Их было семеро… - Андрей Таманцев

И когда поужинали припасенными в Москве консервами и уложили заснувшую прямо за столом Настену на узкую продавленную кушетку в горнице, Сергей внимательно взглянул на жену и повторил:

— Это и есть наш дом. Туалет на улице, школа и магазин на Выселках, в четырех километрах, вода в Чесне, а дрова в сарае. А музыкальная школа, где ты могла бы работать, только в Зарайске. Я понимаю, что не этого ты от жизни ждала, но больше нечего мне тебе предложить. Так что если захочешь вернуться к своим в Орел — так и скажи, я в обиде не буду.

— Дурак ты, Серега, — помолчав, отозвалась она. — По-твоему, я мечтала стать генеральшей? Нет, я мечтала не стать вдовой. Понял?

— Понял.

— Вот и хорошо. А теперь пойдем спать, я уже с ног валюсь.

Постелили на широкой родительской кровати в той же горнице, где спала и Настена. И едва Сергей задул лампу, как их охватила темнота и огромная, бездонная тишина, от которой даже звенело в ушах.

— Как тихо, — негромко проговорила Ольга.

— Не стреляют, — согласился Сергей.

— Гвоздик, — сказала она и засмеялась.

— Какой гвоздик? — не понял он.

— Я где-то читала или слышала… Люди бывают двух видов. Одни — после пожара, когда сгорел их дом, — ходят по пепелищу и вспоминают: вот здесь был шкаф, а здесь столовый гарнитур. И волосы на себе рвут. А есть другие. Нашел в золе гвоздик и радуется — хоть гвоздик сохранился. Или еще что. Не о потерянном горюют, а радуются тому, что осталось… Вот я и говорю: тишина — гвоздик, а не стреляют — это очень хороший, прекрасный гвоздь.

— Спи… гвоздик!.. — проговорил Сергей. Но ответа не услышал: Ольга уже спала.

И хорошо, что спала. И хорошо, что не могла видеть лица мужа. Оно словно окаменело, по скулам ходили желваки, волна унижения и ярости вновь захлестнула его — как в тот момент, когда он швырнул на стол командующего армией свои офицерские погоны и боевые награды.

Суки.

Утром он отыскал в чулане старую отцовскую телогрейку, рабочие штаны и резиновые сапоги. По просьбе Ольги затопил печку, натаскал воды в ведра и в выварку. Когда вода согрелась, Ольга закатала до колен тренировочные штаны и принялась за генеральную уборку, а сам Сергей собрал по закуткам инструмент, наточил топор и ножовку и взялся менять сгнившие ступеньки крыльца и половицы в горнице и на кухне.

Слух о возвращении Сергея быстро облетел всю деревню. Приходили соседки, бабы Клавы и тети Маруси, которые знали Сергея с рождения, приносили молоко в трехлитровых банках и куриные яйца в холщовых, чисто выстиранных тряпочках.

Знакомились с Ольгой, протягивая ей руки лодочкой, от денег за молоко и яйца отмахивались, даже обижались, когда Ольга настаивала, расспрашивали, что да как, да надолго ль приехали. Узнав, что надолго, понимающе кивали, на словах одобряли, но в выражении лиц без труда угадывалось сочувствие. Редко кто, уехав из Затопина, возвращался сюда — разве что те, у кого ничего с городской жизнью не вытанцевалось. Видно, и у этого молодого соседа тоже.

К обеду подкатил на «Беларуси» с тракторной тележкой одноклассник Сергея Мишка Чванов, пьяный — дальше некуда. Радостно заорал, затискал Сергея, с Ольгой сразу перешел на «ты», замахал бутылкой «Столичной» и потребовал закусь и стаканы, да не в дом, а во двор, на бревнышки, налил доверху, предложил:

— Давай, Серега! За тебя, друг! Со свиданьицем!

Хлопнул водяры, крякнул, загрыз коркой и тут только увидел, что Сергей к своему стакану даже не прикоснулся.

— А ты че? Давай! Выдыхается продукт!

— Я не пью, — объяснил Сергей.

— Как?! Совсем?!

— Совсем.

— Да ты… Во даешь! Да как же так? Совсем-совсем?

— Да, совсем.

— Ну, ты! А? Во! Скажи кому! Да это ж… Е-мое! Совсем! Нет, а? Во дела!

Зашился, что ль?

— Нет.

— И не принимаешь?! Не, ну! Ваще! Надо же! Я тебе доложу! Полный отпад! Я тебе собаку подарю, — неожиданно предложил он.

— Какую собаку? — не понял Сергей.

— Кобелька. У меня сучка давеча ощенилась. Порода — ух! Почти овчарка. Если не пьешь, так пусть хоть у тебя собака будет!

Сергей так и не понял, какая связь между выпивкой и собакой, но Мишка и сам этого, похоже, не понимал. Он допил водку и из Сергеева стакана, взгромоздился на «Беларусь» и укатил так же неожиданно, как и появился.

— Как же он поедет? — встревожилась Ольга. — Он же совсем пьяный! Свалится в канаву!

Мишкин «Беларусь» лихо перемахнул кювет, отделяющий проселок от съезда в деревню, потеряв при этом тележку. Но он даже и не заметил этого и покатил дальше, к видневшимся вдалеке строениям свинокомплекса.

