Форпост - Григорий Солонец

— У афганцев сегодня праздник — день рождения пророка Мухаммеда. Я думаю, по этому поводу Аллах разрешит нам по русской традиции немножко выпить. За здоровье моей жены.

Они прошли в просторную гостиную, главной достопримечательностью которой были ковры: большой, самотканый, лежал на полу, остальные, чуть поменьше, украшали стены. Ира впервые оказалась в афганском доме. Ее удивило почти полное отсутствие мебели, даже привычного стола. Стулья заменили лежавшие на полу подушки.

— Ковер — наш достархан. Или как в русских сказках — скатерть-самобранка, — пояснил Сулейман с не исчезавшей с его лица улыбкой.

— Это чача, божественный напиток из винограда, настоянный на травах, или, как я называю, домашний коньяк. Ира, вам, как медику, должно быть известно, что в умеренном количестве спиртное полезно для здоровья.

— Знать бы еще эту меру, — пробовала отшутиться Кузнецова.

— Да, это, может быть, самое главное качество человека, — включился в разговор Михайленко. — А то наш брат зачастую пьет, пока не упадет. Но в порядке дезинфекции это незаменимое средство. У нас редактор дивизионной газеты 43-летний мужик трезвенником был образцово-показательным. И грамма в рот не брал, пока… не заболел вначале малярией, потом гепатитом. Теперь и рад бы стакан поднять, так больная печень уже не позволяет. Вывод какой напрашивается? Пей, пока душе в кайф, а организму не во вред.

— Мудрые слова, говоришь, Анатолий Иванович, — наполняя рюмки, сладко пропел хозяин дома.

Первый тост, как и ожидалось, был за очаровательного доктора. И как ни уточняла Ира, что она всего лишь медсестра, Сулейман будто не слышал ее. Он внимательно следил за тем, чтобы у его гостей всегда была еда в тарелках, и щедро подкладывал в них салат, плов и баранину. Вдоволь было и свежих фруктов, сладостей.

Второй тост произнес майор Михайленко — за советско-афганскую дружбу и радушного Сулеймана.

Командир по инерции хотел подняться, но вовремя смекнул, что на Востоке можно и сидя говорить, тем более за дружбу.

— А я хочу выпить за любовь. Это чувство доступно всем людям на Земле: бедным и богатым, здоровым и больным, старым и молодым. Вот мы с Анорой уже 25 лет вместе…

— О, вам пора серебряную свадьбу отмечать! — не удержалась от восторга Ира. — Ей в гостеприимном афганском доме было уютно, легко и беззаботно. Приятная беседа, оригинальная на вкус, хотя и крепкая, чача, видимо, этому тоже способствовали.

— У нас такие юбилеи как-то не принято праздновать, хотя, наверное, зря. Но вот поправится жена, приедут из Кабула дети, и мы обязательно по-семейному отметим дату. Все-таки четверть века как вместе.

— Неужели ни разу не поссорились?

— Почему нет?! Бывало, что и ссорились, но до конца дня мирились.

Так за по-восточному неспешным разговором незаметно и пролетело время. Когда спохватились, солнце уже садилось за макушки гор.

— Куда вы, на ночь глядя, поедете? Я вас не отпущу: мало ли что может случиться. И потом, Анатолий Иванович, ты давно обещал мне не наскоком-наездом, а по-нормальному погостить, с ночевкой. Вот и случай подвернулся. Тем более что мою жену, чувствую, придется завтра утром на чем-то в госпиталь везти. Вместе и поедем.

Михайленко долго уговаривать не пришлось: резон в словах Сулеймана был. Да и ничего в подразделении за ночь не случится. На всякий случай он предупредил дежурного, что, возможно, задержится. Ире ничего не оставалось, как согласиться на ночлег. Даже романтично и необычно провести ночь в афганском доме, будет что вспомнить.

Ей отвели отдельную комнату с небольшим окошком, в которое вскоре украдкой заглянула луна. Ира разделась до ночной сорочки, так как было очень тепло. Мягкая перина легко приняла ее молодое упругое тело, которое с наслаждением впервые расслабилось за несколько месяцев. Она каждой клеточкой чувствовала свою плоть, с удовольствием вытянула стройные ноги и будто перенеслась в беззаботное и радостное детство, на дедушкин сеновал. Даже незабываемый запах сена (откуда только он здесь взялся?!) ощутила. Или это мираж, сладкий сон? Голова немного кружилась от выпитой чачи, но ничего, этот же напиток придавал и удивительно приятную легкость.

…Ира, открыв глаза, увидела лежащего рядом командира и мгновенно поняла, что все, происходившее с ней минуту назад, отнюдь не пригрезилось во сне, а было наяву: нежные прикосновения, ласки и поцелуй в губы. Вскрикнув, попробовала освободиться от мужских объятий, но руки Михайленко крепко закольцевали ее.

— Пустите, иначе я буду кричать.

