Николай и Александра - Роберт Масси

По традиции, взяв корону из рук митрополита, царь должен был сам возложить ее на себя. Готовясь к коронации, Николай II намеривался использовать для этого шапку Мономаха, которой, согласно преданию, короновался Владимир Мономах, живший в XII веке правитель Киевской Руси. Помимо того, что она послужила бы свидетельством приверженности царя русской истории, шапка Мономаха имела то преимущество, что весила всего два фунта. Но существовало железное правило, запрещавшее это, и молодой император надел на себя огромную девятифунтовую корону. "Большая императорская корона была сделана знаменитым Позье, придворным ювелиром Екатерины II, в 1762 году; она представляла собой митру и была увенчана крестом из пяти громадных бриллиантов, объединенных вместе неграненым рубином. Пояс, окружавший голову, состоял из двадцати больших бриллиантов. Одиннадцать больших бриллиантов находились в чешуйчатом изгибе, которым поддерживался крест, а в обручах с каждой стороны, находилось по тридцати восьми розовых жемчужин", - писал великий князь Александр Михайлович. Сняв корону со своей головы, он, согласно церемониалу, коснулся ею головы императрицы. Потом возложил ее на собственную голову, а царице надел другую корону, поменьше. Церемония окончилась тем, что вдовствующая императрица и все члены царской семьи подошли к коронованному самодержцу всея Руси, чтобы присягнуть ему в своей верности.

Несмотря на продолжительность церемонии, писала молодая царица одной из своих сестер, она ничуть не устала: так сильны были охватившие ее чувства. Для нее церемония эта эта явилась как бы таинством, обручившим ее с Россией. Девушки, родившейся в Дармштадте и получившей воспитание в Англии, больше не существовало. Александра Федоровна верила всей душой, что теперь она не только императрица, но и царица-матушка всего русского народа.

"При выходе из собора царя и царицу ожидал большой балдахин. Царские горностаевые мантии с двуглавыми орлами несли высшие гражданские сановники. Поднявшись на Красное Крыльцо, императорская чета трижды поклонилась собравшимся. Могучее "ура" вырвалось из тысяч глоток. В воздухе стоял колокольный звон московских "сорока сороков", смешавшийся со звуками военных оркестров, игравших гимн", - вспоминал очевидец.

В числе семи тысяч гостей на парадном обеде в Грановитой палате, кроме великих князей и принцев королевской крови, эмиров и послов, были простые русские люди, одетые в простую одежду; они занимали отдельную палату. Они пришли туда по праву, передаваемому по наследству: то были потомки тех, кто в разное время спасали жизнь царей. Наиболее почитаемыми были потомки старого крестьянина Ивана Сусанина, который и под пытками не выдал полякам место, где скрывался молодой Михаил Романов, вскоре положивший начало династии Романовых. На столах - а их были сотни - гости могли видеть перевязанные шелковым шнурком пергаментные свитки, на которых старинными буквами было напечатано меню: борщ, похлебка, голубцы с мясом, вареная рыба, барашек, зажаренный целиком, рябчики в сметане, салат, спаржа, фрукты в вине и мороженное.

По старинной традиции царь и царица обедали одни на помосте под парчевым балдахином; за ними наблюдал цвет русского дворянства. Золотые блюда с яствами, которые подносили депутации от сословий, подавались государю и государыне высшими придворными сановниками. Во время продолжительной трапезы один за другим поднимались со своих мест послы иностранных держав, провозглашая тосты за здравие императорской четы. После обеда царь и царица приветствовали остальных гостей, проходя по просторным кремлевским палатам, драпированным синим шелком и уставленным золочеными стульями. Весь день царь не снимал с головы огромную корону, которая была надвинута почти на самые его глаза. Шрам, оставленный на лбу его японским фанатиком, оказался прижатым краем короны, отчего у государя разболелась голова. Императрица шла рядом, шлейф ее нес десяток пажей.

Во время праздничного бала, устроенного по случаю коронации, Кремль сверкал огнями, гремел музыкой. Платья, в которых щеголяли русские дамы, по мнению заморских их гостей, потрясали воображение. На них были тиары, ожерелья, браслеты, перстни и серьги, подчас с рубинами величиной с яйцо малиновки. Великая княгиня Ксения Александровна, сестра Николая II и великая княгиня Елизавета Федоровна, его свояченица, были сплошь усыпаны изумрудами. Другие дамы были украшены сапфирами и рубинами. На талии государыни сверкал бриллиантовый пояс. У самого императора на вся грудь мундира была усыпана алмазами. Такое обилие драгоценностей могло повергнуть в смятение любого.

