Актерская курилка - Борис Львович

На одном из таких спектаклей я не выдержал и понесся за кулисы. Райкина вели со сцены под руки. Где-то там еще бушевал зал, но он уже потух, лицо совершенно побелело… Меня ему представили: вот Боря Львович, актер, режиссер… Я начал сбивчиво выражать восторг, он же, не слушая, повторил, еле шевеля синими губами: "…Актер… режиссер… да". И вдруг так отчетливо спросил: "А женаты?" Да, говорю, женат. "А давно?" Да лет пятнадцать уже, говорю. "Все на одной?" Да, Аркадий Исакович, все на одной. "Да, да, – покачал головой Райкин, – вот и я всю жизнь на одной. – Знаете что? – вдруг сказал он, как будто только меня и ждал, чтоб это сообщить, – знаете что? Женатому человеку плохо дома, холостому – везде!"

Концерт в Колонном зале в 60-е годы. Очень именитый состав: Аркадий Райкин, Елена Образцова, Шульженко, замечательный чтец Антон Шварц… Молодой конферансье подходит к Райкину: "Аркадий Исакович, я так волнуюсь: как о вас сказать…? Можно, я так: "Человек, который не нуждается в представлении, король комиков, Чаплин наших дней…"" Райкин поморщился: "Ну, если вам так нравится – пожалуйста". Через пять минут конферансье снова: "А можно, я лучше назову все ваши звания?.." Райкин: "Бога ради, как вам хочется…" Перед самым выходом подбегает: "Все: иду вас объявлять! Я придумал! Я ничего не буду говорить! Сделаю большую паузу,…а потом громко скажу: Аркадий! Райкин!!". Райкин не возражал. Конферансье кинулся на сцену, подержал заготовленную паузу, набрал полную грудь воздуха и рявкнул: "АНТОН ШВАРЦ!!"

Три ленинградских сатирика объединились под псевдонимом «Настроевы» (в смысле – "нас трое"), и под этой фамилией поставляли репертуар великому Райкину. Как-то во время обсуждения очередной порции новых монологов вдруг замигала настольная лампа. Один из писателей тут же вскочил: "Аркадий Исакович, я починю! У вас в доме найдется паяльник?" "Кецелэ майнэ (это по-еврейски "кошечка моя"), – грустно сказал Райкин. – Кецелэ майнэ, если бы у меня в доме был паяльник, разве я стал бы заниматься всей этой ерундой!"

Матвей Грин еще в предвоенной Москве был известен, уважаем и любим. Журналист, фельетонист, писавший для всех мастеров эстрады от Аркадия Райкина до сегодняшних молодых, он просидел в сталинских лагерях четырнадцать (!) лет своей жизни. Борис Брунов всегда говорил: "Если на гастролях к нам на улице кидается человек, значит, либо со мной на флоте воевал, либо с Матвеем сидел!" Спасли Грина от верной смерти, по его словам, две вещи: работа в лагерном театре и природные, ничем не истребимые оптимизм и чувство юмора.

Однажды "театр за колючей проволокой", которым руководил Грин, пригнали выступать в очередную зону и на ночь разместили в женском бараке. Страшно хотелось есть, и Грин попросил коменданта барака отвести его к титану, чтоб хоть кипятку попить. Та не отказала, повела его к нагревателю, у которого всю ночь дежурили две женщины. Дали они Грину кипяточку, и он отправился обратно на нары. По дороге комендантша, тоже из зеков, оглянулась и нашептала Грину: "Зря вы ушли, не поговорив с этими тетками. Вам как писателю очень бы интересно было…" "А что за тетки такие?!" – спросил Грин. "Да уж такие… Одна жена Буденного, другая – жена Колчака!"

Известный эстрадный администратор Эдуард Смольный всегда был любим артистами за то, что давал заработать приличные деньги. Особенно в "застойную эпоху", когда драконовские законы "держали и не пущали". Ну, а Смольный крутился, как мог: и себя не обижал, и другим давал жить. Органы, конечно, висели у него на хвосте, дергали постоянно. Как-то по поводу очередной гастрольной поездки его помощника Колю допрашивали в ОБХСС и тот, преданный Эдику человек, сказал им: "Эдуард Михайлович – это Ленин сегодня!" Подумал и добавил: "В смысле честности".

Смольный однажды позвонил известному писателю-сатирику Ефиму Смолину: "Давай, старик, поедем в Крым на гастроли! Жену возьмешь, классный номер в отеле сделаю, солнце, море! Денег, правда, больших не обещаю, но Крым в июле – представь, старик!" Уговорил. Первый город – Евпатория. Номер в гостинице без удобств, вода раз в день и то до третьего этажа не доходит… Жена сатирика высказывает ему все, что о нем думает, и тот бежит к Смольному с претензиями. Смольный: "Извини, старичок, филармония местная налажала, ничего теперь сделать не могу! Потерпи, Фимочка, у меня Доронина в таком же номере живет!" Тут Смолин, конечно, сдал назад: раз уж сама Доронина… Только робко спросил: "А разве Доронина с нами приехала? Что-то я ее…" "Да-да, – убегая, прокричал Смольный, – вечером увидишь!"

