Обманщик - Исаак Башевис-Зингер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все время, пока сидела там с ним, я думала только о тебе. Что, если ты вдруг войдешь? В конце концов, ты любишь бывать в разных кафетериях. Со страху у меня все внутри судорогой свело. Странно даже, как я разнервничалась. Думала, ты только и ждешь случая отделаться от меня. Ох, черт побери, сама не знаю, что говорю. Ты понятия не имеешь, что творится у меня в голове, хоть ты и психолог.
Минскер, помедлив, спросил:
– Ну и как он выглядит?
– А как ему выглядеть? Слушая его по телефону, я решила, что он старый и седой. Ведь через такой ад прошел! Но как это говорится? Сорняки неистребимы. Он силен как бык. Ни единого седого волоска. Якобы все потерял, а одет с иголочки. Я со стыда сгорала, сидя с ним за одним столиком. После всего, что он мне причинил, надо было плюнуть ему в физиономию. Он теперь корчит из себя этакого праведника, но меня ему больше не одурачить. Короче говоря, он рассчитывает всучить Моррису картину. Мало того, имел наглость предложить мне купить драгоценности. Очевидно, контрабандой провез бриллианты. Я правда не знаю, зачем я все это тебе рассказываю. Ему я такого наговорила, что любой другой на его месте сразу бы ушел. Но людей его сорта не оскорбишь. Я-то думала, он принесет стихи, и я смогу включить кой-какие в свою книгу, но он, видимо, придерживает их на всякий случай. Мне было необходимо кому-нибудь рассказать, а кому, кроме тебя, можно рассказать подобные вещи? На меня словно выплеснули ведро помоев.
– Он не женился?
– Говорит, что нет, но чего стоит его слово? Много ли оно значит для людей вроде него? Как по-твоему, рассказать Моррису или нет? Вдруг он что-нибудь заподозрит. Это во-первых. Во-вторых, Крымский в самом деле может продать Моррису картину, а я не хочу, чтобы он заграбастал Моррисовы деньги. Наверно, нехорошо так говорить, но очень жаль, что он не остался, где был. Хорошие люди не могут уехать от Гитлера, а такой вот подонок ловко смывается.
– Так всегда бывает.
– Что же мне делать? Он знает мой телефон. Боюсь, начнет меня преследовать.
– Ничего он тебе не сделает, если ты не хочешь.
– Кто знает, какие гадости этот тип заготовил против меня? У него есть мои письма.
– Он так сказал?
– Намекнул.
– Кому интересны твои письма?
– Он вполне может их использовать как козырь перед Моррисом. Мало ли что напишешь в письме, когда тебя предали.
Оба надолго замолчали.
«Ну вот, уже начались сложности», – сказал себе Минскер. Жизненные сложности пугали его, но вместе с тем доставляли какое-то порочное удовольствие. Минскер постоянно сражался с шайкой домовых, демонов и бесов. И часто воображал, будто играет с ними в шахматы. Он делает ход, и они в ответ тоже. Все время стараются загнать его в угол и поставить мат.
Фактически приезд Крымского в Америку не создавал Минскеру никаких особых проблем. Но он знал, что сложностей еще прибавится. Хотя Минна при всяком удобном случае клялась ему в вечной любви, он не доверял этой женщине с ее скверными стихами и не в меру бойким языком. Она и привлекала его, и одновременно отталкивала.
Минскер чувствовал, что Минна – классический образец представительниц женского пола, описанных в книге Отто Вейнингера «Пол и характер». Если она говорила правду, это была ложь. Сейчас она обманывала мужа. Но с легкостью обманет и Минскера. Способна даже возобновить отношения с Крымским, которого так яростно ненавидела.
«Н-да, самое время выбираться из этой мерзости», – подумал Минскер.
А вслух сказал:
– Что он выиграет, разрушив твою жизнь?
– Спроси у подонка о причинах его поступков.
– Ничего он не сделает.
– Сделает, не сделает. Как бы то ни было, у меня душа не на месте. Сказать по правде, с Моррисом тоже не жизнь. Она не трудная, нет, но пресная, унылая. Мне хотелось бы знать только одно – если я его оставлю, можно мне прийти к тебе? Если да, то на все остальное мне плевать.
– Броня пока что со мной.
– И долго ты намерен ее терпеть? Прости, что я так говорю, но она твердит, что хочет вернуться в Польшу, так почему бы не отпустить ее? В конце концов, место матери – подле детей.
– Не нам судить.
– Но люди-то судят. Почему она все взваливает на тебя? Вы странная пара.
3
Моррис Калишер весь день занимался делами. Дома его ждали к ужину, но он позвонил Минне и сказал, что поужинает в ресторане на Деланси-стрит. Если хочет, Минна может присоединиться к нему. Минна ответила, что идет на банкет в честь семидесятилетия какого-то еврейского писателя. Моррис Калишер вспомнил, что об этом что-то писали в газете.
При всем восхищении Минной и ее поэтическими талантами Моррис Калишер на поэтов вообще смотрел свысока. Считал поэзию занятием для женщин и неумех, но не для мужчин, особенно таких, кому за семьдесят. «В семьдесят надо готовиться к примирению с Господом, а не писать вирши, – думал Морис. – Чего они ждут? Прихода Ангела смерти с ножом?»
Тем не менее он не возражал, пусть Минна проведет вечер с писателями. С таких вечеров она всегда возвращалась в приподнятом настроении и рассказывала ему о множестве комплиментов, какие слышала по собственному адресу. Моррис как-то ходил с ней в кафе «Ройял» на Второй авеню. К тамошней еде он не притронулся, поскольку кухня была трефная, только пил чай. Сидел и смотрел на публику – писателей, актеров и актрис. Длинноволосый мужчина подошел к Минне, похвалил одно из ее стихотворений. Седой коротышка продал Моррису сборник стихов. Позже, в метро, Моррис попробовал читать, но не мог докопаться до смысла. А ведь Минна твердила, что этот человек – один из самых тонких поэтов.
Ладно, ничего не поделаешь. У всех свои причуды, решил Моррис Калишер. Пристрастия делают дураком каждого, но по-разному.
В ресторане на Деланси-стрит Моррис Калишер засиделся с бизнесменами до девяти. Они планировали сообща купить дом. Моррис Калишер чертил карандашом на скатерти, ел кашу с консоме, говядину, кишке, морковную запеканку и чай с кексом.