Еще через час возле пастуховской избы остановился «уазик» председателя местного колхоза, ныне — акционерного общества. Семен Фотиевич Бурлаков и раньше был председателем колхоза, еще когда Сергей в школе учился. За это время он стал словно ниже ростом, разбух, крупное круглое лицо его стало еще круглее от болезненной одутловатости. Он обнял Сергея, обдав его ядреным духом старого перегара, круто разбавленного свежачком, самогонкой или «Столичной», познакомился с Ольгой, солидно порасспрашивал, что и как, а потом предложил:

— Начальником машинного двора к нам пойдешь?

— Нет, — сказал Сергей. — У вас там такая пьянь, что и сам сопьешься.

— Пьянь — это есть, — согласился Бурлаков. — Что есть, то есть, не буду скрывать. А главным инженером ко мне?

— Я же в сельском хозяйстве ничего не понимаю.

— В сельском хозяйстве, Серега, никто ничего не понимает. А кто понимает — тем Бог рогов не дает. Вникнешь. Парень грамотный, в технике разбираешься, в вопросах снабжения тоже как-нибудь разберешься. Зарплаты у нас, прямо скажу, небольшие. Но и другое скажу: не пожалеешь. Понял? В общем, вечерком заеду, посидим за бутылочкой, обмозгуем. Согласен?

— Не нужно, дядя Сеня, ко мне заезжать. Не получится из меня главного инженера и снабженца. Да и не пью я.

— Совсем? — поразился Бурлаков, и Сергей подумал, что и он сейчас подарит ему собаку.

— А с папаней твоим мы… Да, это сложно. Не впишешься в коллектив. А впрочем… В общем, подумай. А надумаешь — приходи… — Почему они все такие пьяные? — спросила Ольга, когда председатель колхоза уехал. — В армии пьют, но чтобы так — и с утра!.. От чего умер твой отец? Он же был совсем молодым, шестидесяти не было.

— Отравился техническим спиртом.

— Поэтому ты и не пьешь?

— В том числе. Тебе это не нравится? Она только улыбнулась:

— Пошли обедать. Тащи Настену от речки, а я пока на стол накрою… Но не успели они устроиться на кухне за дощатым, добела выскобленным Ольгой столом, как явилась целая делегация — человек пять бабулек во главе с ближней соседкой тетей Клавой, как называл ее Сергей еще с детства.

— С поклоном мы к тебе, Сережа, от всего мира, — начала тетка Клава и в самом деле поклонилась. — Выручай нас, сирых.

— А что такое?

— Беда у нас. Пастух наш, Никита, совсем запился, с кругу сошел. За все лето пять раз только стадо вывел, да и то буренку Авдотьевны потерял, еле нашли.

А сейчас и вовсе черный лежит под крыльцом, то ко мычит. Взялся бы попасти наших коровок, а? Дело тебе знакомое, я ить помню, как ты после школы до армии пас. И ниче, хоть и совсем молодой был. А мы в тебе по очереди со дворов, как заведено, по три баллона молока каждый день приносили, хоть с утренней дойки, хоть с вечерней, как твоя хозяйка скажет… — Да куда же мне столько молока? — удивилась Ольга. — По девять литров в день. Что я с ним буду делать?

— Не скажи, голубушка, не скажи. Всегда творожок свежий будет, для дитя дело очень даже полезное, сметана, сливки, масло опять же свое, не из магазина, а како масло в магазине — маргарин, да и все.

— Да не умею я масло делать!

— Научишься, дочка, покажем. Дело нехитрое, век сами сбиваем. Еще, Сережа, по десятку яичек каждый день приносить будем, али, как захочешь, картошечкой, лучком или свеколкой. Там, глядишь, и своего бычка или телочку заведешь. Денег, правда, много платить не можем. Мы тут прикинули — по шесть тысячев со двора получится. А на семь не поднимемся. Как ты, Сережа, про это думаешь?

— Сразу и не скажешь.

— Тебе, можа, Бурлаков золоты горы сулил? — вступила в разговор другая бабулька. — Так ты, паренек, на его слова не поддавайся. Жулик он и пропойца.

Весной трактор «Кировец» на сторону комусь сплавил, с самого как с гуся вода, а евонного главного инженера в тюрьму посадили. Бона каки у него золоты горы!

— И верно, и верно, — закивали бабульки. Сергей повернулся к Ольге:

— Что скажешь, жена?

— Смешно. Но почему бы и нет? Решай.

— Что ж, уговорили. Согласен.

— Слава тебе Господи! — перекрестилась тетя Клава. — Дай Бог тебе, сынок, удачи. Токо если бы ты уже завтра с утра стадо выгнал, а? Мужиков своих мы тебе пришлем, помогут избу подлатать. А коровкам ждать не годится, самый травостой сейчас, только и время пожировать. Как, Сережа?

— Ну, завтра так завтра… Вот так и стал вчерашний капитан спецназа затопинским пастухом. С рассвета он собирал буренок из Затопина и соседних полувымороченных деревень Излуки и Маслюки, выводил в поймы, на разнотравье, вымахавшее этим дождливым и теплым летом по пояс, к полудню пригонял к водопою на мелководье Чесны, почти у самого своего дома. Пока стадо жировало, обкашивал купавы и неудобицы, готовя сено на зиму — для своей телки или бычка, если появятся, а нет — на сено всего можно выменять: и дров, и картошки, и мяса. А иногда просто сидел на берегу, глядя, как на мелководье резвятся мальки, как медлительно тянутся по несильному течению длинные придонные травы, невольно щурился от отблесков солнца, щекотавших глаза.