Газета "Своими Именами" №12 от 22.03.2011 - Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль)

Исходя из того, что любое чувство человека – субъективно по форме, носителю, но не всегда во всей полноте объективно по содержанию, возникает проблема объективации патриотизма: чувство любви может принимать различные направления и характер в зависимости от мировоззренческих позиций и политических установок «авторов» этого чувства. Такую разновекторность патриотизма достаточно наглядно продемонстрировала вся новейшая история России: по-разному понимали патриотизм либералы и консерваторы, красные и белые, коммунисты и демократы и т.д. Очень важно подчеркнуть, что, как и любое чувство любви, патриотизм во многом иррационален – предполагает альтруистическое служение объекту любви без расчета на вознаграждение.

Будучи чувством, патриотизм, вместе с тем, рождается только через ценностное осмысление социально-политической действительности, где главную роль играет понимание степени значимости «своего» «ближайшего» социального пространства. Патриотизм, как одна из форм аксиосферы, не может однозначно рассматриваться как политическая ценность по причине, во-первых, различного понимания самого объекта оценки и, во-вторых, внесения в его состав такого элемента, как деятельность человека по служению Родине. Однако патриотизм как ценность не сливается полностью и с нравственной ценностной сферой, так как этому мешает социальный масштаб ценностного осмысления. Следовательно, патриотизм занимает пограничное место в аксиосфере культуры между политическими и нравственными ценностями.

Все сказанное о патриотизме дает основание, во-первых, избежать его отождествления с национализмом и, во-вторых, закономерно поставить вопрос о его ценностном, нравственном и классово-политическом содержании. Проще говоря, если национализм глубоко враждебен классовой борьбе пролетариата, ибо построен на идее первенства буржуазной нации, то патриотизм может служить ей при правильном истолковании понятия «Родина». На наш взгляд, без патриотизма, понимаемого, как любовь к людям своей Родины, эффективная классовая борьба невозможна. Дело в том, что при наличии в мотивации наемных работников лишь одного голого интереса (если бы такое было возможно), они, за редким исключением, превратились бы или в абсолютное перекати-поле, или были бы абсолютно не способны к длительному противостоянию с властью и буржуазией. Человеку до определенного момента всегда выгоднее уклониться от борьбы, став мигрантом-гастарбайтером, торговцем или паупером. Очевидно, что наряду с интересом действуют и другие мотивы-скрепы, среди которых патриотизм играет очень важную роль, ибо делает из человека идейного бойца-альтруиста. Поэтому при вдумчивом подходе патриотизм может стать мощным оружием в руках коммунистов. И образец диалектического единства коммунизма, интернационализма и патриотизма показал еще Ленин: «Чуждо ли нам, великорусским сознательным пролетариям, чувство национальной гордости? Конечно, нет! Мы любим свой язык, свою родину, мы больше всего работаем над тем, чтобы ее трудящиеся массы (т.е. 9/10 ее населения) поднять до сознательной жизни демократов и социалистов. Нам больнее всего видеть и чувствовать, каким насилиям, гнету и издевательствам подвергают нашу прекрасную родину царские палачи, дворяне и капиталисты» (Ленин В.И. «О национальной гордости великороссов» // Ленин В.И. «Критические заметки по национальному вопросу». - «О праве наций на самоопределение». – «О национальной гордости великороссов». – М.,1975, с. 96); «Интерес (не по холопски понятой) национальной гордости великороссов совпадает с социалистическим интересом великорусских (и всех иных) пролетариев» (Там же, с. 98)

Возвращаясь к национальному самосознанию, следует согласиться с тем, что оно является важным основанием складывающейся и функционирующей нации. Однако без длительного, устойчивого, разнообразного общения (экономического, социального, политического, культурного) национальное самосознание сложиться не может. И главным элементом здесь является язык. История свидетельствует, что общность языка возникала двумя путями: или путем военной экспансии, или путем развития национальных рынков, экономического и социального общения народов. Кроме того, для возникновения национального самосознания необходима общность интересов тех или иных групп людей: «мы можем объединиться только тогда, когда нам выгодно объединяться». Но общность интересов невозможна и без общей деятельности в рамках общей территории. В результате, как ни крути, а мы опять возвращаемся к сталинскому определению нации, посрамляющему идеалистические конструкции Строева. Сам Строев это определение использует в своих статьях, но использует метафизически – он рассматривает феномен нации не в системе, не в единстве ее признаков, выделенных Сталиным, а только перебирая эти признаки каждый в отдельности.

