День Расы - Будимир

Я пожимаю плечами. Довольно идиотская ситуация. Великан приехал и посигналил у ворот, и я открыл. Примерно через четыре минуты, выйдя из машины, он схватил меня за горло. Мы стоим в скульптурной композиции, но я не знаю, как ее можно назвать.

— У меня болит голова, туда прилила кровь. Если ты сожмешь еще сильнее, я могу потерять сознание, понимаешь. Я не вижу в этом смысла, — говорю я.

Сколько же выпил Колючка пива, если от него так тащит перегаром.

— Ты мог мне наврать.

— Насчет чего?

— Что не боишься умереть.

— Я не знаю. Честно.

И тут он выпускает меня. Резко. И я чуть не падаю спиной назад. Хватаюсь за борт машины и смотрю на Колючку.

— У меня есть девушка, на которой я собираюсь жениться. Я только-только начал меняться и менять свою жизнь. Мне это нужно. Я занялся тем, что мне предначертано по праву рождения.

— Зачем же мне сейчас умирать?

— Ну? Зачем?

— Когда я ничего еще не сделал?

Колючка молча стоит посреди гаража, опустив огромные руки.

— Это та девушка? Блондинка, да?

— Да, да, да, да! — Я почти кричу. Мной овладевает ярость. Я пинаю ногой пустую канистру из-под бензина, и раздается грохот. — Она! Так зачем мне сейчас умирать?!

— Хорошо, — говорит Колючка.

Хорошо? Хорошо? Что «хорошо», спрашиваю я. Мы стоим как два боксера друг напротив друга, а моя не выплеснувшаяся ярость нацеливается на великана. Он размажет меня по стенке с огромным удовольствием. Впечатает мое лицо в кирпичную кладку. Одного удара кулака в ребра хватит, чтобы проткнуть меня насквозь.

— Хорошо, что ты злишься! Ты живешь! Твоя ярость прибавляет смысла всему! И ненависть!

— Ты не ответил! — говорю я.

— Если ты в самом деле не боишься смерти, мне больше нечего сказать. Я не могу лишать Сопротивление полезного члена. К тому же, твоя смерть бессмысленна.

Колючка забрался в машину и выставил на пол гаража ящик с пивом.

— Пей, угощайся.

Я ловлю на лету брошенную открывалку.

— А ты-то отчего напился? А?

— Я имел в виду самопожертвование, — произносит Колючка в пустоту.

— Что?

— Я думал я самопожертвовании. Насколько оно необходимо нам каждый день. Помогает ли готовность к нему нам жить или, наоборот, мешает.

Атлант, держащий на своих плечах небо. Колючка вырос до самых туч, задевая их бритой макушкой. Я гляжу на него снизу вверх.

— Не всегда можно выдержать этот груз, — говорит он. — Солдату нужны передышки, потому что он не чертова машина. Иногда нет иного способа, кроме как напиться. Воюешь, убиваешь, скрываешься, выслеживаешь, собираешь сведения — это предстоит всем, кто вступает в Сопротивление. Чтобы разрушить старый мир, надо прыгнуть выше головы. Тренируйся, если хочешь совершить этот прыжок! Закаляй свою шкуру!

Колючка отломал рукой горлышко от бутылки и стал пить. От неуклюжего движения край стекла повредил ему нижнюю губу. Струйка крови вперемешку с пивом течет по подбородку. Капли попадают на грудь, затянутую футболкой.

Колючка говорит:

— Те, кто по-настоящему жертвовали собой, уже мертвы! Остались только мы. Мы не успели.

Великан хохочет, пока я открываю свою бутылку.

— Тебе тоже надо надраться сегодня, — говорит он, утирая слезы.

— Почему?

— Я так хочу. Пусть это будет частью учебы. Я твой командир, слушайся приказов.

Я ничего не имею против. Гнев уходит, но свято место пусто не бывает и появляется скорбь. Я вдыхаю запах одряхлевшего Белого мира и ненавижу его за то, что он не хочет меняться.

Мы с Колючкой садимся во дворе на пустые ящики, курим и пьем пиво. Бросить курить нелегко, особенно в подобные моменты. Колючка треплется о том о сем, а когда настает моя очередь говорить, я рассказываю ему о мертвой Рексе.

7

Света приходит ко мне, и мы занимаемся любовью. Нет, мы трахаемся. Мы изголодавшиеся по телу животные. Об этом я думаю, вбивая в нее свой член. Мы оба совершенно некрасивы в эти минуты, но обоим нам наплевать. Мы слишком долго жили, не зная, кто мы. Внутри своего мира мы стали свободными. Наше целомудрие состоит не в отказе от телесности, а в признании факта, что нам предстоит внести вклад в банк чистого ДНК. Катаясь по ковру, мы ведем разведку боем. Сначала выясняем, на что мы способны, а потом пожираем друг друга. Запах секса пропитывает мою квартиру, он давно поборол вонь корвалола, который принимает мать Светы. Это победа жизни над увяданием. Обретение бессмертия.

