Добролюбов - Владимир Жданов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тут ему приходит в голову большая мысль — свидетельство серьезных раздумий о состоянии литературы: «Того и гляди, что из этого хаоса вдруг встанет могучая душа и силою поэтического чувства своего вызовет к жизни нашу упавшую поэзию» (из письма от 1 марта 1854 года). Запомним эти слова, столь характерные для будущего критика.
Н. А. Добролюбов. Фотография 1857 года.
Дом на Литейном проспекте, в котором на втором этаже помешалась редакция «Современника» и квартира Н. А Некрасова.
О новых чертах в облике Добролюбова свидетельствует и обострение его интереса к Нижнему Новгороду, к его истории и его людям. Он называл это развитием «чувства родины в теснейшем значении этого слова». Однажды студентам предложили описать в сочинении свой город, свою губернию или уезд. Добролюбову очень хотелось взяться за такое сочинение, но он отказался, считая, что не обладает достаточным запасом сведений. Рассказав об этом в письме к родителям, он добавляет: «…всякий должен знать свою губернию как можно лучше во всех возможных отношениях, и я жалею, что совсем не знаю нижегородской статистики».
Тогда же Добролюбова заинтересовала личность его земляка, знаменитого изобретателя Кулибина. Он прочел в «Москвитянине» статью о нем, рассердился на ее неполноту и вспомнил, что слышал от матери какие-то нижегородские предания об изобретателе-самоучке. Он немедленно потребовал от родителей: «…пожалуйста, напишите все, что Вы знаете об этом предмете». Отец ответил, что история Ивана Петровича Кулибина печаталась в «Нижегородских губернских ведомостях» девять лет назад (в 1845 году) чуть ли не на протяжении всего года. Этот ответ не удовлетворил Добролюбова, и на другой же день он писал: «Пожалуйста, ничего печатного. Я все перечитал о Кулибине, знаю и статью «Нижегородских ведомостей»; она не кончена, доведена только до царствования императора Павла I; — ведь после этого-то вскоре Кулибин и удалился в Нижний и жил там. Говорят, что в Нижнем есть или, по крайней мере, было много преданий о его жизни, о его смерти и т. п.».
Спустя несколько лет, перечисляя в одной из своих статей великих людей русского народа, Добролюбов не без гордости отметил: «Наш знаменитый механик, которому удивлялись иностранцы… — Кулибин, был нижегородский мещанин…»
* * *В середине марта пришло письмо, в котором отец извещал сына о том, что у него появилась новая сестрица, названная Лизой, и что мать тяжело больна после родов. Это была отцовская предусмотрительная осторожность: на самом деле Зинаида Васильевна скончалась еще 8 марта. Александр Иванович медлил с извещением, не знал, как сказать об этом сыну.
Большое горе обрушилось на Добролюбова. Утешая в письмах отца, он напоминал ему, что только твердость воли и сила духа, проявленные в несчастьях, возвышают человека и показывают его истинные достоинства. Но сам он не находил себе места и тяжело переживал потерю нежно любимой матери.
В письмах и дневнике, полных скорби о матери, Добролюбов не раз обращается к богу в надежде успокоиться, примириться с утратой. Но это последний взрыв религиозного чувства. «Я редко могу молиться, я слишком ожесточен», — говорит: он в одном из писем. И мы узнаем, как велика была его привязанность к матери, как дорожил он материнской любовью. «Знаешь ли, — пишет он двоюродному брату, — что во всю мою жизнь, сколько я себя помню, я жил, учился, работал, мечтал всегда с думой о счастье матери? Всегда она была на первом плане; при всяком успехе, при всяком счастливом обороте дела, я думал только о том, как это обрадует маменьку… Мне кажется, что будь она счастлива, я бы тоже был счастлив её счастьем… Все исчезло для меня вместе с обожаемой матерью… Отчий дом не манит меня к себе, семья меньше интересует меня, воспоминания детства только растравляют сердечную рану…»
В эти трудные дни его поддержали и утешили два товарища, два добрых человека, как он назвал их в письме к отцу, — Александр Радонежский, рыбинский семинарист, сам недавно потерявший мать (она умерла от холеры), и особенно Дмитрий Щеглов, человек неглупый и развитой, имевший, по словам Добролюбова, стремления, до которых «еще не может подняться большая часть наших студентов».
Щеглов не только утешал Добролюбова, — в эту пору он влиял и на его идейное развитие, помогая ему освобождаться от религиозных настроений. Однако в дальнейшем пути их резко разошлись.
V. ПОЕЗДКА ДОМОЙ
чебный год шел к концу, предстояли экзамены и каникулы. Занимался Добролюбов по-прежнему много. «Горе мое не повредило мне в этом отношении», — писал он отцу. Он успешно заканчивал большую работу над сличением с подлинником перевода «Энеиды» И. Шершеневича. Оказалось, что переводчик его «славно надул» — только в процессе работы стала ясна вся сложность задачи: надо было делать замечания решительно, «на каждый стих». Но это не могло смутить Добролюбова, В своей статье он обнаружил и блестящее знание латинского языка, и умение критически мыслить, и собственное отношение к принципам перевода (переводами с латинского он сам занимался еще в семинарии).
Профессор Лебедев, разобрав в классе его сочинение об «Энеиде», в заключение сказал, что это «хороший, во всех отношениях образцовый труд».
Как-то само собой сложилось так, что все товарищи отдавали первенство Добролюбову, молча признавали его превосходство. Это в особенности стало заметно во время экзаменов, которые он сдавал с легкостью, недоступной другим студентам. Были предметы, которыми он мало занимался в течение года: богословие, русская история, психология. Теперь он за два-три дня приготавливал каждый из этих предметов и успешно сдавал их, неизменно получая пятерки. И все считали это вполне естественным.
Остальные экзамены он сдавал так же безукоризненно, получая высшие баллы. Сдал политическую экономию, государственное право, блеснул познаниями в латинском языке. По греческому языку ему пришлось отвечать в присутствии министра просвещения А. С. Норова. Выслушав ответы студента, министр сказал: «Очень хорошо, очень хорошо, Добролюбов!»
На трудном экзамене по славянской филологии Добролюбов привел строгого и взыскательного Срезневского в такой восторг, что профессор тут же при всех расхвалил его за трудолюбие, усердие и любовь к предмету».
О русской словесности нечего и говорить — здесь он чувствовал себя совершенно свободно. Интересно суждение самого Добролюбова об этом экзамене, высказанное в письме к отцу: «…постоянные мои занятия с самых ранних лет и постоянная любовь к этой науке ручались мне за успех» Достаточно приготовленный разнообразным чтением всякого рода книг— и думая себя посвятить русской словесности и в школе, и на службе, и в обществе, — я потому с легкостью и любовью мог заниматься этим предметом…».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});