Переворот.ru - Олег Георгиевич Маркеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Андрей Ильич почувствовал, как кровь приливает к лицу. Но вслух возражать не стал.
— В том-то и дело, Андрей Ильич, что жить-то надо, — подхватил невысказанную мысль собеседник. — И товарищей офицеров, кстати, вместе со всем народом голосовавших за сохранение Союза, на утро поставили перед выбором: или голодная смерть, или служба новой власти. Беспрекословная, как того требует устав. Думаете, если бы у армейских был выбор: служить или благополучно устроиться «на гражданке», кто-то бы долго раздумывал? Дайте офицерам реальную альтернативу армейской лямке: жильём, трудоустройством, земельными наделами, в конце концов, казармы в миг опустеют! — Максим Владимирович отхлебнул чай и с улыбкой закончил:
— Именно поэтому власть никакой альтернативы военным и не даёт. Не только не может, а просто не хочет. В результате мы имеем рабоче-крестьянскую армию в капиталистическом государстве. Для обороны страны она не годится по определению, но по составу, менталитету и уровню нищеты вполне пригодна для успешной и длительной гражданской войны.
— Занятно вы рассуждаете…
— Не занятно, а честно. Я честно говорю, что я бывший офицер, бывшей великой армии, которая пальцем не пошевелила, когда её страна потерпела сокрушительное поражение. В сорок первом была массовая сдача в плен, но по вполне объективным обстоятельствам. Но не было массового перехода на сторону врага, как в девяносто первом… Такого ещё в истории не было. — Максим Владимирович расслабленно отвалился к стене. — А теперь я лишь историк. И глазами историка смотрю на всё происходящее.
Он уставился в окно, за которым замелькали тусклые огоньки какого-то городка.
— И что же вы видите?
— Уверен, то же, что и вы. Смертельно больную страну, которую надо либо спасать экстренными мерами, либо добить из милосердия. Антибиотики инвестиций и нефтяные компрессы не спасут, а только продлят агонию. Вы же видели людей на улицах. Серые лица, изнурённые позы, усталость в каждом движении. Не надо быть врачом, чтобы с уверенностью сказать, что большинство протянет ещё лет десять, максимум. А на другом полюсе — полная расторможённость, «безбашенность», как сейчас выражаются. Эти, молодые, умрут быстрой смертью от передоза или по неосторожности, так и не успев ничего понять.
Максим Владимирович повернулся. Глаза его, до этого живые и лучистые, вдруг сделались непроницаемыми и холодными, как темень за окном.
— А вбрасывать в коллективное подсознание лозунги типа «Бывшим офицер не бывает», значит провоцировать офицерский корпус на участие в военном перевороте, — понизив голос, произнёс он. — Не играйте с огнём.
Он скрестил руки на груди. На безымянном пальце правой руки тускло блеснуло серебряное кольцо с черным крестом.
Андрей Ильич, борясь с вдруг накатившей дремотой, пробормотал:
— Интересно, интересно… Интересное колечко у вас.
Максим Владимирович протянул руку, позволив лучше рассмотреть широкое кольцо. Оказалось, что рядом с крестом в соседнем сегменте помещаются три дырочки, одна над другой.
— Это кольцо Иштар. Богини Луны, смерти и возрождения, — пояснил он.
Уронил руку на колено. Давящая усталость сразу же навалилась на плечи Андрея Ильича. Он, прикрыв рот, смачно зевнул.
— А мы засиделись. Беседа беседой, но пора и поспать. — Максим Владимирович встал. — Я отнесу стаканы, чтобы не звенели всю ночь над ухом.
Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
* * *Снился Злобину сон сладострастный до неприличия. Каким-то уголком не погрузившегося в жаркое забытьё сознания, он отдавал себе отчёт, что образы, вихрем обрушившиеся на него, стоило уронить голову на подушку, имеют прямую связь с реальностью и, скорее всего, навеяны сценой в ресторане, где Колосов организовал «отвальную». Там между сменами блюд подавали стриптиз. Особенно запомнился номер с укротительницей ягуара.
Девица с точёной фигуркой, постепенно освобождаясь от лоскутов ткани, заигрывала с ягуаром, накрепко прикованным к стальному першу. Ягуар хищно щерился и пытался смазать когтями по гибкому телу, когда оно приближалось на опасное расстояние.
Во сне женщина была другой. Крутобёдрой, с осиной талией, чётко обозначенным выпуклым животом и гордо выставленной грудью, формой подобной двум крупным плодам граната. Та, ресторанная, была крашеной блондинкой, а эта, из сна, запускала растопыренные пальцы, унизанные перстнями с крупными самоцветами, в иссиня-чёрную гриву, густую и непокорную, тугими прядями хлещущую по плечам. А глаза…
Глаза Иштар манили, влекли, отталкивали и пронзали насквозь. То лёд, то огонь, то густой чёрный мёд, то горячая смола, то могильный мрак, всё было в них. Губы, цвета лепестков розы, разлеплялись в манящей улыбке, и тогда было видно, как между жемчужными зубами хищной змейкой бьётся кончик алого языка. Она была женщиной, царицей, способной стать рабой, и рабыней, одного движения мизинца которой достаточно, чтобы опрокинуть к своим ногам все царства мира.
Зверь, кошачий хищник неизвестной породы, ластился к её ногами, нервно подрагивающих в танце, как у стреноженной кобылицы, заваливался на спину, когтями цеплялся за звенящие браслеты, рассыпавшие золотые искорки и нежный перезвон, алым языком воровал выступивший на смуглой коже пот, терпкий от благовоний.
Неожиданно, униженный и растоптанный собственной же похотью хищник стал расти, наливаться густо-красным свечением. Он вскинулся на задних лапах. В миг вымахал метров на десять в высоту, обрёл крылья орла, распахнул пасть, обнажив страшные клыки. Он на секунду завис на упавшей на пол женщиной, а потом всей тяжестью исполинского тела рухнул на неё.
По напрягшим буграм мышц покатились тугие волны, тело хищника ритмичными ударами стало сотрясать землю. Андрей Ильич с ужасом осознал, что крылатый лев насилует царицу. Между разведёнными передними лапами проклюнулась её закинутая от боли голова. Но на искусанных в кровь губах плясала улыбка победительницы…
Андрей Ильич отчаянным усилием попытался вынырнуть из кипящей