Апофеозом рассуждений Строева является заключение коммунизма в объятия национализма. Логика здесь также проста: раз последовательный национализм требует национального единства, то национальное единство закономерно требует бесклассового общества. Но что это за бесклассовое общество? – вот главный вопрос, на который Строев ответ не дает. И правильно делает, ибо тогда всплывет весь его главный замысел: защитить национальное государство ширмой коммунизма.

Автор концепции национального коммунизма трактует коммунизм очень широко. По сути, он называет коммунизмом то, что в XIX веке называли социализмом, то есть учением (движением) о целенаправленно создаваемом людьми общественном устройстве, при котором должно происходить уничтожение или ограничение частной собственности. Сам же социализм в широком смысле, исходя из способа распределения продуктов, делился на социализм в узком смысле слова, в котором потребление регулируется доходом при посредстве особого покупательного средства, и на коммунизм, где потребление или совершенно свободно, или же регулируется непосредственным распределением продуктов в натуральном виде между отдельными лицами. Следовательно, коммунизм отрицает необходимость пропорциональности между тем, что лицо дает обществу, и тем, что оно от него получает. Уничтожение частной собственности и условий ее порождающих приведет, по мысли социалистов XIX века, к полной реализации принципов свободы, равенства и братства. Однако Маркс и Энгельс уточнили, что это возможно только во всемирном масштабе в связи с универсализацией производительных сил и общения людей.

Поэтому аристократический, монархический, национальный коммунизмы, о которых с такой теплотой пишет Строев, возможны, но только как временное явление и в обществах низкого уровня развития, как способ буржуазной модернизации. Отсюда следует, во-первых, что социализм в СССР носил докапиталистический характер, во-вторых, возникни национальный коммунизм Строева сейчас, он был бы точно таким же – докапиталистическим, ибо любой местный, национальный коммунизм (советский или, например, кибуцный) невозможен как общество, открывающее царство свободы (причина: неуниверсальность производительных сил и общественных отношений, местный масштаб, государственность, порождающая из бюрократии буржуазию), но возможен при определенных обстоятельствах как форма-способ индустриального возрождения нашей страны. Отсюда вытекает и объективная причина роста русского буржуазного национализма.

Для того чтобы не допустить путаницы понятий, особо подчеркнем, что национальный коммунизм (социализм) и национал-социализм – это разные понятия. Национальный социализм – это государственный социализм в отдельно взятой стране. Национал-социализм (фашизм) – это тоталитарный общественный строй, предполагающий корпоративный союз (социальное партнерство) национальной буржуазии и национального пролетариата, основанный на государственном капитализме, идеологии национализма (расизма) и милитаризме.

Мы хотим напомнить «марксисту» Строеву, что отождествление социалистичности в экономическом плане с государственной монополией, а в социальном – с пролетарскостью не имеет ничего общего с марксизмом. Согласно его основам, установление диктатуры пролетариата и утверждение централизованного планового хозяйства под эгидой государства отнюдь не означает непосредственного социалистического переустройства, предваряющего коммунизм. К. Маркс и Ф. Энгельс по этому поводу писали: “”Несправедливость в отношениях собственности”, обусловленная современным разделением труда, современной формой обмена, конкуренцией, концентрацией и т.д., никоим образом не обязана своим происхождением политическому господству класса буржуазии, а, наоборот, политическое господство класса буржуазии вытекает из этих современных производственных отношений, провозглашаемых буржуазными экономистами в качестве необходимых и вечных законов. Поэтому, если пролетариат и свергнет политическое господство буржуазии, его победа будет лишь кратковременной, будет лишь вспомогательным моментом самой буржуазной революции, – как это было в 1794 г., до тех пор, пока в ходе истории, в ее “движении” не создались еще материальные условия, которые делают необходимым уничтожение буржуазного способа производства, а следовательно, также и окончательное свержение политического господства буржуазии.” (М., Э., т.4, с. 299); “Социал-демократическая партия не имеет ничего общего с так называемым государственным социализмом, системой огосударствления в фискальных целях, которая ставит государство на место частного предпринимателя и тем самым объединяет в одних руках силу экономической эксплуатации и политического угнетения рабочего”. (М., Э., т. 22, с. 623).