Домашняя готика - Софи Ханна

Гениальность плана в том, что никто и не подумает обвинять ее. Она притворится невинной жертвой, ставящей нужды бедного Дермота выше собственных и страдающей от разлуки с драгоценной доченькой.

– Уверена, Дермот разрешит мне часто с ней видеться, – всхлипнула Корди. – Она будет оставаться со мной каждые выходные и на праздники. Может, даже будет проводить у меня половину времени, у нее будет два дома.

– Многие мужчины отказались бы в одиночку растить ребенка, – сказала я.

Вспомним Марка – он бы ни за что не справился. Он ни разу даже обеда для Люси не приготовил. Да никому не приготовил, если подумать.

– Ты уверена, что Дермот согласится? Может, он предпочтет, чтобы Уна жила с тобой, при условии, что он сможет с ней видеться.

– Нет, Дермот не такой. Он прекрасный отец. Он все делал, с самого начала. Мы вместе заботились о ребенке, все делали вместе. Он наверняка захочет, чтобы Уна осталась с ним.

– Ну конечно.

Чувствую, как меня заполняет раскаленная добела зависть. Вот тогда я и поняла, что не выдержу. Если Корди сбежит и начнет новую жизнь, избавившись от Уны, да еще будет выглядеть при этом невинной жертвой, я больше не смогу с ней общаться.

7.08.07

– Есть прогресс. – Сэм Комботекра обращался ко всей команде, но его взгляд продолжал сверлить Саймона. – Я только что говорил по телефону со Сью Слейтер, секретарем юридической фирмы из Роундесли, специализирующейся на бракоразводных процессах. Две недели назад Джеральдин Бретерик звонила миссис Слейтер. Представилась и попросила соединить ее с адвокатом. Миссис Слейтер ничего не подозревала, пока не увидела вчерашние новости. Фамилия необычная, так что она врезалась ей в память.

– Комботекра – тоже необычная, – заметил инспектор Пруст. – Бретериков, должно быть, тысячи.

Сержант нервно рассмеялся, а у Пруста сделался довольный вид.

– Миссис Бретерик попросила соединить ее с кем-нибудь, кто занимается «разводами, делами об опеке и тому подобным», – это дословная цитата. Когда миссис Слейтер спросила, нужен ли адвокат ей самой, она вышла из себя. Крикнула, что это не имеет значения, и бросила трубку. Миссис Слейтер поначалу не хотела звонить, но потом решила, что это может оказаться важным.

– Какая гражданская ответственность.

Привалившись к стене, Снеговик перекидывал из руки в руку мобильный телефон, каждые несколько секунд бросая взгляд на дисплей. Его жена Лиззи уехала на всю неделю на кулинарные курсы – покинула супружеский дом больше чем на одну ночь, впервые за тридцать лет. Пруст позволил – при условии, что она «будет на связи». «Жаль, что в Хэрроугейте есть телефоны», – подумал Саймон. Лиззи уехала вчера утром, после чего Снеговик «выходил на связь» пять раз вчера и уже трижды сегодня. И это только те звонки, свидетелем которых стал Саймон. «Она в отеле, – мрачно оповещал Пруст. Или: – Она в магазине, покупает свитер. Видимо, там прохладно».

Слева от лысой головы инспектора висела большая белая доска, на которую переписали предсмертную записку Джеральдин Бретерик. Ниже, таким же черным маркером, кто-то добавил письмо, брошенное в почтовый ящик Робби Микена на почте в Спиллинге.

Возможно, человек, которого в новостях назвали Марком Бретериком, на самом деле – не Марк Бретерик. Присмотритесь к нему повнимательней и удостоверьтесь, что он тот, за кого себя выдает. К сожалению, не могу сказать больше.

Пруст довольно невразумительно объяснил, как письмо из ящика на почте Спиллинга попало к нему на стол, но Саймон ни секунды не сомневался, что передала письмо Чарли. Следовательно, она предпочла пойти к Прусту, а не к нему. Тогда почему сейчас Саймон ненавидит весь мир, но только не ее?

– Ну, сержант? – обратился Пруст к Комботекре. – Показания миссис Слейтер действительно так важны?

– Да, сэр. Возможно, Джеральдин Бретерик собиралась оставить Марка Бретерика и звонила в юридическую фирму именно с этой целью. Намеревалась узнать, прежде чем начинать процесс, каковы шансы получить опеку над Люси.

– А захотела бы она получать опеку? – спросил Пруст. – Судя по дневнику в ноутбуке, это сомнительно.

– Она писала о своей подруге Корди, о том, как та уходит от мужа и оставляет ему дочь, – заметил Крис Гиббс, теребя толстое золотое обручальное кольцо. – Может быть связь?

Гиббс женился меньше года назад, и с тех пор появлялся на работе со странно блестящими волосами, распространяя едучий аромат, как те яркие пластиковые штуки, которые иногда кладут в туалетах, чтобы забить дурной запах агрессивным цветочным, еще более ужасным.

