Я – Распутин - Алексей Викторович Вязовский

друг другу редкие пока автомобили. В центре Питера каждый день целые пробки из карет, ландо, телег… Да, если жить в новом доме – придется решать транспортный вопрос. Метро в городе нет, содержание лошадки, а уж тем более выезда, встанет в копеечку. Благодаря эсерам деньги есть. И много. Но они быстро разойдутся. Одна типография сколько денег съест. А еще открывать отделения партии по России, вербовать народ. Я задумался о названии организации, но потом мои мысли вернулись к транспорту. Может, обзавестись байком? По пробкам удобно, в Царское подскочить тоже быстро. В обществе будет шок – старец на байке, но так мне этого и надо. Буду дальше эпатировать публику. Решено.

Зимой перекантуемся как-нибудь, а на лето возьму мотоцикл. Меллер еще на Дуксе не запустился, зато Лейтнер делает «Россию» за 450 рублей. В будущем можно снабдить им всех эмиссаров движения. И устроить рекламный мотопробег по империи. На «России» по России.

– Приехали, – мои размышления прервал монах, который правил санями.

Под колокольный звон мы завернули на подворье, остановились у архиерейского дома.

Я вылез, размял ноги.

– За мной иди… – второй инок отряхнул снег с тулупа, начал подниматься на крыльцо.

В сенях было натоплено. Я скинул армяк, подскочивший служка протянул домашние тапочки. Пришлось стягивать сапоги. По такой погоде скоро понадобятся валенки.

Меня провели в светлую горницу, где на высоком стуле с фигурной спинкой сидел целый митрополит. Толстый грузный мужчина с хитрыми глазами, окладистой бородой. Опознал его я по особой шапке – митре и панагии на груди. Рядом с ним стоял с папкой документов худощавый священник в черной рясе и острым взглядом. Это явно Феофан.

Я размашисто перекрестился, подошел к руке митрополита. Тот дал руку поцеловать, указал пальцем на стул рядом.

– Вот, Гришка, жалуются на тебя, – вздохнул архиерей.

Кто же это? Я никак не мог сообразить.

– Кому не угодил, ваше преосвященство? – коротко поинтересовался я.

– Моей духовной дочери, Стане, – включился в беседу Феофан.

– Так дура она, – выдал я, всем видом демонстрируя простодушие.

Тут к женщинам, особенно у попов, отношение так себе, должно сыграть. А нет, так укрепим репутацию баламута и скандалиста.

– Не смей так о герцогине говорить! – пристукнул кулаком по подлокотнику митрополит.

– Баба и есть баба, сосуд греховный. Падка на суеверие, через то многое смущение делает.

Архипастырь внимательно посмотрел в мои честные глаза и, видимо, внутренне согласился, но продолжил:

– Почто ты ее озлил недавно на панихиде? Нам во дворце поддержка ой как нужна!

– Я? Озлил? – я развел руками в недоумении. – То был весьма радостный день. Царевич Алексей пошел на поправку, у всех ангелы пели на душе.

Священники переглянулись.

– И как же тебе удалось сие? – поинтересовался митрополит.

– Сказал царю убрать от царевича немецкую отраву. Вот ему и полегчало.

– Вот так приехал в Царское и сказал? – удивился Феофан.

– С Божьей помощью, вестимо.

Все перекрестились, повздыхали.

– Об нашу тему тако ж скоро переговорю с Помазанником. Ныне я у него в доверии.

– Какую нашу тему? – не понял митрополит.

– Как какую? – я посмотрел на архиерея ясным взором. – Насчет патриаршества.

Митрополит аж подскочил в кресле, Феофан тоже вздрогнул.

– Владыка Антоний! – священник даже отшагнул прочь. – Не было промеж нас с Григорием таковых разговоров! Богом клянусь, не было!

Понятно. На разговор меня вызвал сам митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний. Значительная фигура в православной церкви.

– Верю, Феофан, верю, – успокаивающе махнул рукой Антоний. – Но мыслит Григорий правильно. Понимает наши чаяния.

