видимому, электрический свет пылал вовсю. Я прокрался к следующей двери, заглянул в замочную скважину. Приемная пустовала.

Я сделал Китти знак приблизиться. Толстый ковер заглушал шаги, передвигаться было возможно без особой боязни.

— Садись! — прошептал я, указывая на рабочее кресло подле бюро.

Китти глядела непонимающе.

— Садись. Мы охотимся на тигра, вернее, на тигрицу. А ты служишь приманкой, маленьким аппетитным козленком.

Я отступил к стене и встал подле звуконепроницаемой двери в приемный зал. Дальше, за его пределами, шатаются беспокойные пациенты, коим не спится в такую относительную рань, и охранник сидит на месте, у входа, в застекленной будочке. Но из этого помещения не донесется до них ни единого звука. В точности так же, как не доносились вопли истязуемых. Апартаменты доктора Элси обустраивались тщательно, предусмотрительно и с умом.

Запоздалая струйка холодной воды сползла по моей шее, растеклась между лопатками. Китти поставила на бюро оба локтя, уперла подбородок в ладони и глядела на дверь с нескрываемым страхом. Влага с длинных, слипшихся и повисших волос напитывала стопку промокательной бумаги на бюро. Нынче, во времена шариковых ручек, скорее встретишь мамонта, нежели промокашку, но доктор Элси во многом была особой старинного закала и любила вещицы, вышедшие из употребления.

Покорный слуга успел чуток изучить эту гарпию. И отлично понимал: с минуты на минуту доктор Сомерсет возвратится. Хотя бы потому, что не выносит попусту жечь электрический свет. Находя току столь изысканное употребление, Элси, по-видимому, считала неприличным тратить драгоценные вольты и амперы безо всякой нужды. И не бросила бы лампы горящими, отлучаясь надолго...

Дверная ручка повернулась, и, шурша накрахмаленным халатом, доктор Сомерсет вступила в рабочий свой чертог.

Она замерла, уставясь на непрошеную и всецело нежданную гостью, нахально занявшую место у бюро. Мгновение спустя увесистая дверь закрылась у Элси за спиною — не без некоторой помощи с моей стороны. Ходячей химере отвели целую секунду, чтобы тихо-мирно изумиться должным образом. А вот кидаться назад, и звать на помощь, и тревогу подымать Элси не было ни малейшего резона. С моей точки зрения, разумеется.

— Спокойствие, доктор, — посоветовал я. — Револьвер нацелен вам в крестец. Анатомию знаете лучше меня, о последствиях случайного выстрела догадываетесь.

Сомерсет и головы не повернула. Приходилось признать: эта пожилая, уродливая, кровожадная тварь отнюдь не была труслива.

— Мистер Мэдден?

— Думаю, держа в руках револьвер, я становлюсь Хелмом, — ответил покорный слуга. — Мэдден предпочитал фотокамеры.

— Выраженное расщепление личности, — спокойно молвила доктор Элси.

Она повернулась: очень медленно и осторожно. Воспоследовала небольшая пауза. Женщина воздержалась от бессмысленных вопросов: как я ускользнул, и какого лешего затеваю, и на что, собственно, рассчитываю. Элси просто уведомила:

— Кажется, я недооценила вас. Десятки никчемных болтунов грозили разнести санаторий по кирпичу, до самого фундамента, если их тот же час не выпустят на волю, с нижайшими поклонами и смиренными извинениями. Собираетесь убить меня прямо сейчас?

— Великолепная мысль, однако лучше воздержусь. Конечно, лишь покуда вы будете соблюдать положенные приличия.

Помолчав мгновение-другое, я прибавил:

— Нет особой нужды. Я уже отомщен, ибо каждый Божий день убивал вас вон там, в пыточной камере. Мысленно. Сотнями способов, о которых при порядочной даме, — я кивнул на Китти, — и распространяться-то зазорно.

— Понимаю, — ответил грубый хриплый голос. — Так мыслят все мои подопечные.

— Да и неразумно было бы стрелять. Мертвые не страдают, Элси. А коль скоро ты останешься жить, имеется надежда, что в один прекрасный день... как вы, медицинское сословие, говорите? — ремиссия болезни прервется. Акромегалия возобновит развитие и природа потрудится над тобою куда основательнее и беспощаднее, чем сумел бы поработать я.

Глаза под кустистыми бровями сузились. Я убедился: попал в уязвимое место. Элси боялась болезни своей, пожалуй, акромегалия была единственным, чего она страшилась на всем белом свете. Устрашишься тут: рожа доисторического чудовища, идола, каменной скифской бабы, монстра, написанного Иеронимом Босхом... Доктор Сомерсет угрюмо поглядела на Китти. — И все, — вздохнула она, — лишь оттого, что глупая девчонка затеяла отметить за гибель своего бесхребетного муженька! Ох уж, эти слюнявые интеллектуалы! Голубушка, неужели вы и впрямь думали, будто, устранив слабодушного изменника, мы дали вам право и основание подкапываться под правое дело? А вы, Хелм? Наемный убийца, служащий преступному империалистическому правительству Соединенных Штатов, использовал скорбь несчастной дурочки, чтобы навредить партии, на которую с надеждой взирают все канадские труженики! Партии, ставшей умом, честью и совестью передовых людей; партии, готовящей великую революцию. Разве революция не стоит одной отнятой жизни? Революция стоит сотен жизней, тысяч жизней, миллионов... Бей его, Жак!!!