Вокруг пальца - Йон Колфер

Бунтарка Маргарет выпятила челюсть и заявила: «Я нашла свою семью».

Вот так она стала отрезанным ломтем.

Артура Макэвоя такой оборот не смутил. Внуки переломят решимость любого человека, рассуждал он и быстренько настрогал пару сыновей, дабы вовеки сплотить Макэвоев и Костелло. Даже настоял, чтобы второго мальчика назвали Патриком.

Куда уж пресмыкаться откровеннее?

А Пэдди все не снисходил, и брак скатился до пьяного насилия – не мало-помалу, как обычно, а просто за день.

Однажды утром Маргарет пробудилась с обаятельным негодяем, а легла с пьяным дьяволом. Маргарет Макэвой чувствовала себя так, будто рухнула с утеса. Обаятельный негодяй так больше и не показался. Мне трудно поверить, что он вообще когда-либо существовал. Я решительно не помню, чтобы встречался с ним хоть раз. Когда мы втроем лежали, прижавшись, в одной кровати, мама нашептывала нам с Пэтом всякие истории. Как наш папочка пел ей в барах прямо на глазах у всех. Как наш отец однажды взобрался на высокий дуб на поле Карти, чтобы снять ее шарф, унесенный ветром, с самой высокой ветки. Я любил маму, но никогда не верил ни слову из этих рассказов.

Моя мать сделала выбор в пользу жизни с детьми, и это вкупе с визитами младшей сестренки поддерживало ее, пока в дымину налакавшийся Артур не наехал в семейном «Моррис Майноре» на осла под Далки, убив всех, кроме меня и осла. Осел отлетел в кювет, машина врезалась в стену, а меня вышвырнуло прямиком в армию.

Потому что это самое разумное, когда вся твоя семья погибла в травмирующем инциденте из-за алкоголика-социопата, – присоединяйся к кучке гомофобов в тесной палатке и учись убивать людей.

И все же должен признаться. Я был пустым сосудом, и армия наполнила меня через край понтами, стволами и клинками.

Чертов осел!

Именно подобная мура вкупе с последней лажей про лыжи и гром небесный придает всей стране вид некой утонченной трагикомической сказочности. И не думайте заводить мне про «Проделки старины Неда»[30]. Благодарение Христу, у нас есть пара-тройка серьезных фанфаронов вроде двух Джимми – Хини и Шеридана, – чтобы придать стране чуток солидности. Долбаные лепреконы, риверданс, домики под соломенными крышами, шиш с маслом и маком, «Тихий человек» и прочая туфта.

В общем, конверт для этого типа у меня, и я знаю, какой напрашивается очевидный вопрос:

С чего бы, ради Святой Девы, мне не рвануть в Мексику, прихватив двести штук?

Потому что Майк дал мне обещание.

«Это важная транзакция, паренек, – сказал он мне в «Медном кольце». – Усмотришь пресс-перктиву удрать, лучше подумай дважды, потому что это непременное условие сделки, и я займусь твоими ближайшими и дражайшими. Первой визита удостоится миссис Делано».

Ближайшие и дражайшие.

Это был мой младший брат. Мы делили одну комнату всю его жизнь.

Даже спустя столько лет при мысли о малыше Пэте я испытываю укол боли. Я помню, как он улыбался, показывая кривые зубы, будто старый морской волк, но глаз его никак не вижу.

Шмыгнув, я думаю: «Эдит. Настроила меня на слезливый лад, когда мне нужно быть как сталь».

Водитель такси подает голос:

– Эй, кореш! Ты чё там, плачешь?

Я беру себя в руки.

– Для тебя я мистер Четыре Ствола, малый. Еще не приехали?

Водила стучит по окну:

– Мы уж десять минут как там. Тебя чё, на воспоминания пробило или как? Ты, часом, не из тех мудил, которых вышибает в Нам[31]?

Вышибает в Нам? Сколько мне лет, что он себе думает?

«Нам» звучит как-то уж слишком чудно́. В наши дни ретроспективные вспышки относятся к «Буре в пустыне». Эти ветераны «Бури в пустыне» самодовольны и актуальны, но иракские ребятишки скоро сотрут ухмылки с их физиономий, как только сработает посттравматика.

– Не волнуйся. Если я стреляю, то вполне сознательно.

– Приятно слышать, – отзывается водила, яйца у которого совсем опустились. – С тебя двадцать два пятьдесят, приятель.

Я уже испытываю к этому парню некоторую приязнь, так что даю ему полтинник на случай, если не выйду из этого отеля. Не хочется мне, чтобы подонки обчистили мой бумажник.

– Спасибочки, мужик, – говорит тот. – Хочешь подожду?

Я подвигаюсь по сиденью в сторону тротуара.

– Можешь, если хочешь, но больше чаевых не получишь.

Машина рвет с места, прежде чем я успеваю отпустить ручку дверцы.