– Думаете, Джеральдин звонила от имени Корди? – вступил Колин Селлерс, почесывая кустистые бачки.

Саймон невольно вспомнил густую растительность, покрывающую стены Корн-Милл-хаус.

– Это ведь вы говорили с миссис О’Хара, Уотер-хаус?

Саймон кивнул. С тех пор как Комботекра занял место Чарли, Саймон старался как можно меньше выступать на общих собраниях, чего никто не замечал. Это был молчаливый протест, направленный на то, чтобы производить минимальный эффект.

– Поговори с ней еще раз. Узнай, не изменила ли она решения оставить дочь с мужем, чтобы подавить чувство вины, и не просила ли Джеральдин Бретерик позвонить адвокату вместо нее.

Саймон позволил пренебрежению проступить на лице. Корди О’Хара не была ни робкой, ни вялой. Она бы позвонила адвокату сама.

– Я не это имел в виду, сэр, – возразил Гиббс. – Джеральдин завидовала тому, что миссис О’Хара может избавиться от дочери, – она так и написала, совершенно недвусмысленно. Возможно, это вдохновило ее на то же самое.

– Немного чересчур, вам не кажется? – удивился Селлерс. Увидев выражение лиц остальных, он только вскинул руки: – Понял, понял.

Все взгляды переместились на увеличенные фотографии места преступления, занимающие четверть стены. Одинаковые высокие белые ванны с золочеными ножками-лапами; чистая вода в одной ванне и густая красная жидкость в другой, завитки волос, как черные лучи мертвого солнца. Саймон не мог заставить себя посмотреть на лица. Особенно на глаза.

– Надо заметить… – Комботекра мельком глянул на свои записки. – Опека – так больше не говорят. Миссис Слейтер объяснила мне, что сегодня юристы говорят о совместном проживании и главном опекуне. Суды по семейным делам на все смотрят с точки зрения ребенка.

– Глупость какая, – фыркнул Пруст.

– Они добиваются не победы или проигрыша одного из родителей, а наилучшего варианта для ребенка. При любой возможности пытаются найти компромиссное решение.

– Сержант, чудесная лекция по вопросам социальной политики и законодательства, но…

– Я как раз подбираюсь к сути, сэр. – Кадык у Комботекры задергался, как всегда, когда он оказывался в центре внимания. – Это просто гипотеза, но… Джеральдин Бретерик не работала с самого рождения дочери. У нее не было сбережений, все деньги зарабатывал муж. Деньги – это власть, а женщины, долго сидящие с маленькими детьми, часто теряют уверенность в себе.

– Это правда, сэр, – встрял Селлерс. – Стейси вечно на это жалуется. Теперь вот убедила меня, что ей надо выучить французский, и я раскошеливаюсь каждую неделю на двухчасовые уроки. Поговаривает даже о том, чтобы пойти в колледж. Не понимаю, каким образом это придаст ей уверенности, если только она не собирается переезжать во Францию.

– Кризис среднего возраста, – поставил диагноз Гиббс.

Саймон вонзил ногти в ладонь. Его переполняло отвращение к столь очевидной глупости. Если Стейси Селлерс не хватало уверенности, то виновато в этом вовсе не незнание иностранного языка, а многолетний роман Селлерса со Сьюки Китсон, певичкой, выступающей в местных ресторанах. А Селлерсу, чтобы не тратиться на уроки французского, стоит попробовать бросить Сьюки и посмотреть, что из этого выйдет. Возможно, Стейси быстро охладеет к французскому.

– Многие матери, оставляющие работу после рождения детей, чувствуют, что им больше нет места в реальном мире, если можно так выразиться, – продолжал Комботекра.

Пруст наклонился вперед, грозно ткнул телефоном в сторону Комботекры:

– Если бы я хотел выслушать доклад об общественных проблемах, я бы позвонил Эмилю Дюркгейму[6]. Французу, кстати, так что твоя женушка, Селлерс, наверняка про него все знает. Вполне достаточно, что нам навязали этого самовлюбленного идиота Харбарда. Чтоб еще и ты заделался социологом, сержант… Держись фактов и говори по сути.

Никому в команде не нравилось работать с профессором Китом Харбардом, но суперинтендант Бэрроу настоял: надо показать, что департамент полиции привлекает сторонних экспертов. «Семейное убийство», как упорно называли его журналисты, оказалось слишком шокирующим преступлением, чтобы разбираться с ним обычным способом.

Особенно учитывая, что убийца – женщина, мать. «В этом деле нам понадобятся все возможные пути», – заявил суперинтендант. В результате они получили жирного плешивого профессора, который и пустил в оборот определение «семейное убийство», старательно перечисляя перед камерами названия своих статей и книг любому, кто готов слушать. Кроме того, Харбард был, как верно заметил Пруст, самовлюбленным идиотом.