На маленьком кусочке Вселенной - Евгений Титаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Димке стало почему-то неловко. Разозлился:
– Куда ты пойдешь? В шахту? В карьер?
Ксана, глянув на него, улыбнулась:
– У меня есть куда. Я, знаешь… в детский сад пойду, с детишками возиться. Сказки им буду рассказывать… Ты любишь сказки?
Димка замялся.
– А я люблю. Я их тысячу помню… Прямо наизусть. Только не говори никому… – И спросила: – А в приметы ты веришь?
– В кошек? – изумился Димка.
– Заче-ем? – непонятно протянула она. – В другие. Вот я знаю, например… – Она помедлила. – Только ты не смейся, ладно?.. Когда так сине-сине… – Она глянула в небо над лесом. – Когда вон там солнце… – Показала головой назад, за спину. – И когда тихо совсем… Если что-нибудь задумать сейчас, обязательно сбудется. Только надо сильно захотеть, – предупредила Ксана.
И Димка почти поверил ей. Спросил:
– Ты уже задумала?
Она ответила не сразу.
– Я давно задумала… Сказать? Ну, я вот песни еще люблю. Правда, петь не умею, – огорченно добавила она. – Но люблю. Ты любишь? Как Анюта Колчина у нас в Холмогорах поет… Хочу, чтобы песни были… Разные: грустные, веселые. – Помолчала. – Да все просто у меня! Ты вот ездишь, Донбасс какой-то… А мне: чтобы небо было, лес, чтобы все знакомое кругом – каждая травка! И чтобы комнатка у меня, книги. А под окном дорога: пыльная, далеко-далеко… Понимаешь? Ну, почти все, как есть! Правда… ждется еще чего-то. А чего, не знаю… – Ксана напряженно шевельнула бровями. – Ну, чтобы прибегали ко мне малыши, называли бы меня тетей, а я рассказывала бы им сказки: длинные, добрые… А ведь все равно что-то бы опять ждалось!.. – с неожиданным испугом заключила она. И посмотрела на Димку: – Не интересно?
– Почему не интересно! – спохватился он после паузы. – Но ведь все здесь будет не так. Все перестроят, порубят…
– И лес? – сердито спросила Ксана.
– Наверно… – подтвердил Димка. – Тут же кругом уголь!
Она обиделась:
– Жалко… Тебе не жалко?
– Кто меня спросит…
– А я тогда уеду отсюда, – с грустной решимостью объявила Ксана. – Где лес не рубят! Я думала, он вечный: шумит и шумит… Мы ж как гости у него! Маленькие. А он большой, без конца… И укроет каждого. Он живой, смотри!.. А ты – рубить, – упрекнула она.
– Может, еще и не будут рубить. Я только подумал…
Ксана неожиданно вскочила на ноги.
– Ой!.. – Прижала к губам ладошку. – Я промокла… – И, отряхивая юбку, с запоздалым смущением попросила: – Не смотри!
Димка давно промок, но считал, что это не очень важно. Теперь признался:
– Я тоже…
Ксана тихонько засмеялась.
– Чуть-чуть! – утешила она Димку. – Я сюда шла впереди, а теперь ты иди впереди.
Спорить не приходилось.
Взяли велосипед у дуба. Вышли на просеку. Димка предложил Ксане покатать ее. Она заколебалась.
– Только не быстро, ладно? Я еще ни разу не ездила… – И взобралась на раму неумело: наступив сначала на зубчатое колесо, вместо того чтобы сразу вспрыгнуть. – Ты не уронишь?
– Вот еще! – сказал Димка. Он, конечно, разогнался бы на полную скорость, но трава и мягкий грунт сдерживали.
– Если падать, ты на эту сторону падай, где я, – оглянулась на него Ксана.
– Трусишка ты.
– Вовсе не трусишка. Но лучше падать на ноги, чем головой.
Крепко держась одной рукой за руль, она убрала косу со спины на грудь. А когда Димка хотел развернуться в обратную сторону, попросила:
– Не надо… – И, уже соскочив на землю, добавила: – В другой раз, ладно? Мне пора домой… А нужно еще листьев набрать.
Димка потрогал цепь, седло.
– В парк придешь сегодня?
– Нет… – Она повела головой. – Сегодня я не смогу…
Набрали десятка два разных былинок. Димка узнал, что траву для гербария надо выкапывать с корешком, а цветы выбирать, чтобы ни одного опавшего лепестка, и лучше целой веточкой: с листьями, со стебельком… Для Димки наломали тронутых желтизной кленовых веток, чтобы привязал к рулю.
На опушке леса Ксана опять замкнулась.
– Я пойду, ладно?.. Ты подожди, как тогда. А то я уже очень долго…
– Я подожду, – сказал Димка.
– А что я тебе про лес говорила – это я так, навыдумываю всегда… До свидания, ладно?
– До свидания, Ксана, – ответил Димка.
И так это прозвучало у него, что Димка смутился.
* * *В понедельник Софья Терентьевна была настроена еще агрессивнее: разговор, что состоялся неделю назад, она запомнила и недвусмысленно дала понять, что, поскольку ей запретили вмешиваться в дела классных руководителей, она оставляет за собой право высказать свое мнение хотя бы здесь, в канцелярии.
С начала дождей Софья Терентьевна ходила уже не в белом костюмчике, а в черном платье с белой отделкой на поясе, воротничке и рукавах. Надежда Филипповна с откровенной завистью подумала, что ей идут эти черно-белые цвета.
Математик Павел Петрович в ожидании звонка, по обыкновению, дремал в своем кресле. Забежавший в канцелярию, чтобы только поздороваться, директор Антон Сергеевич вынужден был взять стул и, не найдя, куда приткнуть его, уселся чуть ли не посреди комнаты, спиной к Павлу Петровичу. Наверняка раскаиваясь, что зашел, он, как и математик, уповал теперь на то, чтобы поскорей начинались уроки. Но до звонка было еще минут десять, и, откинувшись на стуле и вытянув ревматические ноги, Антон Сергеевич прислушивался к мнениям сторон. Хотя, в общем-то, мнение высказывала пока одна Софья Терентьевна. Остальные, кто был в канцелярии, молчали.
Взгляд Антона Сергеевича задержался на географичке Вале, что мышкой спряталась в углу, за книжным шкафом, и, судя по выражению лица, слушала с любопытством.
Антон Сергеевич ерзнул на стуле. В школе долго не было настоящего географа. Географию преподавали кому придется. Девчонку прислали смышленую: скромна, честна, но – будь она неладна! – незамужняя. И целый год вокруг нее десятки женихов. Физрук, говорят, даже чуть не подрался с кем-то. И его, пожалуй, не трудно понять: маленькая, беленькая, хорошенькая плюс умненькая – чем не жена? И хоть Антон Сергеевич был весьма не высокого мнения о мыслительных способностях физрука, теперь он был бы рад видеть даже его в качестве жениха географички, потому что мелькнула на горизонте незаурядная фигура инженера из Шахт, а это значило, что географичка может оказаться в шахтинской школе. Антон Сергеевич решился даже вызвать к себе Валю, чтобы заручиться ее словом на этот счет. Слово не осиротить ермолаевцев она дала, но кто ее знает…
А Софья Терентьевна продолжала говорить. И, глядя в ее широко открытые, немножко удивленные глаза, нельзя было не соглашаться: она как бы утверждала и спрашивала одновременно.
Накануне вечером Софья Терентьевна опять была в парке, опять видела на танцплощадке и вокруг нее десятки подростков, даже малышей из начальных классов. При виде Софьи Терентьевны они разбегались, словно бы радуясь новой забаве, – ни уважения, ни боязни… Она не знает фамилий, но может указать некоторых. В городе за одно появление на танцплощадке школьника строго наказывают, а здесь («у нас») это вошло в норму. Видимо, это результат безответственности преподавателей («нашей безответственности»). Звонок отзвенел – и никому («нам») нет дела до того, чем занимаются ученики после звонка…
– Что же нам теперь, шпионить всем? – вдруг поинтересовался флегматичный Павел Петрович.
Никто и не заметил, когда он приоткрыл свои тяжелые веки.
Неловко стало всем – не одной Софье Терентьевне. Но вопрос был задан ей, и она сникла вся.
– Вот как… Вы хотели оскорбить меня? – Было видно, как задрожали уголки ее губ. Но она тут же овладела собой.
– Что вы… – не открывая глаз, равнодушно обронил Павел Петрович.
Директор кашлянул, выразительно глянув на Софью Терентьевну: мол, не обращайте внимания, Павел Петрович – человек со странностями, инвалид Отечественной войны и т. д. и т. д. Софья Терентьевна поняла его.
– Конечно, я человек новый… – с грустью проговорила она. – Но потому, что я недавно здесь, я и хочу узнать, чем живут школьники. На них можно воздействовать через родителей. С некоторыми я уже говорила. Должны же мы знать их?
– Софья Терентьевна, дорогая, – ласково остановил ее Антон Сергеевич, не заметив, как эта новая фамильярность передернула Софью Терентьевну. – Все правильно. Вам необходимо познакомиться и с родителями и с учениками… Но ведь мы-то их давным-давно знаем! Даже у кого какой масти корова!
И Софья Терентьевна не выдержала:
– Мало знать, надо предпринимать что-то! – Она посмотрела на Павла Петровича, но математик уже опять дремал, уныло думая свою бесконечную думу. – Нельзя же, чтоб с десяти лет школьники приобщались к танцплощадке, к ночным гуляниям, к флирту!
Преподавательница зоологии Вера Васильевна, полная, страдающая одышкой женщина, мать четверых детей, впервые слышала этот разговор, и он взволновал ее.
– Да, так уж повелось у нас.