На вечернем концерте Смольный (сам конферировал!) объявил: "А сейчас перенесемся в мир иллюзий! Выступает артистка цирка Нина Доронина!"

Одно время Смольный проводил в Москве и других городах гигантские «Юморины» с участием всех главных персон этого жанра. Площадки брал самые огромные, но и народу бывало битком. Для «оживляжа» Смольный придумал "смехомер": большое светящееся табло, на котором загорались цифры в зависимости от силы аплодисментов. Чем больше число, тем, значит, и успех мощней. На самом деле – и это было всем известно – в радиорубке сидел верный человек Смольного – Коля, выставлявший с помощью простого выключателя рейтинг каждого артиста. Какие у него были критерии – не знал никто.

На одном из концертов Александр Левенбук и артист Ленинградского БДТ Татосов сговорились и устроили Смольному скандал. Левенбук утверждал, что прошел лучше Татосова, а очков на табло получил гораздо меньше. "Ничего не знаю, – не моргнув глазом, заявил Смольный, – так машина показала! Компьютер, старик, автоматика – ничего не попишешь!"

Одно время мне часто приходилось работать в концертах вместе с замечательным фокусником Арутюном Акопяном. Как-то нас везли в машине по домам. Он наговорил мне хороших слов по поводу моей эстрадной деятельности, а потом спросил своим специфическим армянским говорком: "Вы, Барис дарагой, ведь ни работаити в Москонцерти?" Нет, говорю, я человек театральный. "Ну да, ну да, – покивал он, – конечна. Ви знаити, в этам Москонцерти все так плохо одеты – просто не с кем пагаварить!"

На каком-то банкете знаменитый поэт-песенник Игорь Шаферан оказался рядом с генералом пограничных войск. Сначала все было вроде ничего – выпивали рюмку за рюмкой, но потом генерал стал доставать Шаферана. "Вы, – говорит, – такой известный поэт, а почему для пограничных войск ничего не пишете?" Игорь пытался отшутиться, но генерал раскипятился не на шутку: "Мы стоим, понимаешь, охраняем, понимаешь, а вы тут сидите и не можете про нас песенку слепить!" "Ну, хорошо, – сказал Шаферан, – давайте прямо сейчас… Записывайте начало. "Я границу, как зеницу, стерегу – отлучиться помочиться не могу!..""

Продолжать не потребовалось – генерал вскочил, опрокинув с грохотом стул, и отвалил немедленно.

Автор этого сборника одно время работал в Московском театре юмора «ПЛЮС» – "Профессиональные Любители Юмора и Сатиры". (Правда, художественный руководитель театра Аркадий Арканов расшифровывал эту аббревиатуру так: "Подайте Лучшим Юмористам Страны!".) Однажды вместе со всей страной мы стали свидетелями замечательного заявления одной участницы советско-американского телемоста "Москва-Сиэтл". Эта дама на вопрос о роли секса в жизни советских людей уверенно ответила: "В Советском Союзе секса нет!!"

Весь мир по обе стороны экватора упал со смеху. Театр «ПЛЮС» решил немедленно отреагировать и создать эстрадный спектакль "Секс по-советски". Название и идею "вбросил", как шайбу в зону, писатель Лион Измайлов. Вбросил, а «добивать» оказалось трудным делом: все мы были люди, сильно битые цензурой, и "внутренний редактор" привычно не пропускал шутки на запретную тему. Давились-тужились, пока Арканов со свойственной ему лапидарностью не изрек: "Значит, так. Меньжеваться нечего. Надо начать с того, что самая сексуальная песня – это партийный гимн "Интернационал"". Мы вежливо похихикали. "Что, не поняли, придурки?" – спросил невозмутимый Арканов. Признались: не поняли. "Объясняю, – классик затянулся неизменным "Мальборо", – начинается со слова "вставай!". Дальше идет пессимистический поворот: "никто не даст нам…". Конец оптимистический: "своею собственной рукой!"".

Пока хохотали, Измайлов уже кричал: "Новости науки! За годы перестройки советские ученые, идя навстречу пожеланиям трудящихся, из известного зверька выхухоли вывели два новых подвида: «нахухоль» и "похухоль"!.." Словом, покатилось дело…

Всякий, кто попадал в Одессу в последние годы, с грустью убеждался, что от былой Одессы остаются лишь воспоминания. Основная масса одесситов, составлявших ее неповторимый менталитет, живет теперь на Брайтон-Бич, а прочие в Тель-Авиве… Но все-таки существует еще некая одесская интонация, способность жителей этого легендарного города особым, удивительным образом формулировать мысль и строить фразу.