В паутине - Кир Луковкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не считал, — устало ответил он, потирая веки.
— И не считай — а то повесишься. Знаю я эти бабские ужимки: достаточно повилять задом и она помыкает тобой, как хочет, а ты даже не заметишь этого!
Девушки за соседним столиком смолкли и вперились им в затылки. Николай невозмутимо повернулся, улыбнулся и продолжил:
— Мне тебя искренне жаль, но твоя судьба в твоих руках..
— Это верно, дружок, — поддакнул Макс, отчаянно зевая. Похоже, тема разговора ему быстро надоела.
— Вы вроде бы не совсем усекли, о чем идет речь. Мне на нее наплевать, меня беспокоит другое. Бессонница. Забывчивость. Рассеянность.
— Ты же ходишь к какому-то лекарю, разве нет? — спросил Макс с мнимым удивлением.
— Толку-то…. Никакого эффекта не чувствую. Зато этот ублюдок слупил с меня неплохой задаток. Сволочь, запудрил мозги своей дурацкой латынью, — он с нескрываемым наслаждением сделал большой глоток из кружки, — У меня, видите ли, анорексия, вызванная длительной стрессовой ситуацией. Направил на какие-то сомнительные анализы, чуть ли не на рентген.
— Вон, смотри, та у стойки ничего, а? — ткнул в бок Николая Макс. Оглядывается. Иди, спроси про вишенку. Оба сгибаются от хохота. Он чувствует, как кровь приливает к ушам.
— Анекдот слышал: стоит, короче, постовой….
Он не выдерживает и встает, чтобы поскорее убраться отсюда.
— Ты куда?
— Воздухом подышать, — отрубает он ироничным тоном, но эффект нулевой:…тормозит он машину, а там бабенка сидит….
Еще друзья называется. Сплошное расстройство. Недалеко от выхода тротуар мел старик. Работал он старательно и что-то насвистывал себе под нос. Оранжевая униформа уборщика смотрелась на нем нелепо.
Наблюдая за ним он, незадачливый торговец мылом, пытался прикинуть в уме жизненный путь старика: родился, поди, где-нибудь в деревеньке, мама-папа рабочие, а может крестьяне, школа, трудное детство, суровая борьба за хлеб насущный, изнуряющая работа, слишком раннее осознание своей участи, потом армия, школа жизни, техникум какой-нибудь, завод, станки, светлое будущее, слава людям труда….миру мир. Грянули перемены, он в числе прочих оказался к ним неподготовленным. Такие люди обладают наследственной мудростью. Мир для них прост в своем величии, а посему прекрасен — лучший из возможных миров, несмотря на отягощенность злом. Звать, наверное, Василий Иваныч, не иначе….
— Василь Иваныч! — Он вздрогнул. К старику подходит тощий человек, крайне бедно одетый, с бесформенной котомкой под мышкой. Человек же — тень среди теней, — Василь Иваныч, ты мне не оставил там стеклотару?
Старик оперся об метлу.
— А как жо, — важно проговорил он, — Оставил, вона, значить, за мусорным баком лежит в целлофане, обернутое. Только это, мало сегодня, мало. Всего три.
— Хоть что-то, — отозвался человек, проходя мимо наблюдающего за этим бизнесмена, и опасливо поглядывая на него, — Спасибо, до завтра.
— Ага, — старик уже мел тротуар как прежде. Казалось ничто в мире не способно отвлечь его от работы. Метла шаркала как маятник, постепенно приближаясь к ногам, обутым в лакированные туфли.
— Посторонитесь-ка, — попросил его уборщик.
Он неторопливо отошел в сторону, натягивая кожаные перчатки. В витраже кафетерия были прекрасно видные его приятели, кадрящие тех двух девушек, что сидели сзади. Освященные внутренним светом, они напоминали актеров в театре теней. Его вдруг охватила дикая неприязнь к этим людям, ему стало мерзко, что он пожимал им руки при встрече, смотрел в их лица и зияющие зубной белизной пропасти глоток, порыв был настолько сильный, что его передернуло. Захотелось убраться отсюда прочь и поскорее.
— Это, вы как? Вам не плохо? — поинтересовался сердобольный уборщик, подковыляв к нему. От старика пахло сыростью, дешевым табаком, и еще какая-то примесь, видимо старческий пот, но запах показался ему и вполовину не таким отвратительным как одеколон той блондинки и ментол клерков.
— Да нет, все хорошо, — натянуто улыбнулся он, и потянулся за бумажником, — Благодарю за беспокойство.
— Э, нет, — категорически отрезал старик, — Ты мне не суй свои бумажки. Не надо.
Он посмотрел в его глаза и непроизвольно покраснел. Неуклюже, не попадая в карман, убрал бумажник. Старик переминался с ноги на ногу, сглатывая и сопя.
— Ты, это…. Бросай дурью маяться. Не твое место, не нашел ты еще свое место. Ты не выглядишь счастливым. Думай о будущем, понял? Радуйся каждому новому дню, радуйся, что живым в постели просыпаешься. Оно незаметно приходит. Раз и нету тебя. Жизнь такая штука. Вона, нанесет, — он махнул на кучу мусора, — и разгребаешь. Чего только не валяется, ей-богу. Всяко бывает, — не найдя что еще сказать, уборщик вернулся к своему занятию.
Мимо прошла гогочущая группа подростков. Один швырнул на асфальт пачку из под сухариков, другой — пустую пластиковую бутылку из-под газировки. Бутылка покатилась прочь, гонимая порывом. Он медленно зашагал против ветра, выискивая среди уткнувшихся в бордюр машин свой серебристый "BMW". Охранники меланхолично работали челюстями и за отсутствием стоящих внимания объектов, перекидывались короткими фразами по рации. Он отошел на такое расстояние, чтобы они потеряли его из виду, выудил большим и указательным пальцем наугад банкноту и поместил перед глазами на вытянутой руке. Билет Банка России трепыхался на ветру, словно стяг над парламентом в центре столицы. Он разжал пальцы и купюра улетела в темноту. Где-то за углом асфальт скребла метла.
Он отправился домой.
Жил он на пятом этаже. В подъезде как всегда перегорела лампочка, и прибавилось еще одной матерной надписью на беленой стене. На его этаже мигал бледно-лиловый неоновый свет, отбрасывающий резкие тени. Минуты две он гремел ключами у металлической двери. В шахте глухо гудел лифт. Забравшись в квартиру, не включая верхний свет, не раздеваясь, он отправился в ванную, ополоснулся холодной водой, кое-как стянул обувь, и повалился в кресло в зале.
Он наслаждался тишиной. Но тишина почему-то звенела. Еле уловимый барабанными перепонками звук будто тонкой иглой взрезал гармонию тишины. И он почти обрадовался, когда в дверь позвонили. Предусмотрительно стянув пальто и шапку, он отворил дверь.
На пороге стоял здоровенный мужик лет сорока.
— Здрасьте!
— Вам кого?
— Я ваш новый сосед. Из 242-ой. Пришел распить мировую, — и мужик гордо вытащил из кармана бутылку водки. Колосья. Русское поле. Розовощекая крестьянка с серпом, утирающая лоб после тяжелого дня. Ищите — да обрящете.
— Вовой зовут, — протянул толстую волосатую ручищу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});