Света приходит и остается у меня на ночь. Натрахавшись вволю, мы говорим о том, что услышали на занятиях Генерала. Мы вдвоем посещаем лекции, которые читает или сам Генерал, или кто-то из доверенных лиц. Нас учат быть русскими людьми, изо дня в день доказывают, что это совсем нелегко. Курс рассчитан на два месяца, параллельно мы проводим некоторое время с наставниками. В конце кандидатов на вступление в Сопротивление ожидают какие-то экзамены. Никто не знает, в чем будет состоять испытания, и нам страшно.

Света задерживается на работе, поэтому ей сложнее, чем мне. Ее наставница — Олеся — девушка, которой недавно исполнилось девятнадцать. Студентка гуманитарного факультета, не стесняющаяся ходить с бритой налысо головой и в высоких тяжелых ботинках. Света говорит, что она сумасшедшая и что подстроиться под ее образ мысли очень непросто. Ничего плохого она, конечно, не имеет в виду. И Света старается делать свою работу.

Часто они сидят в штабе у Генерала и приводят в порядок постоянно пополняемую базу данных, редактируют проекты акций информационной войны, составляют расписания занятий и встреч. Бывает, Олеся и Света выходят на улицу, чтобы прочувствовать всю мерзость происходящего, посмотреть в лица тем, кто живет умиротворенно, думая, что достиг предела свободы. Света и ее наставница наблюдают за миражами. Они среди врагов. На поле боя. Навстречу им плывут сотни и сотни черных нечеловеческих лиц. Им приходится ждать удара в любую секунду и с любой стороны.

Света спрашивает у Олеси:

— Есть ли у тебя какой-нибудь план?

Это напоминает мне мой разговор с Колючкой.

— Ничего у меня нет, — отвечает Олеся, — мне это не нужно. Вот ты у меня третья. Я тобой довольна. Такой отчет я и напишу. Проще пареной репы — не старайся мне нравиться. Если ты слишком хорошо подчиняешься и не думаешь головой, ты просто дура. Если чересчур наглая и независимая — тоже ничего хорошего.

Сходные обстоятельства, сходные беседы. Не представляю, какой бы из меня вышел наставник.

Я спрашиваю, не пекут ли они там пироги, не вышивают ли крестиком.

— Нет. Хотя, может, лучше бы пекли. — Я понял, о чем она говорит.

Олеся заставила Свету подстричься коротко и надеть ботинки. Я говорю, что это не совсем подходит. Моя блондинка — не уличный боец. Есть еще неудобство, так как на работу ей приходится переодеваться в более привычную одежду.

Света теперь другая. Переход от теории к практике выражается в ее постепенном раскрепощении. О том, чтобы так заниматься любовью, как делаем мы, раньше моя блондинка и не думала.

— Но участвовать в уличных побоищах я не намерена, — говорит она однажды, лежа рядом со мной. Раздетая, Света находится в пятне света, падающего из окна. Во дворе шумит ветер. — Олеся сказала, что многие молодые девчонки стремятся в штурмовые отряды. Намекала, хочу ли я туда. Я не дала ответа. Пока что.

Я сказала, что она вольна принять любое решение. Расовые интересы выше личных.

Я трогаю рукой ее короткие волосы. Они отрастут вновь, когда моя блондинка переродится в новое существо.

Света шагает по улице, похожая на свою наставницу, и черные смотрят на нее с недоумением. Что-то происходит на той земле, которую они явились растоптать и исковеркать. Вдохновленный этим, я говорю ей, что нам нужно пожениться. Да, она, говорит, да, да — и ложится своим животом на мой живот. После клятвы. После того, как мы вступим в Сопротивление.

Я отвечаю, что согласен.

Мы снова трахаемся. До самого утра, будто ровно в 6:00 нам запретят этим заниматься навсегда.

Рексу уничтожили на следующий день.

Я ухожу на работу и занимаюсь тупой рутиной, надеясь, что после посвящения для меня найдется в Сопротивлении иное занятие. Более полезное. Генерал придерживается старой линии поведения. Он перевоплощается в скучного занудного типа, которого ничто в окружающем не интересует. Только когда он смотрит в мою сторону или передает сообщение по локальной сети, я чувствую его истинное присутствие. Мы — призраки, постепенно обретающие плоть.

Я чувствую, как внешняя среда меняется. Но я еще ничего не знаю о начале крупномасштабного наступления на режим.

Тогда же произошло нечто еще. Один из людей в офисе проявил себя с неожиданной стороны. Он стоял на пороге дверей начальника и говорил: