Ночь богов, кн. 1: Гроза над полем - Елизавета Дворецкая

пели совсем близко.

И тогда Доброслав, потеряв терпение, громко запел в ответ:

Дай мне белу рученьку, свет ты мой!

Припас тебе перстень я золотой!

Услышав неожиданно совсем близко мужской голос, отвечавший на их песню, девушки сначала вздрогнули, потом рассмеялись.

– Кто это там? – крикнула Молинка. – Честень, ты, что ли, опять? Никак домой не дойдешь – заблудился, может? Выходи.

Доброслав и не подумал выходить. Тогда она встала и подошла к обрыву.

– Стой, куда ты! – Рыженькая девушка в испуге попыталась схватить ее за рукав. – Не ходи! Это ж водяной тебе отвечает!

– Сейчас погляжу на этого водяного! – Не слушая ее, Молинка подошла к обрыву и склонилась, держась за куст. – Эй, кто там?

Тут же перед ней возникла темная фигура, сильные руки сдернули девушку с обрыва, и Молинка исчезла в кустах, только белая рубашка мелькнула.

Лютава мигом вскочила и кинулась за ней, точно пытаясь поймать и удержать. Она не успела заметить мужчину, ей показалось, что сестра просто упала с обрыва.

– Молинка! Ты где? Ты жива? Отзовись, эй! – крикнула она.

В ответ послышались только неясная возня и сдавленное мычание: ни говорить, ни кричать Молинка уже не могла. А Лютаву мгновенно пронзило чувство тревоги – рядом была опасность.

Чья-то черная фигура вдруг выросла перед ней и протянула руки; Лютава отшатнулась, наткнулась на куст и чуть не упала.

И тут же другая тень, серая и размытая, мелькнула в воздухе, сбила с ног того, черного, и вместе с ним покатилась по обрыву. Раздались крики, жуткий вопль, и тут же еще несколько человек бросилось: одни – к Лютаве, другие – к тем двоим, что уже барахтались на мелководье. К человеку и волку.

Лютава знала, что нужно бежать, но не могла оторвать глаз от тех двоих внизу, облитых белым светом луны. Молодая поджарая волчица, одна из стаи, обитавшей в лесах под самым Ратиславлем, из хорошо знакомой стаи, которой сама Лютава по известным «волчьим» дням носила в лес жертвы. Лютава хорошо помнила ее «в лицо» – еще в щенячестве волчица повредила заднюю лапу, и хотя бегать это ей не мешало, хромота была заметна.

Сейчас Хромая лежала в воде, сжимая зубами горло незнакомого мужчины. В боку ее торчал нож, всаженный по самую рукоять.

Полусидя на кусте, Лютава не успела даже встать на ноги. Какие-то темные фигуры заслонили от нее человека и волчицу, схватили ее, подняли, завернули руки за спину и потащили чуть ли не волоком вниз по крутому травянистому склону, через мелкие кусты, к воде, в которой перед началом отмели уже ждала ладья, полная людей.

Это уже видели и остававшиеся на поляне трое. Девушка по имени Лазорка, из рода Отжинковичей, ее брат Молва и еще один парень, из Коростеличей, припозднившийся после гуляний и не успевший домой, разом вскочили, не зная, то ли бежать на помощь, то ли спасать собственные головы. Парни и девушка в эти дни не бывали в Ратиславле, оковцев не видели и сейчас были уверены, что княжеских дочерей похитил леший или водяной. А значит, скорее надо спасаться, чем спасать.

Но такой возможности им не дали. Убедившись, что забрать двух нужных девушек совсем без шума не получилось – да и как можно забрать двух человек из пяти, чтобы оставшиеся не заметили? – Доброслав подал знак своим кметям.

Мигом еще человек пять или шесть вскарабкались по обрыву, и парни с девушкой не успели даже опомниться, как оказались схвачены. Лазорка сразу зарыдала от страха, не понимая, что это за черная нечисть на них напала, горько жалея о том, что осталась в лесу ночью перед Купалой, когда темный, чужой мир так близко подходит к человеческому!

– Вязать этих троих, рты заткнуть, – распорядился Доброслав.

Тем временем тех двоих расцепили. Человек уже был мертв; речная вода смыла, слизнула, сразу поглотила кровь с его тела, но разорванное горло не оставляло никаких надежд. Один из его спутников злобно пнул тело волчицы, другой наклонился и, упираясь ногой ей в спину, вытащил нож. Понятное дело – зачем оставлять?

Лютаву по воде перенесли в ладью и положили на днище. Почти не осознавая, что происходит с ней самой, она не сводила глаз с волчицы и извернулась, как уж, чтобы продолжать ее видеть. Она была так потрясена, как будто на ее глазах погибло самое близкое существо. Погибло, пытаясь ее спасти…

Хромая волчица, которую уже, видимо, посчитали мертвой, вдруг перевернулась – или это мелкая волна на отмели ее толкнула – и подняла голову. Лютава дернулась, не осознавая, что связана и не может двигаться, – все ее существо рвалось туда, где умирала волчица, такая молодая, прекрасная, полная сил…

Но Хромая сумела поднять голову, и Лютава встретила ее взгляд. Там не было сейчас боли и ужаса неизбежной близкой смерти. В глазах зверя стояли чувство вины и просьба о прощении – прости, я не успела… не смогла…

«Нет, зачем! – хотелось крикнуть Лютаве. – Ты не должна была… Я погубила тебя!»

