На маленьком кусочке Вселенной - Евгений Титаренко

– Я думал, ты на меня рассердилась, – сказал Димка.

– Вовсе не на тебя. Мне пруд жалко, – сказала Ксана. А Димке вдруг стало жалко ее, потому что все она жалела: и лес и пруд… Он осторожно тронул ее за руку:

– Давай сядем…

Они отошли чуть влево, где был невысокий черный пенек, и сели рядом.

– Я сюда часто ходила. Когда в лес, а когда сюда, – объяснила Ксана, словно бы отвечая на незаданный Димкин вопрос.

– Чудачка ты, – сказал Димка. – Если так за все переживать…

– А ты не переживаешь? – спросила она.

– Ну, не так… Я же недавно здесь. Может, не привык.

– Конечно, – упрекнула Ксана. – Будешь все время ездить – и нигде ни к чему не привыкнешь.

– А я больше не буду ездить, – неожиданно заявил Димка.

Ксана оторвала кусочек изъеденной жучками коры от пня.

– Учиться поедешь.

– А может, не поеду… Может, работать пойду, – сказал Димка.

Ксана покосилась на него.

И вот, когда их взгляды встретились, что-то случилось между ними. Потому что разгозор сразу прервался, и они просидели допоздна, немножко напряженные, немножко встревоженные из-за того, что оба не могли понять, что такое случилось.

Пруд на глазах у них умер, обнажив свое ничуть не таинственное, даже слишком грязное дно. Лишь у противоположного края дамбы, возле шлюза, осталась узенькая полоска воды, где, очевидно, в незапамятные времена и текла своим природным путем речка.

Народу было еще много на пруду. Но стихия умерла, и уже ни криков, ни веселого говора: с головы до пят в грязи и водорослях, все по-деловому торопливо выхватывали из образовавшегося болота карасей, красноперок покрупнее и, наполнив рубаху или сумку, мешок, бежали домой, чтобы успеть вернуться к дамбе с новой, более вместительной тарой, пока не опустились на землю сумерки.

– А знаешь, сумерки вовсе не опускаются… – вдруг невесело сказала Ксана. – Они, наоборот, поднимаются от земли. От самого низу…

Димка поглядел на траву под кустами. Сумерки просачивались между корнями деревьев и медленно растекались по траве. Только потом они запутаются в листве над головой, заволокут небо. Раньше Димка никогда не замечал этого.

– Мне пора, – куда-то в сторону сказала Ксана. Блеклое солнце повисло в ветвях липы, и ветви ее горели.

– Пойдем завтра на поляну? – спросил Димка.

Ксана встала.

– Мама завтра во вторую… – Потеребив косу, бросила ее за спину. – Только ты скажешь, чтоб Валерка тоже… Ладно?

Димка проводил ее до тропинки, что вела к домикам.

А над прудом еще много дней потом нестерпимо пахло рыбой.

По очереди: туда и обратно – Валерка, туда и обратно – Димка, гоняли по просеке на велосипеде. Ксана, подложив на раму Валеркин пиджак, прокатилась два раза с Валеркой, два раза с Димкой.

Много ли, мало ли правды в том, что худа без добра не бывает, но пусть недавний дождь загнал всех почти на три дня в дома, под крыши, пусть из-за него погиб накануне таинственный пруд у дамбы, – и лес, и степь, что вдоль опушки, и случайные лужайки среди колючего вереска будто заново омолодились после дождя. Высокие травы и прижолкли, и словно поредели, но от земли, у их корней, поднялась новая ярко-зеленая поросль; а деревья, отряхнув самые слабые, самые нежизнестойкие листья, лишь отдали осени первую, не слишком щедрую дань и, в избытке напоенные влагой, под еще жарким солнцем стали приветливей, радостней, ярче.

Грунт в колеях старой, заброшенной просеки за несколько суток после дождя просох, затвердел, и, когда Димка ехал с Ксаной во второй раз, он так разогнал машину, что на повороте едва не врезался в дерево, и не соскочил, а скорее слетел на землю, подхватывая одной рукой велосипед, другой – Ксану. Испугался он при этом, пожалуй, больше, чем она.

– Ну вот! – сказала Ксана. – Я так и знала, что обязательно уронишь меня! Говорила?

– Но ведь не упали? – оправдался Димка.

Ксана засмеялась.

– Ты не упал, а я упала на тебя. – И отказалась возвращаться к Валерке на велосипеде. Пришлось уговаривать.

Но поехали теперь до того медленно, что Ксана опять тихонько засмеялась и глянула на Димку почему-то красная от смущения.

– Испугался?

– А если бы спрыгнуть не успел? – вопросом на вопрос, не признаваясь и не отрицая, ответил Димка.

– Ну и пусть! – сказала Ксана. – Что я, не падала никогда? Я раз даже с крыши падала!

