Гербарий из преступлений - Лариса Соболева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Посиди со мной, Даша.
Она присела на край кровати, откровенно разглядывала черты его лица, такие знакомые и одновременно совершенно незнакомые. Впрочем, несколько лет назад она смотрела на него глазами подростка, сейчас – глазами девушки, почти женщины. А внутренности продолжали падать. Очутились уже, кажется, ниже пола, а все падали, проклятые, особенно когда он взял ее за руку. Из прошлого всплыла картинка: Василиса и он… на диване… Нет, не Василиса, а Дарья с ним… И показалось, что Фрол догадывается о ее порочных мыслях.
– Дашенька… – ласково произнес он. – Взрослая стала. Как быстро несется время. Послушай, Даша, не могла бы ты выполнить мою просьбу?
– Все, что хотите.
Это были не просто слова, это было обещание много больше слов.
– Мальчики… Огаревы… Разузнай, где они, что с ними.
– Я уже пыталась узнать, как только вернулась сюда. Ни одного человека не осталось, кто тогда работал в детском доме. Говорят, будто бы детдом готовили к эвакуации, стали вывозить, а тут город заняли немцы. Успели их вывезти или нет – неизвестно.
– Жаль, – огорчился он. – Я в долгу перед ними. Ну, ничего, выйду из вашей тюрьмы, попробую выяснить по своим каналам. Я рад, очень рад тебя видеть!
Теперь каждую свободную минуту Дарья бежала к Самойлову. Весь свет сошелся на нем клином. С мужчинами была большая напряженка, погибло-то их о-го-го сколько, а женское счастье в них, мужиках. Только гулящие бабы, наподобие Василисы, не думая о завтрашнем дне, довольствовались временными утехами, но замуж таких не брали. Женщины в госпитале завидовали Дарье:
– Ну, отхватила ты мужика! Героя! Полковника! Жить будешь как у Христа за пазухой. Держи только крепко, а то бабы нынче навроде фашистов – захватчицы.
– Вот еще глупости! – сердилась она. – Мы с ним давно знакомы.
Лукавила. Она втрескалась в него по самую макушку. А возможно, инстинкт самки проснулся, диктовал не упустить самца, а то другой может и не встретиться. Дарья тщательно готовилась к встречам, чтобы Фролу было с ней интересно, приносила газеты, помогала делать первые шаги, брила его. Ни разу он не спросил о Василисе, видно, вычеркнул ее из памяти. Вычеркнула сестру и Дарья. Прошло достаточно времени, а Фрол не переступал границ дозволенного, но всегда безмерно радовался, когда она появлялась.
Потом его выписали, он вернулся в свою квартиру, его дом тоже остался целым. Дарья взяла на себя заботу о нем, ведь Фрол был еще слаб – она драила полы, готовила, стирала. А как приятно гулять с ним по улицам, держать под руку! В полковничьей форме он был неотразим. Война сместила акценты в мечтах Дарьи, теперь ей хотелось не подвигов на благо страны, не приключений и путешествий, а тихого домашнего уюта, благополучия, которого у нее никогда не было. Самойлов подходил ей по всем статьям. Дарья все ждала хотя бы намека с его стороны, ведь она нравилась ему – определила это по взглядам, поведению, интонациям, – но намеков не было. Ох, так ведь и жизнь пройдет! Тогда она стала задерживаться у него допоздна, увлекая Фрола беседами, что начитанной Дарье было нетрудно делать, проникалась волнениями по поводу хода войны, не стеснялась высказывать свое мнение. И однажды он ее поцеловал. Однако внезапный порыв Фрола не вышиб у Дарьи мозги:
– Ты… решил посмеяться надо мной, Фрол?
До этого она называла его только на «вы», имя произносила всегда с отчеством. Строгий тон, одновременно дрожащий голос, символизирующий высшую степень недоумения, а также влажные глаза с растерянностью в них – все говорило: я порядочная девушка. В то же время она сказала «ты», тем самым поставила себя вровень с ним, а проще – дала понять, что их отношения перевалили за просто дружеские. Он не понял хитросплетений, мгновенно выстроившихся в головке Дарьи, смутился, буркнул извинение… Перегнула палку! Фрол наверняка не из тех, кому указали на место, а он все равно лезет с приставаниями. Дарья вмиг опомнилась, уткнулась носом в его грудь и едва выговорила:
– Только не думай обо мне плохо… Меня никто не целовал… мне… немножко страшно… и… понравилось.
Потом был еще поцелуй, еще. Потом была кровать… Кроме стыда и неприятных ощущений, Дарья ничего не испытала. Лежала рядом с Фролом, глядя на его профиль, и думала: «Почему бабы так за мужиков цепляются? Что в этом хорошего?» Куда делся тот трепет ожидания неземного блаженства, когда вспоминала Фрола и Василису голыми? Не понимала. Тем не менее Дарья была счастлива.
Через два с половиной месяца мамаша с подозрением спросила:
– Чего это тебя рвет по утрам?
– Отравилась, – сказала Дарья, не придавая значения словам мамаши. – Пирожок с ливером съела на работе.
– Угу, – многозначительно закивала та. – Каждый день, что ли, пирожками травишься? А не беременная ты? Гляди, девка, о Ваське дурная слава идет, и ты туда же?
Дарья аж поперхнулась: что, беременная?! Тихонько сбегала к врачу, преодолев жуткий стыд, ведь незамужняя, в то время это был чуть ли не смертный грех… И точно! Примчалась к Фролу – как-никак, а беременность не ветром надуло. Из потока слез и слов ему все же удалось вычленить главное – у Дарьи будет ребенок, что делать?
Конец ознакомительного фрагмента.