Девушки для утехи - Ги Де Кар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этих витражах, сияющих в солнечном свете, был прослежен весь день послушницы, начиная с ее подъема на рассвете и кончая вечерней молитвой.
На следующем витраже было изображено здание Большого Новициата, где готовили к вечным обетам. Здесь сестры всех национальностей проходили этот последний этап перед обучением с Небесным Супругом. И здесь же, оканчивая земной путь, готовились к встрече с Богом.
Четыре последних витража, замыкавшие ряд справа, показывали четыре этапа жизни сестры: пострижение в монахини и облачение в свадебные одежды, белизна которых была сверкающей; отъезд уже давшей обет монахини в один из многочисленных, рассеянных по свету приютов; исполнение сестрой своей миссии в окружении стариков, которые отныне становились ее семьей; окончание ее пути на кладбище бедных, где в длинный ряд вытянулись могилы с возвышающимися над ними серыми крестами, совершенно одинаковые у сестер и у стариков. В глубине кладбища высился большой Христос, охраняющий последний сон монахинь, все существование которых было посвящено только Богу и ближнему.
Весь этот цикл жертв и отрешений, часть которого Элизабет уже прошла, ей суждено пройти до конца, до самого своего упокоения. Да, это была она, в каждом витраже, окруженная миллиардами танцующих солнечных пылинок. Ее присутствие было настолько реальным, что Аньес нисколько не удивилась, услышав рядом с собой голос Элизабет, наконец освободившейся от своей утренней работы:
– Пойдем, – сказала она.
Аньес последовала за ней. Когда они вышли из часовни, Элизабет спросила:
– А сейчас ты чувствуешь в себе силы, чтобы все мне сказать?
– Нет. Прости меня…
В ясных глазах маленькой монахини не было ни малейшего упрека… Прощение жило в них всегда.
Не выдержав этого взгляда, в котором было столько любви и терпения, Аньес отвернулась и побежала.
Элизабет крикнула ей:
– В первый раз ты не сказала мне «до свидания»… Аньес остановилась и повернулась к сестре, одиноко стоявшей на пороге часовни.
– …или эти два слова, – продолжала Элизабет, – которые я так люблю: «до скорого!»
– До скорого… – повторила Аньес. Неожиданно она добавила:
– Я забыла тебе сказать: я поменяла адрес…
– Возможно ли это? – Элизабет придала голосу игривый оттенок. – Ты покинула маленькую комнатку в мансарде, которую я находила такой поэтичной? Настоящее жилище Мими Пэнсон![3]
– Да. Я живу сейчас возле Булонского леса.
– Это должно быть очаровательно. И эта квартира больше, чем на бульваре де Курсель?
– Немного больше…
– А плата за нее не слишком высока?
– Нет.
– Тогда я рада за тебя…
Когда за Аньес закрылась дверь, Элизабет незаметно смахнула со щеки непрошеную слезу. Долго она оставалась неподвижной. Затем снова вернулась в часовню, чтобы помолиться за свою маленькую сестру.
– Защити ее, Господи! Я боюсь за нее… Ты сам захотел, чтобы мы были похожи друг на друга во всем, сделай же так, чтобы наши сердца бились всегда в унисон! Я знаю, душа моей сестры прекрасна, она лучше моей. И поэтому Ты позволил, чтобы она испытала искушения, которых я, может быть, не смогла бы выдержать с честью… Я благодарю Тебя, Господи, за то, что ты избавил меня от искушений света… Но сделай так, чтобы душа Аньес стала сильной, помоги ей сохранить чистоту.
Возвращаясь на улицу Фезандери, Аньес думала только о малодушии, которое она только что проявила. Но как объяснить сестре, почему она скрывала от нее правду целых три года, и все это время была рабыней плоти?
И страшась, что никогда не сможет освободиться от мучившей ее тайны, она спросила себя: не лучше ли унести эту тайну в могилу, покончив с собой. Но будет ли это действительно выходом? И не оставит ли она, уходя из жизни, невыполненного долга – убить мерзавца, который довел ее до падения. Любой ценой нужно было воспрепятствовать ему творить зло. Впервые в голове отчаявшейся девушки промелькнула идея, в которой слились две: убийства и самоубийства… Воспоминание о сегодняшнем посещении приюта, где все дышало любовью к ближнему, помешало ей задержаться на этой мысли.
