Головы моих возлюбленных - Ингрид Нолль

За пять месяцев до выпускных экзаменов у меня возникло страшное подозрение, что я беременна. Для начала я обсудила все с Корой.

Она, как и всегда, знала, что делать.

– Ни в коем случае ничего не рассказывать родителям, не то поднимется большой шум. Лучше купить в аптеке тест для проверки на беременность. Если результат окажется положительным, позвонить Йонасу. Уж он-то, как медик, посоветует, что делать.

У Йонаса шел всего второй семестр, но я безгранично доверяла и ему, и его утешительно теплому голосу.

– Я беременна, – с места в карьер объявила я.

Он молчал.

Я попыталась представить выражение его лица. После длительной паузы продолжила:

– Ты наверняка знаешь, как от этого избавиться. Насколько мне известно, надо сходить в консультативный центр…

Он продолжал молчать. Мне даже стало как-то не по себе. Может, он не один?

– Майя, – промолвил он едва слышно, – Майя, чтоб ты впредь никогда не говорила ничего подобного.

Интересно, как это понимать? Нам же надо поговорить об этом. Я начала нервничать.

– Ну, тогда скажи хоть что-нибудь.

– Мне надо подумать, – ответил он так протяжно что можно было догадаться, что он хочет растянуть время. – Аборт – это убийство. Это грех.

Наконец я поняла, что его искренняя вера тоже представляет собой проблему. Но если вера, как говорится, сдвигает горы, рост живота ей все-таки не приостановить.

Изнемогая от ужаса и стыда, я вообразила себя с ревущим малышом на руках, в Кориной комнате, без денег, без мужа, без профессии, зависящую исключительно от благосклонности не моих родителей. То, что Йонас иногда сидел у нас за общим столом, – это еще куда ни шло, но о постоянном присутствии младенца и речи быть не могло.

– Йонас, – пригрозила я, – если ты сразу заводишь речь про убийство и грех, задумайся сперва о собственной роли в этом спектакле. – Я не смогла сдержать слезы.

– К сожалению, наш патер все еще в отпуске, – сообщил Йонас, – раньше чем на той неделе я не смогу с ним переговорить.

Меня охватила дикая ярость, а придя в ярость, я готова растоптать всё и вся.

– Йонас! – крикнула я. – Не суйся ко мне со своим попом. Мне нужен не поп, а гинеколог! Ничего, найду и сама!

И положила трубку.

По окончании нашей беседы в комнату влетела Кора Она наверняка все слышала. Увидев мое зареванное лицо, подруга обняла меня.

– Не нужен он нам, и без него обойдемся! Вспомни про Детлефа!

Я не смогла даже засмеяться. Детские забавы с Детлефом не имели ничего общего с ребенком в животе.

На другой день я уже сидела в приемной у женщины-гинеколога. Кора сжимала мою руку до тех пор, пока меня не вызвали в кабинет. Доктор подтвердила, что я беременна, а я заревела.

– Вам всего восемнадцать лет, – сказала она сочувственным голосом и пытливо поглядела на меня.

– Я не хочу сейчас ребенка, разве что когда мне стукнет тридцать…

Она меня вполне поняла. Я рассказала, что живу на правах гостя у родителей подруги, родная мать страдает депрессией, отец пьяница.

Наконец она согласилась помочь мне по мере возможности – договорилась о приеме в консультативном центре по вопросам семьи и брака, а вдобавок выписала для меня адрес гессенской клиники, где делают аборты.

С чувством некоторого облегчения я вместе с Корой пошла домой.

Перед дверями стоял «фольксваген», из него выскочил Йонас и обнял меня так, словно не знал, на каком он свете. Еще до того, как мы вошли в переднюю, он громко воскликнул: «А вот возьмем и поженимся!»

Считается, что это один из самых возвышенных моментов в жизни женщины, когда ей объясняются в любви и делают предложение руки и сердца. Я же пребывала в таком смятении чувств, что даже не могла обрадоваться. Своей неспособностью быстро реагировать Йонас навлек на себя мой гнев. Я, конечно, упустила из виду, что он старше меня всего тремя годами, так же как и я, жаждет любви и лишен жизненного опыта Своим известием я его напугала.

А Йонас был из тех людей, которым на все нужно время. Мы были знакомы всего несколько дней, а его манера есть уже действовала мне на нервы Он мог целый час жевать и пережевывать ломоть хлеба, так что я была готова от нетерпения сама заталкивать ему куски в рот. Но разве это так уж плохо? Напротив, именно неторопливость и основательность были его силой и отнюдь не были моей. На предложение пожениться я отреагировала не так, как мог бы того ожидать Йонас – благодарными объятиями. Напротив, я холодно сказала: «Я не нуждаюсь в благодеяниях». А Кора вообще куда-то слиняла. Когда я осталась наедине с Йонасом тот начал горько себя укорять. В моей беременности виноват он, и только он. И, как христианин, он сделает все от него зависящее, чтобы взять на себя ответственность за будущую жизнь.

