Актерская курилка - Борис Львович

Мария Миронова говорила про Гаркави: "Миша такой врун, что если он говорит "здрасьте!", это надо еще десять раз проверить!"

Московские артисты на гастролях в Тбилиси. Концерты ведет все тот же Михаил Гаркави. Как водится, гостей ведут в серные бани – это одно из главных тбилисских угощений. По дороге те, кто уже бывал, рассказывают новичкам о банщиках-чудодеях, которые своим искусством просто возвращают десять лет жизни! Гаркави особенно волновался в предчувствии новых впечатлений. Быстрее всех разделся и побежал в зал. Увидев его, громадного, высоченного, необъятно пузатого, маленький жилистый банщик категорически сказал: "Эта мить нелзя!"

В 60-е годы Гаркави ведет концерт на стадионе. После блистательного выступления Лидии Руслановой на поле вышла русская женщина и подарила любимой певице пуховую шаль. Гаркави с присущим ему темпераментом кричит в микрофон речь о том, что вот это и есть истинная любовь русского народа. Следующей на помост выходит Эльмира Уразбаева. Только спела – на поле бежит узбек и дарит ей часы. Гаркави, конечно, сопровождает подарок спичем о любви узбеков к своей певице. Затем он объявляет выход Иосифа Кобзона и, чуть отвернувшись от микрофона, предупреждает его: "Ося, будь готов: сейчас евреи понесут мебель!"

На одном из расширенных худсоветов Фурцева вдруг резко обрушилась на казачьи ансамбли. "Зачем нам столько хоров этих? – бушевала она. – Ансамбль кубанских казаков, донских казаков, терских, сибирских!.. Надо объединить их всех, сделать один большой казачий коллектив, и дело с концом!" Знаменитый конферансье Смирнов-Сокольский тут же заметил: "Не выйдет, Екатерина Алексеевна. До вас это уже пытался сделать Деникин!"

Смирнов-Сокольский конферировал концерт в Колонном зале. Подходит он к Руслановой и спрашивает, что она будет петь. "Когда я на почте служил ямщиком", – басит та в ответ. Смирнов-Сокольский тут же ей дружески советует: "Лидия Андреевна, ну зачем вам мужские песни петь? Бросьте вы это!.." Великая Русланова таких разговоров не любила и высказалась в том смысле, что всякий объявляла будет тут ей еще советы давать – иди на сцену и делай свое дело, как велено! "Хорошо", – сказал Смирнов-Сокольский, вышел на сцену и громогласно провозгласил: "А сейчас! Лидия Андреевна Русланова! Споет нам о том! Как еще до Великой Октябрьской Социалистической революции! Она ЛИЧНО! Служила на почте ЯМЩИКОМ!!!"

Когда-то на эстраде была очень популярна пара Наталья и Олег Кирюшкины. Люди постарше и сегодня помнят их пантомиму "Девочка с шариком". Они получили звания "Заслуженных артистов". На банкете по этому случаю конферансье Сережа Дитятев встал и сказал речь о том, что слова словами, но хорошо бы помочь молодой паре материально. "Вот я беру ведерко из-под шампанского, – провозгласил он, – и кладу туда пятьдесят рублей в пользу молодой актерской семьи! Положите и вы, кто сколько захочет!" Конечно, никому не захотелось казаться беднее Дитятева, так что меньше полтинника не клали. Обойдя весь стол, Сережа подошел к Кирюшкиным и вручил им полное ведерко денег со словами: "Ребятки, я у вас в прошлом году на гастролях одолжил пятьдесят рублей – вот отдаю с процентами!"

Советские эстрадники никогда не были избалованы хорошей аппаратурой. Только в последние годы кое-кто, маленько разбогатев, приобрел себе "крутой звук", а раньше в такую дрянь приходилось петь! Часто самодельные динамики, или, как их называли, "колонки", предназначенные только для усиления звука, вдруг начинали жить собственной жизнью: ни с того, ни с сего принимали передачи радиосети. Однажды на концерте конферансье объявил: "Композитор Орлов. "Тишина". Поет Гелена Великанова!" Певица вышла к микрофонам, открыла рот, и динамик мужским басом вдруг сказал: "…Дождь, ветер слабый, до умеренного".

Я давно дружу с семьей знаменитых иллюзионистов Циталашвили. Папа Рафаэль, мама Лена и дочь Тамара вместе собрали в своем жанре столько мировых золотых медалей, сколько у меня вилок в кухонном столе. Один из их фокусов выглядит так. Лена бежит в зал и тащит на сцену первого попавшегося мужика. На сцене на нее набрасывается Рафаэль и мгновенно связывает ей руки за спиной толстенной веревкой да еще обматывает раз десять вокруг локтей. Затем ставит Ленку с мужиком нос к носу и накрывает их огромным непрозрачным сачком. "Раз-два-три-четыре-пять!" – сачок слетает, весь зал единым духом: "А-ах!!!" – и бешеные аплодисменты. Мужик стоит в рубашке, пиджак его на Лене, веревка намотана поверх пиджака, и руки связаны, как были! Фа-ан-тастика!

