Аки лев рыкающий - Стасс Бабицкий

что вызывают сомнения. И лишь из прошедших проверку фактов ковать прочную цепь, чтобы преступник уже не вырвался! — сыщик устало привалился к красному боку пузыревского драндулета, и я понял, что это путешествие причиняет ему физические неудобства — возраст все-таки почтенный. — Разумеется, инженер мог притвориться и обмануть нас. Но вы не принимаете во внимание, что электромобиль разогнался до невероятной скорости и долгое время лидировал в гонке. Остановись он на том лугу, любой из преследователей заметил бы господина Романова и помешал совершить убийство. Или впоследствии мог свидетельствовать против него в суде. Этот факт полностью обеляет инженера.

Князь подошел к нам как раз в этот момент.

— Рад, что вы оправдали Ипполита. Я знаю этого достойнейшего человека более двадцати лет и готов поручиться за него своей честью. Убийца по-прежнему опережает нас, и нашу миссию я вижу предельно ясно: изловить злодея, во что бы то ни стало. В связи с этим мне хотелось бы обсудить несколько важных моментов и поделиться своими предположениями, но при этом задержки нам ни к чему… Господин Мармеладов, могу ли я попросить вас пересесть в мой автомобиль? А вы, Жорж, поезжайте с Ванюшей. Надеюсь, это не причинит особенных неудобств?

— Нисколько, — честно ответил я, поскольку и сам хотел прокатиться на драндулете. — Тем более, что там и подушки имеются.

— Вот и чудно, — г-н Щербатов взял сыщика под локоть и повел к «Бенцу». — В путь, господа!

Дальше ехали быстро, но уже не на предельной скорости. Я услышал, как Пузырев бормочет себе под нос и переспросил:

— Что не дает тебе покоя?

— Один важный нюанс. Этот Мармеладов, наш докучливый сыщик, заявил, что в убийстве Осипа виновны пятеро. Но суд трактует подобные моменты по-иному! Ты же помнишь, я учился на юридическом факультете, пока не надоело заучивать сотни страниц унылого текста. Моторы собирать куда интереснее. Но «Уголовное уложение» я помню вполне сносно, а там говорится: если человек задумал учинить убийство, но не довершил его по обстоятельству, от воли виновного не зависящему, то это почитается лишь покушением. И наказание полагается более мягкое — не каторга, а исправительный дом.

— И в чем разница? Хрен редьки не слаще.

— Разница существенная! — гнул свое Иван. — На мой взгляд, правосудие должно признать убийцей лишь того, кто свернул непутевую голову Осипа. А остальным пусть снисхождение выйдет.

— Но ведь остальные виновны не меньше, — я не понимал, куда клонит приятель, потому счел необходимым высказать собственную позицию. — Не только тот, кто сломал шею Осипу, но и прочие — кто стрелял, резал, бил его по голове и давил автомобилем, — делали это с одной целью: избавиться от фельетониста навсегда. А значит, уже преступили закон.

— Ответь по совести, Жорж, ты судил бы также, если бы попал в присяжные заседатели?

— Откуда же мне знать? К счастью, судить преступников не входит в мои обязанности.

— Но неужели ты не можешь им хотя бы посочувствовать?

Я уловил тоскливую ноту в голосе Пузырева и собирался спросить, почему его лично так волнует эта тема, но в этот миг на горизонте взвихрилась дорожная пыль. И мне подумалось: вот в чем разница между нами и сыщиком. Там, где обычный человек видит лишь облако пыли, г-н Мармеладов видит автомобиль! А учитывая прозорливость сыщика, я совсем не удивлюсь, если он сумеет разглядеть, что спрятано в карманах у шоффера…

Впрочем, это и мы скоро выясним. Судя по тому, как засвистел в ушах ветер, драндулет существенно прибавил в скорости. Погоня продолжается!

V

Клин.

84 версты от Москвы.

14 часов 21 минута.

Мы въехали в город, опередив на полверсты князя сотоварищи. Мотор кашлял и фыркал, поскольку бензина в баке оставалось совсем чуть-чуть, но Иван выжимал из автомобиля все, что возможно. Я давно уже развернулся в пассажирском кресле, сложив ноги по-турецки, чтобы смотреть не назад, а вперед, и потому первым заметил серебристый бок «Даймлера».

— Там! — закричал я, хлопая приятеля по плечу. — Та-а-ам!

Пузырев загудел клаксоном, а когда шоффер оглянулся, еще и рукой помахал, но тот не остановился. Резко свернул вправо. Мы проехали по инерции дюжину саженей, вернулись к повороту и через минуту очутились на развилке трех дорог. За каждой из них начинался лабиринт узких улочек, в котором легко затеряться.

— Чертов Глушаков! — заорал Иван. — И где его теперь искать?

Мы колесили по городу, пока у купеческого дома с вычурной часовой башней не блеснул на солнце бампер.

— Попался, гад! — Пузырев до скрипа стиснул зубы. — Теперь никуда не денется.

Фабрикант снова попытался ускользнуть. Менял направления, съезжал на газоны и метался по городу зигзагами, как пьяный комар. Но темно-красная фурия преследовала его по пятам, неумолимо сокращая расстояние. Дважды автомобили сходились очень близко, казалось, вот-вот столкнутся, но Глушаков умудрялся в последний момент вильнуть в сторону. Провинциальный Клин замер в немом ужасе, хотя уверяю — и Москва, и даже столица оторопели бы от этой лихой погони. Мы пронеслись мимо круглобокого вокзала, мимо богадельни с чахлой часовенкой, срезали путь через почтовый двор — лошади под навесами заржали от испуга, — и выкатились на Соборную площадь. «Даймлер» проскочил между торговыми рядами, сложенными из грубо-тесанного камня. Драндулет рванул следом, но на середине площади чихнул и затих. Машина прокатилась еще немного, вздрогнула и замерла. Бензин кончился.

— Нет! Только не сейчас! Уйдет ведь, мерзавец. Уйдет! — Пузырев в ярости стукнул кулаком по рулю. — Уже ушел…

Глушаков поравнялся с неказистой гостиницей на дальнем конце площади. Еще секунда — вырвется из города на большую дорогу и поминай, как звали. Но тут наперерез ему, из-за пожарной каланчи, выскочил «Бенц». Князь издал громкий клич «Ату!», словно охотился на кабана в собственных угодьях. Абиссинец тоже завопил, дико вращая глазами. Один лишь г-н Мармеладов сидел молча, сложив руки на набалдашнике потертой трости, но его мрачный взгляд пугал сильнее всяких криков.

Фабрикант затормозил, озираясь по сторонам, как затравленный зверь, но бежать было некуда. Впереди выезд загородил автомобиль г-на Щербатова, путь к отступлению также отрезан, а среди базарных рядов не развернуться.

Пузырев спрыгнул на землю и побежал. Я