Витязь. Владимир Храбрый - Владимир Афиногенов

Некоторые из осаждающих, бывавшие в Орде, кричали:

- Эй, подкумызники, вы себя огородили такой же стеной, как в Сарае… Погоди, мы еще и до Сарая доберемся, как до вас…

- Кто это там до Сарая хочет добраться? - неодобрительно спросил великий князь.

- Да, небось, ушкуйники новгородские… Только что прибыли нам на подмогу, - сказал Владимир Серпуховской.

- Ну им не впервой на Волге разбойничать. Но сейчас нам не след такие шуточки отпускать по адресу золотоордынского хана…

Владимир послал Кашинского заткнуть рот шутникам. Князь Василий выявил особо рьяных и собственноручно отхлестал плеткой.

После возведения мостов москвичи пошли на новый приступ, но и тогда не преодолели городских стен.

Наконец не выдержал сам Михаил Тверской, видя страшное избиение своих подданных. Он пришел в келью к своему епископу Евфимию и сказал:

- Владыка, ты видишь, что уже бессмысленно сопротивляться… Выходи завтра во главе челобитчиков за ворота с просьбой к Дмитрию Ивановичу и его брату Владимиру Андреевичу о мире и милости…

я рад принятому тобою решению. Мы же не какие-нибудь татары, и вера у нас одна - христианская.

Всего год как был поставлен на тверскую епископию Евфимий митрополитом Алексием. Он не мог пока обуздывать честолюбие своего князя, но обрадовался его решению.

- Хорошо, княже, я возглавлю посольство и все сделаю для того, чтобы московские князья не отвергли предложение мира.

Не напрасно все время рядом с князьями Дмитрием и Владимиром находился Василий Кашинский, рьяно исполняя все их приказания. Они потребовали для него у Михаила отнятый удел Кашино. И дань ордынскую Михаилу с князя Василия не требовать впредь, это дело великого московского князя. «А имеешь его обидети, нам его от тебе боронити». «А пойдут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с единого всем противу их. Или мы пойдем на них, и тобе с нами с одного пойти на них».

И в знак обоюдного согласия и ненарушения обязательств все целовали крест…

Сидевший в Орде Иван Вельяминов понял, что теперь на князя Тверского надежды нет. И тогда пошел он на прямую измену: послал попа с зелием, чтобы отравить Дмитрия Ивановича. Этого попа поймал Даниил Пронский и сопроводил в Москву. Под пытками тот во всем сознался.

Но надо было изловить и самого гордеца. Летописцы не рассказывают детали поимки Ивана, но пишут некоторые историки, что выманил его из Орды хитростью Владимир Андреевич в свой Серпухов. Здесь Иван Вельяминов был закован в колодки, привезен в Москву, а затем приговорен к казни… Летописец назвал не только день, но и час её исполнения.

«Месяца августа в 30 день во вторник до обеда в 4 часа дни казнен бысть мечем тысецкий сын Иван Васильевич на Кучкове поле у града Москвы повелением великого князя Дмитрия Ивановича».

На Кучковом поле возле одинокой сосны собралось множество народу. Толпы перепугали скопу, сидящую на дереве. Она громко, пронзительно кричала и тяжело била крыльями…

Глава 6. ДАНИИЛ ПРОНСКИЙ

Эмир Бегич хорошо знал на Рясском поле все перелазы, поэтому, переходя через них, потерял в болотных озерах лишь семь всадников вместе с лошадьми.

Число семь даже ободрило Бегича, он считал его счастливым, пусть это и гибель богатуров…

В своей юрте эмир собирал всегда только шесть лучших советников-мурз: Ковергу, Карабулака, Кострюка, Карахана, Козыбая и Булата. Вместе с ним они составляли на совете священное число семь.

Мурзы, правда, были намного моложе своего повелителя, но тоже являлись опытными воителями, хорошо знали, каким путем ходить на Рязань и Пронск.

«Неужели Мамай, ставший великим ханом на моих глазах и не без моей помощи, считает меня стариком и уже не во всем доверяет, посылая в походы молодых?.. Нет, нет! - протестовала душа Бегича. - Доверил же он мне этот поход… Молодые мурзы доходили лишь до Рязани, а мне Мамай сказал так: «Если сможешь, иди на Москву… Накажи зарвавшегося князя, улусника моего. Он спалил Тверь, а того, кому я дал ярлык на великое княжение, сделал ягненком и поместил в ясли для новорожденных телят… Вельямину отрубил, как цыпленку, голову… И дань стал задерживать, пес!..»

Из леса, окаймлявшего Рясское поле, выехали ночью. На вершинах холмов Бегич увидел в свете яркой луны темные силуэты волков. Звери выли, задрав головы. От этой картины эмир поежился, хотя испугать его чем-то было трудно.

