Мириал. В моём мире я буду Богом - Моника Талмер

Но все вели себя как ни в чём не бывало, никто не искал справедливости и не призывал никого к ответу. В конце концов я решил, что будет благоразумнее не приставать с расспросами к Алексу и мистеру Джеку, и смирился с неизбежностью, понимая, что мне надо принять законы Мириала, если по-прежнему хочу жить здесь.

Я говорил себе, что для Эльзы, наверное, гораздо лучше, что всё закончилось. Судьба, уготованная ей Кертом, была трагичнее смерти. Я говорил себе ещё много всего, стараясь избавиться от мыслей о несправедливости и жестокости, надеясь оправдать Алекса и понять мистера Джека. Но это давалось мне с большим трудом.

Наш господин писатель вскоре оправился и засел за книгу, в которой смерть Эльзы Кауч была лишь одним из многочисленных сюжетов. Жизнь двинулась дальше, несмотря ни на что, и Мириал засверкал на солнце ещё ярче, насытившись очередной невинной душой, принесённой ему в жертву.

Глава 11.

Однажды вечером я решил наведаться к Мерс.

Похоже, она была рада меня видеть. Я помнил главное правило — не задавать никому никаких вопросов, пока они сами не решат тебе кое-что рассказать, и принимать всех такими, какие они есть, не обращая внимания на маленькие странности. Так действительно было легче, особенно с Мерс.

Мы включили музыку и устроились прямо на мягком пушистом ковре голубого цвета с бокалами вина. Мне было как-то удивительно хорошо в этот вечер, я почувствовал явное облегчение после разговора с мистером Джеком, и в мою душу медленно вползала умиротворённость и блаженство. Я, правда, ещё не совсем понимал некоторые вещи, о которых он говорил — что предстоит сделать правильно, в соответствии с каким предписанием, и что же именно приходится контролировать мистеру Джеку, но чувствовал интуитивно, что ответы находятся где-то рядом, и что узнать их мне всё равно суждено.

У Мерс тоже было хорошее настроение. Она ударилась в воспоминания о своей юности, о том, как играла в школьных спектаклях главные роли, об актёрских курсах, о многочисленных неудачных попытках сняться в кино, о знакомстве с Гейраном, которое перевернуло всю её жизнь.

— То есть, Мерс, ты считаешь, что не познакомься ты с ним, ничего бы не было?-Спросил я.

— Наверное, не было бы, -ответила она.-Но ничего не бывает просто так. Это было мне наградой за мою настойчивость и целеустремлённость.

Чьей наградой? Уж не мистера Джека ли?

— Просто когда ты ставишь перед собой, наконец, верную цель, -продолжала Мерс, -весь мир кидается к тебе на помощь. Тебе вроде как и не надо ничего делать -за тобой приходят прямо к тебе домой, всё показывают и объясняют. Единственное, что для этого нужно — чётко сформулировать своё желание. Ну и, естественно — чтобы оно совпало с предписанием.

— Всего-навсего. Но почему ты тогда не прославилась с самого детства?

— А есть одна важная штука, Гэл -надо ещё и доказать.

— Что?

— Что это -ты. Если кто-то другой сделает это лучше тебя, место отдадут ему. Понимаешь, надо ведь будет жить дальше с этим твоим исполнившимся желанием, а это гораздо труднее, и для этого требуется огромное мужество. Надо доказать, что ты это сможешь, ещё до того, как желание исполнится.

— Всё так сложно?

— На самом деле ещё сложней. Вот ты, например, чего ты хочешь?

Я пожал плечами.

— Стать великим актёром?-Продолжала Мерс.-Так ведь?

— Уже и не знаю, Мерс, -вздохнул я.-Не очень-то получается. Начало было таким многообещающим -удачные роли в наших постановках, восторги зрителей, даже Рекс Гейран, лично пригласивший меня на пробы — всё так, как ты говорила. Но ни черта не получилось, и Рекс Гейран пропал бесследно.

— Вот и прекрасно, Гэл, -сказала Мерс.-Какой ужас был бы, если бы ты получил эту роль и прославился. Тебя, видать, ждёт судьба получше.

— Ужас?-Удивился я.-Почему?

— Хватит, Гэл, слишком много разговоров на сегодня, -отрезала Мерс.-Я не собираюсь решать за тебя твои проблемы.

Это было так на неё похоже! Она всегда отстранялась, когда разговор не касался её лично. Ну, что ж, это было её правом, в конце концов, она не должна была нянчиться со мной, как с маленьким. Да и мне в её присутствии больше всего хотелось казаться взрослым мужчиной, серьёзным и умудрённым опытом. По какой-то непонятной причине у меня это получалось! Может быть, потому, что я легко нащупал в ней те слабые места, которые превращали её в маленькую обиженную девочку, и она не боялась демонстрировать мне свою беспомощность, потому что я не представлял для неё серьёзной опасности. Она была права — у меня не было нужды использовать её слабости, потому что я не видел в этом никакой пользы. Это всё было своего рода невинной игрой в поддавки, которая занимала нас обоих хотя бы потому, что составляла разительный контраст с истинным положением вещей.