Когда она вошла в квартиру, месье Боб уже ждал ее там. Тон его был ледяным:
– Ты, наверное, тоже испытала потребность немного прогуляться?
– Я не в тюрьме, не так ли?
– Ты свободна, малышка… Свободней быть невозможно.
Удивленная этим ответом, она посмотрела на него внимательно: он казался, как всегда, спокойным и уверенным в себе.
– Ты еще не ложилась или поднялась на рассвете?
– Я вышла очень рано.
– Кто рано встает, тому Бог дает… Можно узнать, завоевала ли ты новые сердца?
– Я прошу тебя!
– Во время твоего вчерашнего бунта ты дала мне понять, что испытываешь отвращение… Так ли это?
Она молчала, будто ее парализовало. Он продолжал тем же спокойным тоном:
– Ты ошибаешься, моя девочка, и я сейчас тебе это докажу. В постель! Быстро!
Она пробормотала, отступая назад:
– Нет!
– Как? Повтори…
Он схватил ее за запястья:
– Ты очень нуждаешься в успокоении!
Он насильно увлек ее в спальню и грубо опрокинул на кровать. Аньес закричала в отчаянии:
– Нет! Я не хочу больше!..
Силы ее слабели, она попыталась снова закричать, но это был уже не крик, а вздох:
– Я умоляю тебя, Жорж…
После любовного экстаза наступило молчание.
Еще один раз Аньес уступила. Как Сюзанн, как все те, что были до нее, и те, что последуют за ними, она не могла сопротивляться страсти. Как и ее сестра, она была невольницей, но… Если Аньес чувствовала себя пленницей дьявола, Элизабет была счастливой невольницей Бога.
А в это время в приюте для обездоленных Элизабет выкроила немного времени для короткого перерыва. Она закончила обслуживать более здоровую и подвижную группу стариков, которых в шутку прозвала «несносными» и сейчас ей нужно было идти к тем, которые были прикованы к постели. На несколько секунд она вернулась в приемную. Мучимая беспокойством, с молитвенно сложенными руками перед статуей святого Жозефа, Элизабет снова взывала с мольбой к тому, которого называла «Покровителем»:
– Добрейший святой, в первый раз я пришла просить тебя не за себя: я прошу за Аньес, потому что знаю: в этот момент она самая несчастная на свете… Скажи Иисусу, моему Божественному Супругу, которому я предана целиком, что я готова, если Он того пожелает, принести в жертву свою жизнь, ради спасения моей маленькой сестры!
Помолившись, смиренная служанка обездоленных быстро покинула приемную и снова направилась к больничным палатам…
2
ПАТРОН
Месье Боб снова ушел, оставив Аньес наедине с ее унижением. У нее не было больше сил плакать после нанесенного ей нового удара. Утратив силу воли, она была слишком переполнена своим горем, чтобы собраться с мыслями. Но чем больше к ней возвращался рассудок, тем больше она понимала, что ее зависимость от него исчезала, как только жажда ее чувственных наслаждений была удовлетворена. Тогда месье Боб вызывал в ней отвращение. Но разве должна ее жизнь, пусть даже не жизнь, а существование заблудшей женщины, состоять из постоянно чередующихся угрызений совести и вновь пробуждающегося желания? Теперь, когда ее сознание снова обретало ясность, она вернулась к мысли о бегстве, как о единственном способе вырваться из заколдованного круга. По крайней мере, в этом Сюзанн не обманула ее. Когда она будет далеко от мужчины, которого поочередно терпела и ненавидела, может быть ей удастся вернуть подлинное душевное равновесие. Но хватит ли у нее на это мужества? Не придется ли ей стать, как предсказала Сюзанн, тем, кем была она сама: одной из этих женщин, которые, осознав всю низость своего любовника, безоговорочно ему подчинились? Могла ли она поступить иначе? И могла ли она совладать со своей тайной физической потребностью, даже проникнувшись отвращением… Она начинала отдавать себе отчет в том, что даже ненавидя партнера, все равно можно испытывать в нем необходимость. Она сознавала, что бессильна освободиться от него без посторонней помощи. А поскольку Аньес не осмелилась прибегнуть к помощи Элизабет, единственным средством, на которое она могла рассчитывать, был совет Сюзанн. Это могло показаться странным. Но именно потому, что Сюзанн не хотела больше ни с кем делить «своего Боба», она сделала бы все, как она сама предлагала накануне, чтобы позволить той, к которой его ревновала, немедленно скрыться…