В ту ночь во всех частях Москвы была устроена иллюминация. Кремлевские храмы и светские здания были освещены электрическими лампочками. Когда царь и императрица вышли на балкон дворца над рекой, царице подали букет, который тотчас весь засветился разноцветными искрами. И сразу же вспыхнули огнями все кремлевские башни, колокольня Ивана Великого, мосты над рекой, вдали взлетели на воздух снопы ракет. Уже после того, как оба легли почивать, на стенах их кремлевской опочивальни все еще прыгали тени: в городе продолжалась иллюминация. [(Более точные описания коронации приводятся в работах А.А.Игнатьева ("Пятьдесят лет в строю") и Б.А.Энгельгардта ("Потонувший мир").)]

День, наступивший после коронования, должен был принадлежать жителям и гостям Москвы. Великий князь Сергей Александрович, московский генерал-губернатор, распорядился, чтобы для народа на окраине Москвы было приготовлено угощение; на этом празднике должны были присутствовать и царь с царицей. Целыми телегами привозились эмалевые кружки императорским вензелем, которые должны были раздаваться в качестве сувениров, для бесплатного угощения доставлены были бочки пива.

Для народного гуляния было выбрано Ходынское поле, служившее полигоном для инженерных войск и изрытое неглубокими траншеями и рвами, закрытыми сверху щитами из досок. То было единственное в Москве место, где могли разместиться сотни тысяч горожан и приезжих, желающих увидеть молодого государя и царицу.

Накануне вечером на Ходынку пришли тысячи так и не сомкнувших глаз гуляк. К рассвету собралось с полмиллиона человек, некоторые из них были уже пьяны. Появились телеги, нагруженные кружками и бочками с пивом. Их огородили непрочными деревянными перилами. Толпа с любопытством наблюдала за происходящем, потом стала продвигаться поближе. С самыми лучшими намерениями. Вдруг кто-то пустил слух, будто телег доставлено меньше, чем ожидалось, и что пива хватит только тем, кто доберется до бочек первыми. Толпа устремилась вперед. Эскадрон казаков, прибывший для поддержания порядка, был сметен прочь. Не выдержав тяжести, доски ломались, люди падали во рвы. Толпа сбивала с ног, затаптывала в грязь женщин и детей. Тысячи ног промчались по изувеченным, гибнущим от удушья людям.

К тому времени, когда подоспела полиция и дополнительные отряды казаков, Ходынка напоминала поле битвы. Сотни погибли, тысячи были ранены. Пополудни все городские больницы оказались заняты пострадавшими. Все знали, что произошло. Государь и государыня были потрясены изветием о случившимся. Царь решил удалиться в монастырь и заявил, что не сможет отправиться на торжественный бал, который давал в тот вечер французский посол граф (позднее маркиз) де Монтебелло. И снова вмешались дяди, сплотившиеся вокруг великого князя Сергея Александровича. Французское правительство прислало для украшения бала бесценные гобелены и серебряную посуду из Парижа и Версаля, с юга Франции было доставлено сто тысяч роз. Дяди императора настояли на том, чтобы царь не предавал особого значения катастрофе и не отменял бала, чтобы не обидеть французов, своих единственных европейских союзников. К сожалению молодой император уступил им.

"Предполагали, что хотя бал будет, - вспоминал С.Ю.Витте, министр финансов, - ...их величества не приедут... Но приехали государь и императрица; открылся бал... первый контрданс государь танцевал с графиней Монтебелло... Впрочем, государь вскоре с этого бала удалился". Праздник получился невеселый. "Императрица казалась удрученной, веки ее покраснели от слез", - докладывал королеве Виктории британский посол. Александр Извольский, впоследствии ставший русским министром иностранных дел, писал: "Могу засвидетельствовать, что Николай II был опечален происшедшим, и первым его движением было приказать прекратить празднества и удалиться в один из монастырей в окрестностях Москвы, чтобы дать ясное выражение своего горя... Но некоторые... указывали, что это произведет дурное впечатление на иностранных представителей, собравшихся в Москву".

На следующий день государь и государыня присутствовали на панихиде о погибших в катастрофе, посетили несколько больниц, где лежали раненые. Император распорядился, чтобы погибшие были похоронены за его счет, в отдельных гробах, а не в братской могиле, как бывало в подобных случаях. Из личной казны царя семьям погибших или пострадавших было выплачено по тысяче золотых рублей. Но никакие его усилия не смогли изгладить из памяти это ужасное событие. Многие простолюдины видели в случившимся недоброе предзнаменование. Что касается интеллигентствующих и злобствующих кругов русского общества, о тех и говорить нечего. Они постарались воспользоваться этим случаем, чтобы представить государя и его "немку" как людей ограниченных и черствых.