Большая книга ужасов 63 (сборник) - Елена Арсеньева

– У твоего предка-невра, который в незапамятные времена навсегда обернулся волком, – спокойно, словно сказку рассказывал, начал Ликантроп, – через тысячелетия появился потомок по имени Герро. Волк, который и сам не знал, что в числе его предков были люди. Память о прошлом дремала в его крови. Однако у его сына по имени Ярро она обострилась. Его мать Барра – собака, сбежавшая от людей. Поэтому, кстати, ты умеешь лаять и на шкуре у тебя белые пятна. Ярро думал, что ненавидит человека за обиды, нанесенные матери, а на самом деле он ощущал желание служить человеку, заботиться о нем – и, чувствуя свое родство с ним, быть рядом с ним в той битве, которую и по сей день ведут потомки невров со своими исконными врагами – чудовищными колдовскими тварями, потомками Ехидны.

– К-кого-кого?! – от изумления я начал заикаться.

– Да-да, не удивляйся, – кивнуло мне отражение Ликантропа. – По преданию, скифы были порождены Ехидной – наполовину девой, наполовину змеей. Некоторые из них тоже стали чудовищными злыми колдунами и ведьмами – такими как Ноктуа. Эти твари, сохранившие и в мире мертвых страшные змеиные способности своей праматери Ехидны, иногда, в определенные промежутки времени, закономерность которых зависит от многого, в том числе и от звездных течений, ополчаются против своих бывших врагов. Им все равно, что вокруг них давно живут люди из других племен. Именно поэтому их козни распространились на целую планету… И колдуны-невры теперь в ответе не только за своих потомков, но и за весь род людской. Своим колдовством, унаследованным от Ехидны, чудовища вызывают ураганы, губят урожаи и леса, выводят реки из берегов, обрушивают на землю разъяренные морские волны, колеблют землю и даже небеса, мутят людям рассудок и вызывают неуемную жажду крови. Человечество убеждено, что это стихийные бедствия, аварии или техногенные катастрофы, разгул преступности, а на самом деле жизнь на Земле отравляет это древнее скифское колдовство! И если бы не ведливцы-невры, которые призваны охранять людей, очень возможно, что человечество давно бы погибло…

– Вы что, хотите сказать – это они меня… меня тоже… они…

Я заикался, бекал и мекал. А кто бы на моем месте не заикался, не бекал и не мекал, если бы узнал, что он, типа, призван человечество спасать вместе с какими-то там неврами?!

– Да, ты призван, но пока только к испытанию, – кивнуло отражение Ликантропа Ведливца. – Так мы поступаем со всеми новичками-неврами.

– К какому испытанию? – осторожно спросил я.

– Скоро расскажу.

– А Ноктуа – она, значит… она что, из потомков Ехидны? – предположил я, стараясь не поворачивать голову и смотреть только в воду, чтобы разговаривать не с волком, а с существом, хотя бы внешне похожим на человека.

– Ты угадал, – снова кивнуло отражение моего собеседника. – Она обладает страшным могуществом, кое в чем даже сильней меня. В своем зерцале-мерцале она видела каждый мой шаг… именно поэтому отправила Гатику следить за тобой. Она очень хотела завладеть тобой и покрепче привязать к себе. Даже ценой страшного предательства.

– Дядя Вадя… – проскрежетал я зубами. – Как он мог! Ведь он папин родственник! А волосы мамины ведьме принес! Предатель!

– Это лишь одно из его злодеяний, – сурово проговорил Ликантроп. – Именно на него набросился – но не смог убить – Ярро. Однако этот человек убил волка, который его пощадил. Да еще и запечатлел свое предательство на фотографии, а потом вставил этот снимок в свою книгу, решив похвалиться предательством перед другими людьми. Кроме того, не забывай: именно он отдал мясо оленя, убитого Ярро, твоим родителям. Именно он, по сути дела, сделал тебя оборотнем. Так что волосы, принесенные ведьме, – это всего лишь один шаг в череде других шагов, которые он совершал, идя по пути, проложенному для него ведьмой Ноктуа.

И я снова вспомнил слова совы: «Если он убил пощадившего его – человека ли, зверя, – навеки проклят будет, навеки силам зла душу отдал, теперь он легкая добыча!»

– Погодите, я не понимаю… – растерялся я. – Говорите, путь для него прокладывала Ноктуа? Но я помню, она сказала: «Теперь из него, как из глины, любой колдун или ведьма лепить может что хочет. Хоть дурное, хоть хорошее. Кому понадобится слуга – для того и добыча». Почему же вы не опередили ее? Почему не образумили дядю Вадю? Почему не начали лепить из него только хорошее?

