Тайны "Бесстрашного" - Элизабет Лейрд

Да, мистера Тауса Джон уважал, но Джейбеза Бартона с его неизменной добротой и протяжным девонширским говором мальчик по-настоящему полюбил. За один час тихого и терпеливого объяснения Джейбеза Джон выучил больше, чем за целый день с беспрестанно орудующим тростью мистером Хиггинсом.

Каждый день мальчику выдавались минуты, когда он был почти счастлив. Чаще всего это случалось после ужина, когда с работой было покончено и от подвешенных между пушками столов доносились негромкие голоса: потягивая вечернюю порцию грога, моряки болтали, рассказывали самые невероятные истории, пели песни да вспоминали былые сражения, а юнги крутились поблизости, выдумывая всякие игры, поддразнивая друг друга и меряясь силой.

И всё же на долю Джона выпадало гораздо больше иных минут — минут уныния и грусти. Вид чайки, вольной птицы, летящей над волнами к берегу, раздавшийся внезапно средь гула голосов привычный шотландский говор какого-нибудь матроса вызывали в мальчике острую тоску по дому. В такие минуты он всем своим существом стремился в Лакстоун, к отцу. В груди начинало щемить, все становилось чужим и далеким — и ни веселая болтовня Тома, ни неуклюжее дружелюбие Дейви, ни тихая симпатия Кита не в состоянии были пробиться в душу Джона. Сырой, кишащий народом корабль тогда казался ему безжалостной плавучей тюрьмой. А вездесущая вонь и невозможность хоть ненадолго уединиться порождали отвращение и досаду.

Нередко ему бывало страшно. Вообще-то Джон научился карабкаться по вантам куда быстрее, чем ожидал. Уходящие ввысь сверкающие на солнце ванты теперь были для него что пара пустяков, хотя если ему приходилось на головокружительной высоте пробираться боком по рею, придерживаясь за канат, внутри у него всё так и переворачивалось, особенно во время зимних штормов, когда бушевал неистовый ветер, а корабль то подлетал вверх, то ухал в провал между волнами. Первая сильная буря, выпавшая на долю Джона, случилась вдали от берегов, посредине Бискайского залива, и стала изрядным испытанием для всей команды. Два дня люки были задраены наглухо, огромные валы захлестывали борта и перекатывались по палубе, гамаки промокли насквозь, а внутренние помещения корабля провоняли, потому что даже самые испытанные моряки мучились от морской болезни. Корабль бросало по волнам, точно щепку, а Джон думал, что наступил его последний час.

Да, в бурю ему пришлось нелегко, но куда более острый страх пронизывал мальчика всякий раз, когда он видел круглую глянцевитую шляпу мистера Хиггинса и читал в холодных глазах помощника боцмана нескрываемую злобу.

Постепенно среди всех прочих чувств, что теснились в груди Джона, нашла свое место и гордость. Пусть сейчас «Бесстрашный» выполнял бесславную рутинную работу, патрулируя берега Франции, но всё же это был знаменитый корабль, сражавшийся под предводительством Нельсона при Ниле[7] и Трафальгаре. Настоящий военный корабль. И он, Джон, был теперь членом экипажа этого военного корабля — а значит, и сам мог считаться военным моряком.

Однако всегда, особенно после учебных стрельб, где-то глубоко-глубоко в голове Джона маячила неотвязная мысль, твердое убеждение: в один прекрасный день «Бесстрашному» предстоит вступить в бой. В один прекрасный день какой-нибудь французский корабль попытается разорвать блокаду и выскользнуть из устья реки или же с моря прорваться мимо «Бесстрашного» к Бордо. И тогда исполинские пушки «Бесстрашного» откроют огонь не холостыми зарядами по пустынным океанским простором, а смертоносным горячим металлом по бортам вражеского корабля, сшибая мачты и сдирая оснастку. И враги ответят тем же. И когда настанет этот момент, многие моряки погибнут. Многие будут ранены. Оторванные руки и ноги, до смерти испуганные лица…

«Не знаю хватит ли мне храбрости», — шептал он про себя, чувствуя, как к горлу подступает противная тошнота. Мне захочется убежать и спрятаться в трюме. Но я не должен убегать. Думать об этом и то не должен.

— Ну просто дождаться не могу, когда же мы наконец снова столкнемся с французишками! — заявил Том однажды, когда все уселись обедать. Он прицелился из воображаемого мушкета в невидимую цель и резко развернулся, так что соседи еле пригнуться успели, чтоб он их не сшиб. — Вот год назад, когда мы «Святую Коломбу» взяли, то-то была потеха. Ой, Джон, жаль, тебя не было! Тебе бы понравилось, уж это точно.

— Ты ему сто раз уже рассказывал, Том, — пробормотал Кит.

Не обращая на него внимания, Том снова повел воображаемым мушкетом.