Однажды на чрезвычайно престижном концерте в зале «Россия» мужик никак не хотел вылезать на сцену – упирался изо всех сил. Лена ему орала в ухо: "Не сопротивляйтесь – смешно будет!" Музыка гремит, народ хохочет, мужик ни в какую, но с Ленкой тоже шутки плохи: вытолкала! Когда же Рафаэль сорвал с них сачок, зал… то ли взвыл, то ли застонал – не знаю, как определить этот звук! Огромный амбал стоял в рубашке, весь перекрещенный портупеями, и у каждой подмышки – ПО ОГРОМНОЙ КОБУРЕ! Он оказался телохранителем Наины Ельциной, сидевшей тут же в первом ряду!

Конкурс самодеятельного творчества в Доме культуры медиков. Ведущий объявляет: ""Знаете, каким он парнем был!" Поет врач-реаниматор! Иван ЗАРУБИН!"

Никита Богословский в молодые годы славился по Москве своими розыгрышами, остроумными и весьма злыми. Как-то работали они в провинции с композитором Сигизмундом Кацем так называемую "вертушку". А это вот что такое: берутся в городе два Дворца культуры, в одном первое отделение работает Богословский, в другом Кац, в антракте их на машинах перебрасывают навстречу друг другу, второе отделение работают "наоборот". Простая схема, позволявшая за один вечер заработать каждому за два концерта! Так вот, однажды Богословский, за время совместных гастролей хорошо выучивший программу товарища, вышел на сцену и провозгласил: "Здравствуйте, дорогие друзья! Я – композитор Сигизмунд Кац! Вы знаете мои песни: "Сирень цветет", "Шумел сурово Брянский лес"…" Словом, все спел, все сыграл, все кацевы шутки и репризы произнес. Вовремя закончил, получил аплодисменты и уехал во второй Дворец, где спокойненько начал свой концерт. Здесь же после антракта на сцену вышел ничего не подозревающий Кац, сел за рояль и привычно начал: "Здравствуйте, дорогие друзья! Я – композитор Сигизмунд Кац! Вы знаете мои песни: "Сирень цветет", "Шумел сурово Брянский лес"…" Реакцию зала я предоставляю домыслить тебе, мой читатель…

Никита Богословский, как известно, прожил юность в Ленинграде. Однажды лет в двенадцать он залез зачем-то в телефонный справочник и увидел: "АНГЕЛОВ Ангел Ангелович!". Это сочетание показалось ему поводом для шутки: он набрал номер и вежливо попросил: "Черта Чертовича можно?" Его обругали, он бросил трубку, но после этого еще пару раз проделывал этот номер – для друзей и гостей…

Прошло больше пятидесяти лет, и однажды, оказавшись в Питере, Богословский что-то искал в телефонной книге, и вдруг – как привет из детства: "АНГЕЛОВ Ангел Ангелович"! Надо знать Богословского: конечно же, он набрал номер и вежливо попросил: "Черта Чертовича можно?" И старческий голос сказал в трубке: "ТЫ ЕЩЕ ЖИВ, СВОЛОЧЬ?!!"

Никита Богословский и Сигизмунд Кац однажды в Грузии попали в старинный ресторанчик, стены которого были увешаны портретами великих людей, бывавших здесь когда-либо. Под каждым портретом стоял столик, и хозяин, огромный пузатый грузин, негромко командовал официантам: "Один шашлык к Толстому… два «Кинзмараули» к Пушкину…" Узнав, что его гости – композиторы, да еще такие знаменитые, он радостно вскинул руки: "Дарагые маи, пасматрыте туда: вот для вас столик пад партрэтом Чайковского! Эта для нас святое место: он здесь сам сыдэл, мой дэдушка его кормил! Ми за этот столик никого нэ сажаем, ныкого! Вас посадим – как самых дарагих гастей!" Посмотрев в сторону Чайковского, гости увидели за столом такого же, как хозяин, большущего грузина, уплетавшего за обе щеки табака и запивавшего кахетинским. "Как же – никого не сажаете, – спрашивают хозяина, – а этот почему?.." Хозяин интимно склонился к композиторам и чисто по-кавказски объяснил: "Очень прасыл!.."

Юрий Никулин рассказывал мне, как во время зарубежной поездки артистам устроили автобусную экскурсию, и гид вдруг сказал в микрофон: "А сейчас будьте внимательны: мы подъезжаем к месту, где все бросили пить и курить!" Автобус повернул за поворот, и все увидели большую надпись: "Городское кладбище".

Эту байку поведал мне ее непосредственный свидетель – несравненный Александр Ширвиндт. Где-то в конце 60-х крупной красноярской шахте вручали орден Ленина и какое-то Переходящее знамя. Шахтеры люди богатые – выписали по такому случаю актерскую бригаду из Москвы. Не мелочились: послали специальный самолет в столицу, чтобы артистов подвезти прямо к началу, чтобы все без задержки – вручение, концерт, банкет на полную катушку, затем артистам по сто рублей каждому (бешенные бабки были!) и спецрейсом тут же домой!