«Ты возродишь меня!» – вдруг сказал в душе ее голос, сказал не словами, а напрямую – так, как в древние времена человек говорил со зверями и птицами, деревьями и травами, землей и водой, луной и солнцем.

Взгляд волчицы угас, голова опустилась в воду. А ладья тем временем двинулась – похитители снова заняли свои места, вот только один из них уже никогда грести не будет. Тело волчицы быстро исчезло с глаз, сама отмель растаяла в темноте и осталась позади.

Два парня и девушка, связанные и с кляпами во рту, остались лежать у погашенного костра. О них Доброслав не беспокоился – до утра ничего с ними не случится, а завтра авось найдут. И пусть они тогда рассказывают что хотят. Князь Вершина тоже не дурак и сумеет сосчитать три пальца – он и сам догадается, кто похитил его дочерей в ту самую ночь, когда оковские гости так неожиданно покинули Ратиславль. Но пусть пеняет на себя, он, забывший священные обычаи гостеприимства!

До утра похищенных никто не искал. Любовидовна, мать Молинки, зная, что та ушла гулять с Лютавой, подумала, что девушки ночуют у Далянки в веси Мешковичей. Хватились их только наутро, когда обнаружилось исчезновение оковских гостей.

Узнав о том, что луговина пуста, что шатры и ладьи вятичей исчезли, как сон, князь Вершина не очень удивился. Видимо, Доброслав сам понял, что ему нет смысла дожидаться веча, потому что ничего хорошего ему угряне не скажут. Однако тайный уход, от которого веяло недоверием и неприкрытой враждой, очень настораживал. Как бы не случилось чего похуже!

Ухода гостей никто из сродников не видел и не слышал, и бабы уже заговорили между собой о ворожбе, которая, дескать, подняла оковцев да сразу и унесла на край света. Лучениха будто бы даже видела, как шатры косяком летели на полуденную сторону, но этого никто, кроме ее золовок, за правду не принимал. Княжеский ключник Крыка истово пересчитывал скотину, ночевавшую на лугу по другую сторону пригорка, кричал и причитал, что «в иную ночь все хозяйство вынесут какие-нибудь лешие, а никто и не чухнется!» – но не слишком громко, потому что в первую очередь должен был «чухнуться» он сам. Тем более что вся скотина оказалась цела.

– А Лютава где? – между делом спросил князь Вершина и огляделся. Он помнил, что старшая дочь с вечера не пошла в Варгу, а собиралась гулять с сестрами, и надеялся, что она что-то знает.

– Где? – Любовидовна удивленно поглядела на него. – Сама бы я ее спросила, где Молинка? Обе же дома не ночевали.

– Не ночевали?

Князь переменился в лице. Вот оно – неприятное известие, которого он ожидал с того мгновения, как узнал о внезапном отъезде гостей. Лютава и Молинка! Еще не желая верить, еще надеясь, что отсутствие дочерей никак не связано с бегством оковцев, он мгновенно настроился на все самое худшее. Если Доброслав просто бежал – это неприятность, но вполне терпимая. Однако если он увез старших дочерей – это беда, большая беда, которая тяжким бременем ляжет не только на его род, но на все племя угрян. Внутренне ужасаясь, стараясь скрыть дрожь в руках, князь Вершина приказал немедленно всем Ратиславлем искать – девушек, следы, видоков, что угодно!

– Где они гуляли? – Вершина огляделся, требовательным взглядом впиваясь в лица домочадцев. – Кто знает?

– Да там, на Ярилиной Плеши, где всегда, – ответила ему Ветлица, еще одна из семи княжеских дочерей, четырнадцатилетняя бойкая девица. – Мы там гуляли с девками, а потом я спать пошла, они с Молинкой еще оставались, и с ним из Отжинковичей кое-кто – ну, Лазорка с Гостянкой, Востряк, Точило, ну, еще какие-то их парни. Мы с Премилкой устали потом и ушли, а они еще оставались…

Во главе гомонящей толпы князь Вершина сам бросился бегом на Ярилину Плешь.

И первый, кого он там увидел, был его старший сын Лютомер. Он стоял возле отмели, не отрывая глаз от чего-то большого, серого, косматого, лежащего в тихой маленькой заводи под ветвями старой ивы.

Взгляд его был таким напряженным и горестным, словно он видел мертвое тело кого-то из близких. У Вершины остановилось сердце – конечно, ему лишь показалось, что сердце пропустило несколько ударов, но за этот миг, полный мучительной боли, он уже в мыслях увидел свою дочь мертвой…