Я – Распутин - Алексей Викторович Вязовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лихо! – оценил капитан темп работ. – А телеграф зачем?
– Будет типография – сможем газету делать. А новости для нее откель брать?
– Журналисты пусть работают.
– Это само собой. Но можно получать через Санкт-Петербургское телеграфное агентство.
А еще это отличный способ связи с агентурой. Договориться о шифре – что-нибудь торговое – и вот, они тебе телеграммы, ты им тоже. Можно связываться и через газету – обязательно потребуется раздел объявлений.
– Мудрено, – вздохнул Стольников, в дверь заглянул Акинфич, доложил:
– Григорий Ефимович, по кроватям я все обкашлял, будут. Ежели похотим – интенданты и другую мебелю продадут со складов. Столы, шкапы, стулья… Есть списанные, есть новые…
– Бери новые. Закажи еще шкапы или там полки под книги, – я собирался сделать в доме хорошую библиотеку. Да и журналистам понадобятся.
Завхоз почесал в затылке, осмысливая услышанное.
– Лошаденку бы, с санями.
Да, транспорт нужен. В первую очередь возить дрова, их, как продукты, в руках не натаскаешься.
– Покупайте… – я отсчитал еще пачку денег. Средства таяли, как снег на солнце. – И ледник, ледник сделайте!
* * *Телефонисты справились первыми. Отзвонились на станцию, проверили связь. Оставили толстенный справочник абонентов. Больше трех тысяч фамилий и номеров. Солидно так Эриксон развернулся в Питере. Аппарат новейший, двадцать пять рублей. Абонентская плата – пятьдесят пять рублей в год, восемь за «удаленность от центральной станции», еще три за «индуктивный звонок». Итого пять с полтиной в месяц, это при том, что средняя зарплата по городу пятнадцать. Нехило так.
Первым делом я позвонил в Царское. Телефон взял секретарь, я оставил ему свой новый номер, поспрашивал о здоровье царевича. Меня узнали, поэтому ответили обстоятельно – встает с постели, играет, вчера даже гуляли на улице.
Второй звонок совершил в дом Лохтиной. Хозяйку не застал, зато поговорил с ее мужем, действительным статским советником. Владимир Михайлович был холоден, сообщил, что не одобряет знакомств жены со мной, никакой номер передавать не будет и вообще просит больше не звонить. Ну ничего, я не расстроился – просто попытаюсь застать в следующий раз саму Лохтину. Эту связь я прерывать не собирался.
Зато мне очень обрадовались в клинике доктора Калмейера. Трубку взял сам профессор, громко заговорил со мной:
– Григорий, голубчик, куда же вы пропали? Привезли ваш аппарат, господин Лохтин все сделал. Нужна консультация!
Вот статский советник – бука, а дело сделал!
Пообещал днями зайти в клинику и помочь чем могу.
Хотели меня видеть и в Зимнем. Секретарь Столыпина записал мой номер, сообщил, что со мной свяжутся.
После этого обзвона я сходил проверить Дрюню. Боец не унывал, откуда-то достал грифельную доску и мелом что-то на ней рисовал, лежа. Рядом сидели двое детей младшего возраста и белобрысый подросток с заячьей губой.
– Учитесь? – я погладил по голове девочку лет семи-восьми.
– Скучно, отче, – вздохнул Дрюня. – Вот штудируем счет.
– Вечером соберем всех взрослых. Начнем их тоже учить.
Парень уронил мел.
– Взрослых?
– Ты же отходил год в Политехнический? Вот и вспомнишь азы. Ничего сложного не надо. Чтение, математика, чистописание…
Поболтав с Дрюней, я вышел во двор. Тут кипела работа. Бабы собирались на Обводный стираться, мужики кололи дрова, красили забор, даже кобели были кем-то заботливо вычесаны.
– Отец родной! – ко мне подошла семейная пара. Жена вся такая опрятная, лучащаяся улыбкой. Муж – сгорбленный крепыш. Под сорок лет оба. – Неладно, что красного угла-то нет в доме.
Бывший хозяин и вправду забрал все иконы.
– Схожу в соседний храм, попрошу батюшку… – покивал я.
– Вот, глянь, Григорий Ефимович, – крепыш снял короб со спины, достал оттуда древнюю, почти черную икону. Богоматерь держала на руках младенца Христа. Смотрела на него грустно-грустно!
– Откуда сие?
– Отец отдал в руки, умирая. Список с Иверской иконы. Древний.
– Вижу, что древний… – я посмотрел внимательно на пару – А детки-то ваши где?
– Так умерли в голод-то, – улыбнулась женщина. – Все трое. А я с той поры неплодна.
– Что же тут радостного? – удивился я.
– Детки наши нынче у престола Господнего. Отмаливают наши грехи. На душе хорошо!
Да… просто тут относятся к детской смертности. Дай бог, один из трех доживает до подросткового возраста.
Семейная пара оказалась из Поволжья. Мужа звали Федотом. Жену – Авдотьей. Голод, говорят, страшный был, да не в одной губернии, ели лебеду, крапиву… «Житья никакого не стало, – заключил Федот. – Снялись и пошли по белому свету, так и ходим, почитай, пятнадцать лет без малого». Пятнадцать лет! Это их, значит, в великий голод 1891–1893 годов зацепило, помню, изучали на факультете. Катастрофа была настоящая, впервые дело до иностранной помощи дошло.
– Вот что… В красный угол я иконы найду. А эту… – я посмотрел на Богоматерь. – Повесьте на стену дома, что глядит на улицу, над входом. Пущай плотник сделает доминку малую под икону да место для лампадки.
– Так даже лучше… – покивал Федот. – Идет человек по улице и видит, что тута люди Божьи живут.
* * *Оставил личный состав обживаться под надзором капитана с боцманом, а сам к портному, примерка же. Тот встретил радостный и назвал по имени. Вот те раз, я же ему не представлялся? Оказалось, вчера следом за мной пришли двое, спросили, тут ли Григорий Ефимович обшивается, портной по имени не знал, но ему описали внешность. Как убедились – заказали себе по костюму.
Вот тут я удивился. Если без заказа, то понятно, шпики, скорее всего, дворцовой полиции. А коли денег потратили… Это что же, у меня тайные поклонники есть?
А портной вился вокруг меня, подкалывал сметанный на живую нитку крой булавками и закидывал вопросами. А какой рукав, а какой длины, а насколько высокий воротничок… А я знаю?
– Ты портной, ты и думай. Я те нарисовал что хотел.
– Тогда последний вопрос – застежку какую делать? Крючки, пуговицы плоские, пуговицы шариком?
Может, эти, как их, со смешным названием, клеванты, во! Не, слишком на китайскую куртку похоже получается. У Нео пуговицы мелкие, за них крест цеплять будет…
– Делай на крючках.
– На одних крючках не получится, расстегиваться будет.
– Значит, подогни крючки-то, чтобы петелька не соскакивала.
Пора, пора изобретать молнию и что там еще – скрепку, кнопку и промежуточный патрон с командирской башенкой. Ладно, шутки в сторону, нужен крест. Большой, серебряный, на цепи. Надо напрячься и вспомнить занятия по истории религии, нам вроде рассказывали. Называется он наперсным, носят его иереи… стоп, а не сожрут ли меня феофаны-антонии, если я крест не по чину сделаю? Может, не серебро? Точно, резной, дубовый! И красиво, и без гордыни.
– Завтра пополудни все будет готово.
– Оба?
– Нет-с, оба никак не успеть, первый покамест.
Хм, а если за мной к