— Ирочка, солнышко, послушай… Я не могу уже сдерживать себя. Ты… ты очень мне нравишься и волнуешь как женщина, как девушка. Я хочу тебя любить долго и по-настоящему.

— Нет, оставьте меня в покое. Я не подстилка какая-нибудь…

— Пожалуйста, не делай глупостей. Давай вместе расслабимся, ты же ведь не железная, того же, что и я, хочешь. Мы одни здесь, никто ни о чем не узнает.

В порыве страсти Михайленко покрыл жадными поцелуями ее лицо, шею, голую грудь, и остановить этот мощный напор она уже была не в силах. Последний оборонительный редут пал, когда одним ловким движением Анатолий Иванович снял с нее трусики и раздвинул стройные ноги. Твердое копье вонзилось ей внутрь да так быстро и глубоко, что Ира застонала от боли. Она кусала пересохшие губы, лихорадочно крутила головой и до изнеможения извивалась на перине, пока не ощутила в себе разлившуюся теплую густую жидкость, а с ней приятную истому, сначала внизу живота, а потом и во всем теле, ставшем вдруг необычно мягким и податливым. После этого она закружилась в стремительном вихре до беспамятства захлестнувшей страсти…

Утром, позавтракав, они забрали Сулеймана и его жену, которой так и не стало лучше, и выехали в Баграм. Ира всю дорогу себя чувствовала неважно, ее слегка подташнивало, поэтому каждый ухаб отдавался в печенках. Но она мужественно терпела, не проронив и слова. Девушка корила себя за минутную слабость, за то, что позволила мужчине грубо овладеть собой. Хотела ли она этой интимной близости с командиром? Скорее нет, чем да, раз мучают угрызения совести, чувство стыда. Ее растерянный взгляд уткнулся в коротко стриженный затылок майора Михайленко, уверенно сидевшего впереди рядом с водителем. Офицер молча курил сигарету. «В душе, небось, радуется, что добился своего. Можете, товарищ майор, смело записывать в свой актив еще одну победу над женским полом, к которому вы явно не равнодушны». Ее так и подмывало со злости сказать эту фразу вслух, но она не решилась при посторонних. Ладно, афганцы — чужие люди, ей стыдно перед Юрой Ромашкиным, который по-прежнему нравится ей. Он, наверняка, сейчас думает о ней как о последней шлюхе, безвольно раздвинувшей ноги перед командиром. Но и Михайленко еще тот ловелас, ловко воспользовался минутной слабостью беззащитной девушки. Низко это, недостойно офицера. Разве настоящий мужчина так поступил бы? Только где они, истинные джентльмены, рыцари чести, завоевывающие женские сердца не физической силой, а остроумием, обаянием, ухаживанием, преклонением перед красотой?

И тут она вновь подумала о Юре. Он точно не удовлетворил бы мужскую похоть вот так грубо, по-животному, против ее воли.

— Ирина Сергеевна, вы можете сегодня отдыхать, — официальным тоном разрешил ей отгул за воскресенье майор Михайленко, когда они вернулись в часть.

Он угадал ее невысказанное желание побыстрее добраться до общежития и надолго встать под душ, чтобы смыть с себя весь позор и грязь минувшей ночи. Да только как очистишь душу от скверны, а память от неприятных воспоминаний? Вся надежда разве что на время, этого универсального лекаря.

Зоя, заметив перемены в ее настроении, предложила вечером вместе сходить в кино.

— Знаешь, я буду только мешать вам с Валерой обниматься…

— С Олегом, — уточнила подруга по комнате. — И мешать ты вовсе не будешь.

— Нет, я лучше почитаю любовный роман на сон грядущий.

— Да романы крутить нужно, а не читать про них! — развязно засмеялась Пригожина собственному шутливому экспромту и, помахав наигранно ручкой, упорхнула за порог, оставив Кузнецову одну.

Наступившая тишина принесла Ире желанное успокоение. Свернувшись на неразобранной кровати калачиком, она с удовольствием принялась за чтение. До чего же все складно и увлекательно в книжках: жизнь намного запутаннее и сложнее. Здесь не перевернешь ненужную страницу, не пропустишь как малозначимый какой-то неприятный эпизод, наконец, как фолиант не отложишь в сторону пережитые тобой мгновения, волнения, события. И все же книга, только умная, душевная, действительно друг человека. Это особенно понимаешь, когда на душе грустно, одиноко.

Погрузившись в чтение, Ира словно отключилась от времени и перенеслась из объятого войной Афганистана в мопассановскую Францию, в романтический XIX век. Почему она родилась так поздно, а не во времена королевских балов и мушкетеров? Интересно, кто и каким образом определяет, кому и когда явиться на свет, кто достоин яркой, полноценной жизни и настоящей любви, а кто — нет? Если бы можно было запрограммировать свое будущее, сделать его более предсказуемым и счастливым…