— Мы нагнали ее, обошли с наветренной стороны, убавили паруса и легли параллельным курсом. А потом — бах! — наши пушки выстрелили по всему борту. А бортовой залп «Бесстрашного» — это вам никто не забудет! Французы, конечно, начали палить в ответ — и фью! — промазали. Но чуть-чуть не попали! Одно ядро мне едва голову с плеч не сорвало. А потом мы взяли ее на абордаж и…

— Уж ты-то ни в каком абордаже не участвовал, — перебил его Кит. — Мистер Таус отправил тебя вниз, как только стрельба окончилась. «А ну проваливай вниз, исчадье сатаны». — Кит, как всегда, до того похоже изобразил голос мистера Тауса, что остальные юнги покатились со смеху. — «Ишь вьется тут, точно муха на выброшенной на берег медузе». Я сам слышал. А когда ты вернулся, всё уже закончилось. Да и вообще, мистер Бартон говорит, битва вышла не слишком честной, потому что французские моряки были полумертвыми от цинги. Мистер Бартон говорит, никогда не видел такой жалкой кучки бедолаг.

— Бедолаг? Да они же французы! — Глаза Тома полыхнули презрением. — Все до единого — лягушатники. Едят улиток и воняют чесноком! Мой папаша всегда говорил: один шотландец десятерых французов за пояс заткнет.

Кит нахмурился и, казалось, собирался сказать какую-то колкость, но сдержался.

— А что делают, если… если кого убьют? — спросил Джон, стараясь говорить как можно небрежнее.

— За борт и на дно, — жизнерадостно объяснил Том.

— Но сперва аккуратненько зашивают тебя в гамак, — подхватил Дейви, внезапно приходя к жизни. — И ты идешь себе ко дну, а рыбкам достается вкусный обед. И крабикам. Но со мной-то, конечно, такого не будет. Мне гадалка нагадала. Я доживу до семидесяти лет, женюсь на красивой-раскрасивой темноволосой леди, буду много путешествовать по другим странам и увижу там всякие чудеса и знамения.

— И ты поверил? — фыркнул Том.

— Ну конечна. Гадалка же сказала, — простодушно ответил Дейви.

— По мне, так уж лучше пойти на корм рыбам, чем гнусным жирным червям, — заметил Джон, уже не раз успевший обдумать эти перспективы. — Только не крабам. Не люблю их.

Кит, штопавший прореху на парадном синем мундире мистера Tayca, протянул мундир Тому, чтобы тот перерезал нитку карманным ножом.

— От этой вашей болтовни о крабах и червяках меня аж в дрожь бросило, — с нескрываемым отвращением проговорил он.

Тут парусиновый занавес отодвинулся, и в щели появилось остренькое личико Ната Клейпола.

— Неприятностей захотелось, Крысья Морда? — грубо спросил Том. — Кого на этот раз обвинишь в воровстве?

Дейви заметно встревожился.

— Только не меня. Я ничего не брал. Весь день возился со свинками.

Нат нервно улыбнулся.

— Я просто… пришел повидаться. — Он настороженно сделал несколько шагов вперед, не сводя глаз со стола. — Я ведь так и не извинился перед тобой, Джон, а должен был. Конечно, уже столько времени прошло. Я надеялся, ты уже и думать забыл. Это всё мистер Хиггинс, он меня заставил. Я знал, что ты не вор. Всё это время хотел тебе сказать.

— Сколько он заплатил тебе, гнусный ты врун? — осклабился Том.

— Ничего. — Нат робко опустился на сундук рядом с Китом. — В смысле, вы ведь и половины всего не знаете. Чего бы я ни отдал за то, чтобы вернуться сюда!

— Следовало подумать об этом заранее, — безжалостно отрезал Том.

— Знаю, знаю, но я поплатился за свою глупость, ох как поплатился. Гляди!

Он задрал рубаху, демонстрируя костлявую спину. Все четверо юнг разом ахнули, увидев сплошное месиво распухших шрамов и еще не заживших рубцов.

— Бьет меня ни за что, без передышки, — всхлипнул Нат, утирая рукавом нос. — Его прошлый слуга просто не вынес всего этого. Взял да и сиганул за борт как-то ночью, близ Ярмута. Наверняка пошел ко дну, не добравшись до берега.

— То-то рыбки порадовались, — разулыбался Дейви.

Джон пристально, не произнося ни слова, вглядывался в лицо Нага, стараясь понять, искренен ли тот или явился с какой-нибудь новой гнусной целью по приказу помощника боцмана. Но злополучный слуга мистера Хиггинса был столь откровенно и явственно несчастен, так умоляюще смотрел на Джона близко посаженными испуганными глазами.

— Тебе чего-то надо, Нат? — спросил Джон, против воли жалея своего незадачливого врага.