– Ну тебя! – сказал Димка и нажал на педали.

Велосипед оставили и занялись пополнением Ксаниного гербария. Причем Димка, узнав систему, по которой она классифицирует свои находки, решил совместить полезное с приятным, и, в то время как Валерка и Ксана выискивали разные корешки внизу, он взбирался на деревья, чтобы сорвать два-три листочка с самой верхушки дерева.

В собственном представлении Димка был какой-то несобранной личностью. Ему понятны были и Валеркины мечты о красивой, по-книжному правильной жизни, и вот эта девчоночья кропотливость Ксаны, что помогала ей собирать гербарий, у которого нет границ, ее бережность по отношению к окружающим мелочам, но Димке при этом необходимы были и смена впечатлений, движение – потому, наверное, он уходил с головой то в одно дело, то в другое. Хотя всегда завидовал чужому постоянству.

Страсть к движению едва не подвела его на этот раз.

Он уже сорвал несколько листьев с маковки длинной, гибкой осины и бросил их вниз, когда вниманием его завладело соседнее дерево. Его вершина казалась такой близкой, что стоило качнуться разок…

– Тебе осиновые листья еще нужны? – поинтересовался Димка.

– Смотря какие, – ответила Ксана. – Потом выберу: они же обрезаны все по-разному.

Получив какое-то обоснование своему замыслу, Димка качнулся раз, другой, третий… И услышал сначала негодующее: «Что ты делаешь?!» Потом одновременно треск и вскрик: «А-ай!»

О возможных последствиях треска он не успел подумать, ибо уже раскачивался на другой осине. Но торжествовать ему не пришлось.

Валерка, тот хоть неуверенно улыбался в ответ на его выходку, Ксана не улыбалась совсем, и глаза ее были холодными. Димка еще на дамбе заметил, что есть у нее такой взгляд – неожиданный и нехороший: всегда открытые, спокойные глаза ее становятся вдруг будто изо льда… Или как стекло. Наверное, в каждом человеке можно и хорошее и плохое найти, но, когда на тебя смотрят так, сам в себе одно плохое видишь. И становится не до веселья.

– Сейчас же слезай, – негромко проговорила Ксана.

– Ну, я сорву пару веток…

– Не надо мне больше твоих веток! – сказала Ксана.

И Димка в молчании спустился на землю.

– Я же знал, что перепрыгну… – с натянутой небрежностью объяснил он.

Продолжая нервно тискать косу, она выронила на землю трехлистый кустик молочая. Нагнулась за ним.

Валерка тоже что-то ковырнул в земле.

– Ксана, честное слово, больше не буду, – сказал Димка.

Она подобрала молочай, выпрямилась. Напряжение спало с ее лица… а глаза были мокрыми.

– Я же правда хотел ветку сорвать…

– Он для дела, Ксан, – поддержал Валерка.

Брови ее дрогнули. Махнув рукой, она засмеялась вдруг и, резко отвернувшись от них, тыльной стороной ладошки смахнула слезу.

– Если вы еще что-нибудь такое, я никогда больше, никогда в жизни с вами не пойду!

Димка и не предполагал, что можно чувствовать себя таким счастливым, когда ты вдруг прощен.

– Пусть я следующий раз лучше даже голову сверну или совсем воткнусь в землю, если стану прыгать! – заявил Димка.

Но Ксана уже сидела на корточках спиной к нему и что-то выискивала в траве на порядочном от друзей расстоянии.

– А ведь она сломалась где-то, – сказал Валерка, с любопытством разглядывая злосчастную осину.

Димка бы не прочь выяснить, где она треснула, но на сегодня ему было достаточно одного урока. И, воспользовавшись минутой, когда Валерка побежал за велосипедом, спросил:

– Не сердишься, Ксана?..

Она не взглянула на него. Но поколебалась немного и тряхнула головой: «Нет!»

– Не сердись! – обрадованно попросил Димка. – Я же чуть не уронил тебя, а тут – сам. Теперь квиты!

– Смешной ты! – сказала Ксана. – Ведь меня, я знала, что ты не уронишь, а тут… – И покачала головой. – Как маленький!

Домой возвращались, чтобы не проходить мимо домиков, сначала дорогой на Холмогоры, потом луговиной близ речки – в сторону дамбы.

Валерка вчера тоже был здесь, когда прорвало шлюз. Но рыбу, как и Димка, не собирал. Для него, старого рыбака, не имели вкуса эти красноперки, взятые голыми руками.

У дамбы распрощались: Ксана пошла домой, а Димка – на Маслозаводскую, к Валерке. И, когда прощались, почувствовали все, что благодаря приключению поход их оказался особенно хорошим. Ведь то бы все было просто хорошо, а теперь получилось втройне хорошо, потому что Димка не разбился и потому что чуть не поссорились, но тут же помирились.

А на Маслозаводской Валерку и Димку ждала неприятность.