Он опасался за свои обозы с женщинами и детьми, так как они оказались на просматриваемой равнине. Кибитки, запряженные лошадьми и мулами, скрипели на огромных колесах, где находятся его жены и наложницы. Хотя он и стар, но женщинам на него как на мужчину еще обижаться нельзя… Правда, было время, когда он брал красивую полонянку прямо на земле, под звездным небом, постелив попону…

«Неужели все в прошлом?!» - мелькнула мысль.

Внезапно появился гонец и, соскочив с коня, упал на колени:

- Повелитель, урусы идут! Навстречу нам… Тьма…

- Не может того быть! - взбешенный Бегич ударил гонца камчой-семихвосткой.

Не напрасен был гнев одноглазого Бегича - никогда еще не было такого, чтобы русские выходили на ордынцев ратью в открытом поле. Он не поверил черному гонцу. (Тех, кто первыми сообщают о худой вести, называют черными гонцами. Их не только жестоко наказывают, но, бывает, и убивают.)

Но потом явился другой гонец, за ним - еще.

Да, в боевой тактике русских появилось что-то новое, надо быть начеку.

Бегич приказал войску выдвинуться, строясь как для боя - луком, чтобы концы его были остро нацелены вперед, а середина чуть прогнута. Обозы - сзади.

Даниилу доложили, что главная вооруженная сила Орды уже подходит к Пронску, а сзади под охраной движутся кибитки и повозки со скарбом и юртами.

- Сила несметная! - крестились засечники.

То же самое говорили Бегичу и его разведчики, имея в виду полки Дмитрия Ивановича, которые вел сам вместе с окольничим Тимофеем Вельяминовым к Рязани. А князя Пронского ордынцы застали врасплох.

Даниил был не робкого десятка, но тут растерялся. Возле князя на широком подворье церкви Святой Богородицы, что вознесла свои золоченые купола над рекой Проней, стоял воевода Козьма, чуть поодаль поп Акинфий и рынды.

Перепуганных людишек, толпившихся тут же, воевода Козьма, ражий детина, с решительным, грубо-красивым лицом, укорял грозным взглядом. Поглядывая то на него, то на сторожевых разведчиков, поп Акинфий хитро посверкивал глазками - не крестился, чтобы не усугублять создавшуюся неловкую ситуацию: достаточно было того, что широкими взмахами рук клали кресты засечники. Им князь приказал удалиться, а сам, позвав за собой воеводу, скорым шагом направился в гридницу. Скинул с себя кафтан и в запале бросил на лавку. Обернулся к Козьме и прошипел ему в лицо:

- На конюшню велю!.. Чтоб всыпали плетей тебе, воевода! Где сторожа была, почему ранее не доносила?!

Козьма бухнулся в ноги князю. Про себя подумал: «Хорошо, что засечники прискакали…»

- Давно я замечал, что начальник сторожи, которая стоит на Оке, под руку рязанского князя Олега склоняется…

- Замечал?.. Что?! Почему не донес вовремя? Почему, спрашиваю?!

так ведь сумлевался… А вдруг - подозрения одне…

- Вдруг… - начал остывать Даниил. - Зови трубачей! И вестовых за городские ворота. Живо!

Он выскочил из гридницы, велел подать коня. Почти не касаясь стремян, взлетел в седло, на ходу крикнул опешившему Козьме:

- Устраивай ополчение! А я с дружиной на окскую сторожу…

- Да куда же ты, князь?! Татары близко! - захлебнулся словами воевода, увидев, как скрылся за воротами крепостной стены развевающийся на скаку атласный княжеский плащ. Взмахнул рукой, взбежал на крыльцо дома тысяцкого и крикнул попу Акинфию:

- Отче, прикажи звонить в большой колокол!

И уже через какой-то миг за ворота бешеным галопом вылетели вестовые с трубачами…

Боярин Гречин, ехавший рядом с князем, искоса взглянул на него, увидел, что призадумался Даниил, не стал надоедать ему вопросами, чуть поотстал. Теперь перед глазами замаячила жилистая шея князя, короткие белокурые волосы с завитками на макушке - Даниил, как въехал в лес, снял с головы мурмолку.

У Владимира Дмитриевича - великого князя Пронского - было два сына: Иван и Федор. Третий - Даниил, незаконнорожденный, от двоюродной сестры князя Тита Елецкого и Козельского Милавы. Тит, почти что сосед по удельным владениям Владимиру Серпуховскому и его сподвижник, всегда тяготел к Москве, поэтому и приставил для обучения своего племянника доверенного во всех делах боярина Гречина, чтобы воспитал его в любви к Дмитрию - великому князю московскому.