– Как ты это представляешь? – отвечала я. – У пас у обоих нет ни денег, ни специальности.

– Как только ты сдашь экзамены, мы сразу поженимся. Тогда ты сможешь жить с ребенком у моих родителей, пока я не закончу университет.

Я вообразила, как в национальной одежде ворочаю сено, ношу в сарай корм для свиней, а за мной повсюду таскается хнычущий ребенок.

– Уж лучше тогда я уеду в Америку.

Бегство от такой перспективы, возможно, к Фридриху – вот оно, колумбово яйцо.

Тут Йонас смекнул, что не может просто сдать меня с рук на руки своим родителям. Он нарисовал картину маленькой, недорогой, но уютной квартирки, в ней – любящая пара, которая со своим ребенком довольствуется малым и вполне счастлива.

– Счастливая маленькая семья, – так он и сказал.

Услышав слово «семья», я забыла всю свою злость и упрямство. Может, это и есть решение проблемы? Создать новую семью, не такую, какими бывают родительские семьи или как чужая семья, в которой я жила. Семья и собственный ребенок, семья и муж, и квартира, где все принадлежит мне, где я всем распоряжаюсь, где мне предстоит решать, куда повесить лампу и когда подавать к столу. Внезапно собственная семья показалась мне раем, о котором я мечтала с тех самых пор, как мой отец покинул меня.

Когда Йонас собрался уезжать – на другой день ему предстоял зачет, – я уже твердо решила рожать, сделаться хорошей хозяйкой и хорошим партнером по жизни. Едва заслышав грохот отъезжающего «фольксвагена», Кора примчалась ко мне.

– Смотри не ввязывайся, – начала она меня предостерегать.

Если бы я ее послушалась, моя жизнь сложилась бы совсем по-другому. Но кто, скажите на милость, станет слушать благожелательные советы в любовных делах?

Итак, я не обратилась в Pro familia – консультативный центр по вопросам семьи и брака, а своего психотерапевта поставила в известность, что в настоящем не располагаю временем для психотерапевтических сеансов, поскольку подготовка к выпускным экзаменам для меня гораздо важнее. И Кора отказалась от сеансов психотерапии, ибо прелесть новизны была для нее уже давным-давно утеряна.

Между прочим, я и в самом деле усердно занималась, сделала несколько отменных докладов, чем опровергла убеждение, будто беременные женщины бывают настолько заняты содержимым своего живота, что для головы уже не остается ни времени, ни сил.

Замысел мой заключался в том, чтобы проинформировать широкую общественность о предстоящих родах лишь тогда, когда будут окончательно упущены сроки для возможного вмешательства. Вот тут они все как удивятся, собственные родители и Корины, учителя и одноклассники.

Фрау Шваб не принадлежала к числу тех матерей, которые по утрам варят какао. Когда Кора и я, обычно без завтрака, выходили из дому, фрау Шваб еще покоилась со своим храпящим профессором на персиковых простынях. Но это отнюдь не означало, что она спит или туга на ухо. Напротив, слух у нее был отменный, и через несколько разделявших нас стен ей удавалось расслышать, как по утрам меня выворачивает наизнанку, а расслышав, прийти к бесспорным выводам. Возможно, несмотря на пережитый испуг, она была в глубине души рада, что все это произошло не с ее родной дочерью.

Поначалу она пыталась с пристрастием допросить Кору, но моя подруга никогда не спешила выложить своим родителям всю правду. Возможно, перерезание пуповины между ней и ее родителями давалось ей с тем большим трудом, что в отличие от меня ей право же не в чем было упрекнуть своих отца и мать.

– А ты бы у нее у самой спросила, – посоветовала Кора своей матери, и та, не без смущения, задала мне решающий вопрос: «Майя, а ты действительно ждешь ребенка?»

Тут мы обе залились краской. Профессору и его жене было очень нелегко переварить это обстоятельство. Мне было всего восемнадцать, они взяли на себя ответственность за мое поведение и были обязаны отвечать перед моими родителями. Разумеется, для начала они предложили мне быстренько сделать тайный аборт и даже пытались навязать мне такой выход. Точно так же они вели бы себя, случись это с их родной дочерью. Но мне как вожжа под хвост попала, теперь, именно теперь я боролась за своего ребенка и с наслаждением ощущала силу, которая помогала мне терроризировать моих приемных родителей моими же проблемами. Конечно же, профессор и фрау Шваб этого не заслужили, я мстила не тому, кому надо, наказывая их за унижение, состоящее в том, что мои родители вовсе не они. А собственное инстинктивное негодование при мысли о нежеланном ребенке я сумела скоро преодолеть.