Человек закона - Луис Ламур

— Не рассмотрели, кто это был? Или была?

— Нет, сеньор.

— Благодарю вас, Альварес. Вы здорово быстро сюда добрались.

— Си… Вы — закон, сеньор, а закон хорошо, когда есть. Среди нас есть дикари, сеньор. Нет закона — нет свободы, нет безопасности. Я за закон, сеньор.

Он ушел, и Борден Чантри прошагал внутрь строения, дверь которого теперь была широко распахнута. Как тихо… Он пощупал стену, зная: где-то тут висит фонарь. Висит, однако.

Он поднял колпак и, чиркнув спичкой, зажег фитиль. Некоторое время просто глядел по сторонам. Бывшие стойла отдавали плесенью, как это свойственно местам, где не проветривается, сеном и застоявшимся запахом упряжи.

Чантри медленно принялся обходить помещение, заглядывая в стойла, присматриваясь к лестнице, ведущей наверх, осматривая земляной пол у ее подножия. Остановился рядом. Пустой номер. Посмотрел наверх — черный квадрат… люк открыт. Не стоит туда лезть.

Позади — кладовка и еще одна дверь, поменьше. У второй двери торчит бочка, в ней — несколько палок и вытертая щетка. Тут же на полу мешок.

Сюда можно поставить ружье и прикрыть его мешком. Но можно спрятать его и в другом месте, их здесь немало. Конечно, сейчас его уже здесь нет.

В голове пульсирует боль. Постояв еще немного, Чантри направился домой. Раз остановился, прислонился к дому. Голова тяжелая, будто не своя.

Бесс встретила его в дверях. Выражение лица мужа ее поразило.

— Ой, Борден! Что случилось? Тебя подстрелили!

— Нет. Просто треснули по кумполу. Я лучше сяду.

Она помогла ему устроиться в кресле, потом пошла к раковине за водой. Приятная вещь — просто посидеть. Он откинул голову и прикрыл глаза. Через пару мгновений почувствовал успокаивающее прикосновение теплой ткани. Бесс снимает запекшуюся в волосах кровь.

— Тут сильно рассечено, Борден. И вокруг все такого цвета… синяк будет.

— Ничего страшного. Он меня ждал… сразу за входом.

— Кто он?

— Хотелось бы это знать. Но одна зацепка у меня есть. Маленькая, но есть.

— Какая же, Борден?

— Потом. Неохота говорить, и ты решишь, что это такая мелочь… Что, может, оно и верно. — Борден неуверенно водрузился на ноги. — Я в постель, Бесс. Мне нужен покой. Больше ничего.

Серебристо-серое дерево тротуара стало горячим на ощупь. Пыльная улица пуста и недвижна. Скоро полдень. Город ждет. Молчит, прислушивается.

Судья Маккиней сидел за ранним ленчем в «Бон тоне»; Крупный немолодой человек, серый костюм потерт до ниток, жилет с пятнами давно минувших трапез. Волосы под черной шляпой — поседевшие, но густые, и такая же борода.

— Жаль, что с Чантри такое приключилось, — говорил он Хайэту Джонсону. — Хороший человек.

— Хороший скотовод… да и то был когда-то. Думаешь, он годится для нынешней работы, судья? Представляешь, вчера он мне сказал, что намерен получить у тебя судебный приказ, чтобы полазить по банковским делам! Слыхано ли такое!

— Не так уж чтобы совсем не слыхано, Хайэт. Иногда такое делалось, а Борден по пустякам не заводится. Если он захотел сунуть нос в твои папки, значит, у него, без сомнения, имеется на то серьезная причина.

— Но я не могу разрешать всякому…

Спокойные серые глаза взглянули на Джонсона в упор.

— Хайэт, если я составлю судебный приказ, чтобы Борден Чантри посмотрел твои бумаги, он их посмотрит.

Хайэт Джонсон запнулся. Совсем не то, чего он добивался, абсолютно не то. Он так был уверен, что стоит только сказать судье словечко… Он же банкир, а судья олицетворяет власть. Разве они не на одной стороне?

Какую-то секунду он колебался, затем произнес:

— Против приказа суда я, разумеется, не пойду. Но мы храним конфиденциальную информацию… Я уверен, ты не захочешь, чтобы первый встречный получил доступ к сведениям о твоих денежных делах, и я не захочу тоже. Мне кажется…

— Хайэт, — Маккиней улыбался, — я очень сомневаюсь, найдется ли там такое, о чем Борден Чантри не знает заранее. Что до моих денежных дел, то осмелюсь предположить: Присцила способна изложить их яснее, чем ты. Или я сам, раз уж об этом зашел разговор. В таком городишке секретов не бывает, и мое мнение таково: запросил Чантри сведения — он должен их получить.

— Не обязательно. — Хайэт Джонсон начал злиться, что от внимания Маккинея не ускользнуло. — По временам мне кажется, он считает себя чересчур важной особой. Кого-то хлопнули, и он поднимает шум до небес! Можно подумать, президента застрелили!

— А почему бы ему не поднимать шума?

Маккиней отпил кофе, потом вытер усы.

— Каждый человек имеет какое-то значение, всякий свое. Есть ли среди нас такой, который бы и вовсе ничего из себя не представлял? Не побоюсь сказать, что для семьи убитого он был важнее любого президента. Хайэт, каждый из нас рискует слишком высоко задрать нос. Надо сохранять перспективу. Иногда мне приходит в голову, что многим банкирам не помешало бы годок-другой почитать книжки по философии или же выбраться из своего банка и погонять коров, поторговать лошадьми — что угодно.

Борден Чантри — в эту самую минуту и в этом самом городе — наиболее важная особа, какую мы в жизни встретим.

Хайэт вылупил глаза. С ума судья сходит или как?

— Я совершенно серьезно, Хайэт. Этот молодой человек — все, что стоит между нами и состоянием дикости. Граница, защищающая нас, — тонкая линия, и эту защиту осуществляет он один. Подвергая опасности собственную жизнь каждую минуту, когда он выходит на улицу, приколов свой полицейский значок. Мы вольны приходить и уходить, наслаждаться любовью, покупать продукты, заниматься предпринимательством, играть в карты, время от времени пропускать стаканчик, потому что у нас есть он. Он первым встречает опасности, и от некоторых из них нас может оградить только он.

В каждом из нас сидит варвар, но, так как мы знаем — Чантри недалеко, мы его обуздываем. Я не стану выходить из себя и распускать руки, потому что помню — Чантри недалеко. Странствующий ковбой, любитель побуянить, избегает ввязываться в драку, потому что Чантри недалеко. Мы свободны: ты, и я, и Присцила, и Элси, и все остальные — благодаря тому, что по улице со своим значком гуляет Борден Чантри. И сказать тебе правду, на мой взгляд, именно он и должен носить этот значок, никто другой.

Он будет стрелять — по случаю я знаю, что и стрелял, — но судит трезво и знает, когда без стрельбы можно обойтись. Обладает спокойной силой, вызывающей в людях доверие. Не слишком уверен в себе, что хорошо, но всегда уверен, что справится с любой ситуацией. Слишком много он ловил бешеных быков, садился на норовистых лошадей, урезонивал строптивых людей, чтобы сомневаться в этой своей способности.