Митрополит задумался, Феофан мимикой мне пытался что-то сообщить, но что именно, я не понимал. Осознав мою тупость, архимандрит склонился к уху Антония, что-то зашептал. Я навострил уши, но ничего не услышал. А хотелось бы.

– Вот что, Григорий Ефимович… – митрополит согласно покивал Феофану. – Про твои дела во дворце мы и так знаем. Ты сейчас иди с Богом, мы как обсудим промеж собой, тебя позовем.

Ого! Сразу по отчеству начали величать. Хорошая морковка теперь будет висеть перед архиереями. Надо подумать насчет кнута.

* * *

Тридцатого октября ударила оттепель. С сосулек начала капать вода, улицы развезло.

Ольга Лохтина тоже развела сырость:

– Уезжаешь, значит? – плакала женщина в платок.

– Не уезжаю… – по пятому разу объяснял я. – Буду жить недалече, на Обводном. Дом там наш будет, общинный.

– Да что за община-то? Поди плохо у меня тебе было? – Ольга по-бабьи завыла. Будто хоронит.

– Не плохо, а даже хорошо… – Я вспомнил бурные ночи и даже покраснел. Похоже, муж совсем не интересовался женой. А в Лохтиной жил настоящий вулкан страстей. – Я же не запрещаю приходить, навещать. Общине помощь опять же можешь оказывать. То будущая партия наша. Небесная Россия. А мы – будущие небесники.

С трудом удалось успокоить Лохтину. Пока ее уговаривал, сам завелся внутри. И где брать членов нового движения? Всех помощников – капитан да Дрюня. Нет, работниками они оказались, чего греха таить, отличными. Дом и лавку отмыли, подвал подготовили к установке оборудования типографии. Работали день и ночь. Но мне требовался другой масштаб. А для этого нужны люди. И где из взять?

Я посмотрел в окно. Там все так же толпился народ. Да вот же люди! Под окном стоят, ждут.

Выйдя на крыльцо, я зычно крикнул:

– Кто возжелает жизнь свою прежнюю отринуть да за мной идти? Почитать меня как отца родного и не перечить ни в чем. Становись вправо.

Толпа заволновалась.

– А чудеса сотворишь?

– Умолкни, Васька, прошлый раз над старцем нимб был!

– Правда ль, что царевича он вылечил?

– Точно ли спасемся через тебя?

Выкрики продолжались, а я молча стоял, оперевшись на посох. Его мне вырезал Дрюня, который оказался очень неплох по дереву. В навершии посоха он соорудил восходящее солнце с лучами, выкрасил в желтый цвет. Солнце в его трактовке означало зарю нового мира, который я пообещал парню в скором будущем.

Народ начал по одному переходить вправо, мужчины, женщины, была даже семья с детьми. Всего человек сорок. Пожилые, молодые, всякие…

– А теперича уйдите те, кто трезвую жизнь вести не похочет. В нашей общине будет сухой закон.

– Что, ни капли в рот? – заволновался мелкий, бородатый мужичок в лаптях.

– Ни капли!

Правых стало сразу на шесть человек меньше. Поколебавшись, ушел еще один.

– Пойдите прочь, кто не хочет учиться. Грамоте, счету да наукам всяким…

Народ переглянулся, строй покинули трое. Осталось тридцать один человек. Двадцать один мужик, семь женщин, один подросток и двое детей.

– Идите за мной. И будет вам земля обетованная.

* * *

Пока шли на Обводный, чувствовал себя натуральным Моисеем. Веду за собой избранный народ, но куда?

Дабы отвлечься от непростых мыслей, начал разглядывать окрестности. А ведь тут в будущем будет элитный район, дорогая недвижимость, парки. А сейчас дыра дырой. Речка какая-то непонятная. То ли замерзла, то ли еще нет. Грязные дома, угрюмые местные, горы конского навоза на снегу…

Ну ничего. Мы вас железной рукой в светлое будущее-то загоним. Я ударил посохом с солнцем