Нью-Йорк, Нью-Йорк, где быть задницей в порядке вещей, если только ты местный.

Дэн Макэвой, придверная гипотеза номер три: ньюйоркцы безоглядно верят, что любое место, если это не Нью-Йорк, по определению уступает великой нации пяти административных округов. Морепродукты в Бронксе лучше, чем на Лазурном Берегу. Пляжи Статен-Айленда превосходят все, что может предложить Рио-де-Жанейро, не говоря уж о том, что ни одна торговая аллея на планете не смеет даже свечку держать рядом с манхэттенской Пятой авеню. Посему большинство ньюйоркцев не путешествуют – на черта оно им? А те, кто рискует наведываться в бескрайнюю заурядность, – либо бизнесмены, либо интеллектуалы и вряд ли затеют неприятности. Не считая типов из Ист-Виллидж. Эти художественные натуры пребывают в благопристойном режиме über-ПК настолько долго, что ежатся при виде декольте. Мы с Джейсоном всегда приглядываем за субъектами с конскими хвостиками. Эти ублюдки могут ухватить менеджера по обслуживанию за сиськи и твердить, что лишь пытались добиться ее социального освобождения.

По-моему, довольно очевидно, что мы с Джейсоном располагали уймой свободного времени, когда были вышибалами в «Слотце», а заняться, кроме бесчисленных приседаний в вестибюле клуба, было совершенно нечем.

Глава 5

Оказавшись на улице, я сразу чувствую себя уязвимым. Тут по-прежнему масса прохожих, но не настолько много, чтобы снайпер не смог пронизать толпу пулей. Я наверняка смог бы без проблем снести с крыши башку кому-нибудь. Толпа здесь другая – более бдительная, кроссовок явно меньше, и даже свет более косой – почему-то не так лупит в лицо в согласии с деликатными нравами обитателей Сохо.

Раньше я разгуливал по этим окрестностям, попусту растрачивая уйму мыслепространства на ощущение превосходства и основательности, но прямо сейчас я отдал бы пару лет жизни, только б оказаться типом, рыскающим по укромным магазинчикам в поисках модных шмоток.

Лучше всего, решаю я, убрать свое дородное тело в отель «Шедевр».

Вроде бы чересчур претенциозное название для бутик-отеля – «Шедевр», правда? Но поскольку я уже бывал тут прежде, мне известен тот факт, что это прозвище дали зданию местные за вычурный фасад из чугунного литья.

«Шедевр». Я был здесь пару лет назад вместе с Зебом во время «Нью-Йорк Фэшн Вик», когда Зеб мотался по вызовам с ботоксом, а я рассекал перед ним толпу. Эта роскошная – и, честно говоря, мне не по рангу – сеньорита нацеливается в баре на меня, и не проходит и двух лимонных «Джинджерино», как уже липнет ко мне, будто пищевая пленка к сэндвичу. Тогда я носил эспаньолку, пытаясь отвлечь внимание от экспансии лба к макушке, а эта девица – звали ее в честь какой-то травы, что ли – вдруг заявляет, что мои усы подавляют мою бороду. Потом-то она проговорилась, что просто воспользовалась мной, чтобы досадить своему дружку, трепавшемуся с überмоделью, в то время как она сама всего лишь супермодель. Как же мы с Зебом потом угорали над этой субклассификацией, когда добирались домой сами по себе. А еще я там и подцепил словечко über, о котором вам уже говорил.

Колюрия, вот как ее звали.

В фойе темно и сумрачно, уйма плавающих световых сфер и волновых машин. Если я когда-нибудь повстречаю дизайнера этого интерьера, предварительно приняв пару пива, то наверно проговорюсь, что это местечко напоминает мне стрип-клуб в Йобурге, где я как-то стоял при дверях, вот только юбки у стриптизерш были подлиннее, чем у здешних девушек.

Стол консьержки представляет собой клубок исковерканной стали со стеклянной столешницей, меняющей цвет каждые несколько секунд, отчего молодая дама за ним морщится при каждой свежей волне цвета. Должно быть, это скверно для мозгов, так что я стараюсь быть предельно любезным.

– Привет. У меня конверт для мистера Ши.

В серо-стальном блузоне девушка выглядит строго-очаровательной, но если не выйдет из-за этого стола, то еще до двадцати пяти заработает морщины между бровями.

– Можете оставить его у меня. Курьеров мы в частные лифты не допускаем.

Мы не допускаем. Она что, еще и пайщик?

– Я еще и вроде как гость, – добродушно настаиваю я. – Не можете ли вы позвонить мистеру Ши и сообщить, что пакет от мистера Мэддена доставлен?

Мистер Ши. Очередное ирландское имя. Говорят, ирландо-американцев 20 миллионов, и смахивает на то, что еще до заката я напорюсь на бо́льшую часть из них.

– Вы мистер Мэдден? – уточняет она, снимая трубку того же цвета, что и ее блузон.