– Потому что именно от него в свое время сбежала Барра, потрясенная его жестокостью. Он стал жертвой зла еще тогда, когда утопил ее детей. С той минуты он стал слугой других сил – тех, с которыми я пытаюсь бороться.

– Вы просто не стали с ним связываться, да? – зло спросил я. – Или не захотели? Но вы ведь знали, сколько зла он совершит! Знали, что меня сделает оборотнем! Почему его никто не остановил, не наказал?

– Ты поймешь это очень скоро, – сказал Ликантроп. – Если не поймешь сам, я тебе объясню немного позже. А пока о мести. Ты можешь отомстить этому человеку за все. Расправиться с ним.

– Как это? – хлопал я глазами. – В полицию на него заявить, что ли? Или маме с папой рассказать, что он натворил? Но для этого надо сначала человеком сделаться!

– Не совсем так, – мягко сказал Ликантроп. – Вернее, совершенно наоборот. Месть – это условие твоего превращения в человека. Тройная месть! Это и есть испытание для тебя как потомка невров, достойного сражаться за судьбу человечества.

– Как это?.. – повторил я, стараясь не смотреть на свое отражение, потому что настолько глупой физиономии в жизни не видел.

– Как сражаться за судьбу человечества? – повторил Ликантроп. – Ты успеешь об этом узнать, когда пройдешь испытание.

– Нет, я хотел спросить, что это такое – тройная месть?

– Тебе надо трижды отомстить своим врагам. Этот человек – лишь один из них. Думаю, с ним ты легко справишься.

– Но как? – растерянно спросил я.

– Например, напугав его до смерти, а потом убив, – подсказал Ликантроп. – В таком обличье, как сейчас, тебе это будет сделать не слишком трудно. Ты только представь… Представь!

Я представил…

…Я представил, как брожу под окнами дяди Вади, шурша травой и тихо подвывая. Он живет на втором этаже и конечно услышит.

Выглянет, крикнет сердито, думая, что это бродячая собака привязалась:

– Пошла! Пошла отсюда!

И в это время я прыгну с земли прямо на балкон. Я смогу, я знаю! Прыгну – и свалю дядю Вадю, и еще успею прорычать:

– Это тебе за все! За моего отца-волка! За то, что ты волосы моей мамы украл!

И перерву ему горло, и буду смотреть, как кровь из раны льется.

А он еще успеет простонать:

– Антошка, да ты что… я ж тебя из роддома забирал…

И дернется, и умрет.

А я, наверное, начну лизать его кровь – горячую, солоноватую, дымящуюся…

Я еще успел метнуться в кусты, прежде чем меня вырвало.

Когда вылез, тот волк, который с нами с Ликантропом остался на берегу, смотрел на меня ну натурально вытаращенными глазами!

Может, он никогда не видел, как волка рвет. А может, ни один волк, которого рвет, не кидается в кусты.

Ну, я же не как волк кинулся, а как человек.

Ликантроп тоже на меня смотрел… вприщур, но без особого удивления. Вернее, вообще без удивления.

– Насколько я понимаю, отомстить ему ты не сможешь, – проговорил он, словно приговор произнес.

Я слабо кивнул, понурясь.

Волк вдруг сжался в комок и изготовился к прыжку. Глаза его сверкнули лютым красным светом.

Ох, как он меня ненавидел!

Но почему? Только что относился ко мне вполне терпимо! Можно сказать, по-братски…

И вдруг до меня дошло!

Сторожа краем глаза волка, я повернулся к Ликантропу.

– Он что, тоже из… – Честно, я хотел сказать: «Из этих, из оборотней?» – но как-то сорвалось с языка: – Тоже из наших?

Белый волк сверкнул глазами:

– Из твоих, вернее. Он не оборотень, однако вы одной крови. Его отец был братом Ярро. И он, конечно, не может понять, почему это ты не можешь отомстить за своего отца.

Я тупо уставился на своего, не побоюсь этого слова, двоюродного брата.

Наверное, если бы мне показали его вчера, я бы в обморок грянулся. Или со смеху покатился бы: как это – волк человеку кузен?! А сейчас… наверное, уже просто удивляться устал. Удивлялку заело, как папа говорит, когда я приволакиваю три трояка по французскому подряд и родителям надоедает восклицать: «Да как же так можно, Антон?!»

А когда появляется четвертый трояк, папа и говорит: «Ну все, удивлялку заело! Пора принимать экстренные меры!»

И садится вместе со мной зубрить формы сюбжонктива[8] или устраивает диктовку на слова с о, eau или au…[9]

Папа, мамочка! Вернусь ли я к вам?! Ведь одно условие из тех трех, которые необходимы для моего обратного перевоплощения, я выполнить точно не смогу – и к гадалке не ходи, Ликантроп это сразу просек.

Проведал, так сказать. Ну, на то он и ведливец.