Мне нравилось наблюдать за ней. Я постоянно пытался заметить в ней то, что должно было быть каким-то отличительным знаком, какой-то печатью свыше.

«Почему она?-Думал я.-Ну вот почему именно она, а не Алина Бэйли, например?»

Киноактрис в мире было великое множество, хороших и плохих, красивых и не очень, сексуальных или считающих себя таковыми. Почему из всего этого изобилия в первую очередь выплывало имя Мерс Сейлор? Почему кинотеатры ломились от наплыва публики, газеты и телевидение захлёбывались от постоянных «сенсационных сообщений», киностудия была завалена тысячами любовных посланий, а режиссёры терзали её агента новыми и новыми предложениями. И всё это за год с небольшим!

Я не находил в ней ничего, что могло было бы быть ответом на мой вопрос. Она была просто до неправдоподобия обычна — ни какого-то особого рокового шарма, ни экцентричного поведения, ни шумных любовных историй. На ночь она выпивала стакан кефира, а по утрам завтракала овсянкой и морковным соком, не употребляла ничего крепче вина и практически не курила. Как я уже говорил, с ней было удивительно легко, как будто рядом была не Мерс Сейлор, а какая-то девочка на один вечер — можешь делать с ней, что тебе заблагорассудится, — можешь отправить домой наутро и забыть в ту же секунду, можешь повстречаться недельку, а можешь вообще расхотеть с ней расставаться.

Она вела себя удивительно просто — никакого намёка на «звёздность». Разве что, немного проступала её сконцентрированность на своём внутреннем мире — она не допускала к себе ничего, что не могло бы быть ей полезным, так или иначе, и делала только то, что имело для неё какой-то смысл. Но в этом, согласитесь, не было ничего необычного.

Даже эти её маленькие странности, когда она говорила фразами из своих фильмов, были вполне объяснимы — если отдаваться роли так, как это делала она, это несомненно накладывает отпечаток на личность актрисы.

Наши чувства друг к другу нельзя было назвать любовью, — уж слишком мало они задевали что-то очень важное внутри. Даже к Тоните временами я чувствовал гораздо больше нежности и страсти. Хотя, может быть, всё это было просто делом времени? Во всяком случае, мне было очень здорово от того, что рядом находилась Мерс, и я чувствовал себя выше на целых три головы. Особенно, когда что-то у неё внутри поддавалось мне и подыгрывало моему самолюбию.

Я поставил свой бокал на столик, подвинулся поближе к Мерс, и нежно обнял её, едва касаясь. Мы просидели так несколько секунд, не шевелясь. Иллюзия сердечности, которую мы оба прекрасно умели изображать и которой позволяли так жестоко себя обманывать, была основой чувственности, на которой держалось всё остальное. Не обманув и не обманувшись, не почувствуешь того, что будет истинно ценным.

Дальше всё уже получилось само собой. Никуда не спешить и изображать чувства — два золотых правила, которых придерживались мы оба. Вероятно, у нас было что-то общее, что позволяло играть в одну и ту же игру по одним и тем же правилам.

Я вышел из её квартиры уже далеко заполночь и тихонько закрыл за собой дверь, стараясь не шуметь. Мерс уснула прямо на полу, и было жаль её будить.

В широком коридоре было почему-то темно, вопреки обыкновению. Не горели ни светильники на стенах, ни лампы над квартирами жильцов. Чертыхаясь, я побрёл наощупь в кромешной темноте, выставив вперёд руки.

Через минуту я сообразил, что иду уже достаточно долго, но совершенно не знаю, куда. Мои глаза так и не смогли привыкнуть к темноте, но я совершенно точно знал, что уже прошёл весь коридор, но мои руки по-прежнему беспомощно шарили в пустоте, ни на что не натыкаясь.

Вот тут-то мне и стало по-настоящему страшно. Идти обратно к Мерс было уже поздно, навряд ли я смог бы найти дорогу, а двигаться вперёд неизвестно куда, не зная, что может ожидать тебя в следующую секунду…

Это был уже не коридор. Я вдруг почувствовал, что там, где я сейчас нахожусь, нет ни квартир, ни людей, ни лифтов, ни дежурных по этажам. Внезапно похолодало, и свежий морозный воздух стал постепенно просачиваться непонятно откуда, наполнять то неизвестное пространство, которое было по-прежнему скрыто от меня темнотой. Но я осознавал, что оно ОГРОМНО. Откуда-то очень издалека подул ветер, неприятно завывая, и до меня стал долетать какой-то едва различимый гул.