Пленница - Виктория Холт

— У себя в каюте. Они не захотели спуститься вниз.

— Очевидно, так же, как и многие другие.

Я рассказала Лукасу, что выходила на палубу и выслушала суровый выговор от матроса.

— Он был совершенно прав, — сказал Лукас. — Наверняка это было очень опасно. Вас вполне могло смыть за борт. Думаю, что нам грозил настоящий ураган.

— Так начинаешь понимать, какую угрозу может таить в себе море.

— Вы правы. Со стихиями вообще-то шутить не следует. Море, как и огонь, большой друг, но и опасный враг.

— Интересно, каково это — потерпеть кораблекрушение.

— Чудовищно!

— Плыть по воле волн в открытой шлюпке, — пробормотала я.

— На самом деле это куда более неприятно, чем кажется.

— Да, наверное. Но, похоже, буря утихает.

— Не стоит на это рассчитывать. Мы должны быть готовыми к любой погоде. Может, нам дан был полезный урок.

— Люди редко делают выводы из преподносимых им уроков.

— Непонятно, почему. Ведь они прекрасно знают, как предательски может вести себя море. То, гляди, улыбнётся, а уже в следующую минуту — яростное, злобное!

— Надеюсь, мы больше не повстречаемся с ураганом.

Был уже одиннадцатый час вечера, когда я добралась до своей каюты. Мэри Келпин лежала в постели. Я отправилась в соседнюю каюту, чтобы пожелать спокойной ночи родителям. Отец лежал, а мать что-то читала.

Я сообщила им, что пообедала в обществе мистера Лукаса Лоримера и собираюсь ложиться спать.

— Будем надеяться, что к утру качка уменьшится, — сказала мать. — Эти непрерывные качания с боку на бок нарушают течение мыслей твоего отца, а над лекцией ещё надо основательно поработать.

Сон мой был какой-то прерывистый, и было ещё очень рано, когда я окончательно проснулась. Ветер усиливался, и корабль стал ещё более неустойчивым, чем днём. Мне грозила опасность свалиться с полки в любую минуту, так что спать было, конечно, немыслимо. Я лежала неподвижно, прислушиваясь к вою и рёву бури и к ударам волн, хлеставших по бортам судна.

Немного погодя я вдруг услыхала отчаянный звон колокола. Я сразу же поняла, что это значит, так как в первый же день после выхода в море нас проинструктировали на случай непредвиденной опасности. Нам объяснили, что мы должны надеть на себя тёплую одежду, а также спасательные жилеты, хранившиеся в стенных шкафах кают, после чего надо было всем собраться в месте, специально отведённом для этой цели.

Я спрыгнула со своей полки. Мэри Келпин уже одевалась.

— Вот оно! — воскликнула она. — Сначала жуткий ветер, а теперь вот ещё и это…

Она щёлкала зубами от страха и холода. Места в каюте было мало, и нам нелегко было одновременно одеваться.

Она была готова прежде меня. Когда я наконец справилась со своими пуговицами и надела спасательный жилет, я бросилась в каюту родителей.

Колокол продолжал тревожно звонить. Родители были в полной растерянности. Отец взволнованно собирал свои бумаги.

Я крикнула:

— Теперь нет для этого времени. Пошли! Наденьте свои тёплые вещи. А где ваши спасательные жилеты?

Впервые я поняла, что малая толика спокойного здравого смысла может быть важнее эрудиции. Мать с отцом были трогательно послушны и отдали себя в мои руки. Наконец мы были готовы покинуть каюту. Узкий коридор был безлюден. Отец вдруг резко остановился, и какие-то бумаги, которые он держал в руках, разлетелись в разные стороны. Я торопливо их подобрала.

— Ох! — в ужасе воскликнул отец. — Я оставил в каюте заметки, которые набросал вчера.

— Ничего! Жизнь важнее ваших заметок! — выкрикнула я.

Он не двигался.

— Не могу… нет, это невозможно… Я должен вернуться за ними.

Мать обернулась ко мне:

— Отцу необходимы его заметки, Розетта!

Заметив упрямое выражение на лицах обоих, я торопливо сказала:

— Я пойду и принесу. А вы идите в тот салон, где нам велено было собраться. Я принесу заметки. Где они лежат?

— В верхнем ящике, — сказала мать.

Слегка подтолкнув их к трапу, ведущему к салону, я вернулась назад. В верхнем ящике заметок не оказалось. Поискав, я обнаружила их в нижнем. Из-за спасательного жилета двигаться мне было трудно. Схватив заметки, я бросилась наружу.

Колокол перестал звонить. Стоять на ногах было трудно. Корабль накренился, и, взбираясь по трапу, я чуть не упала. Родителей моих нигде не было видно. Я решила, что они, наверное, присоединились к остальным пассажирам в сборном пункте, а оттуда их, должно быть, вывели на палубу, где их должны были ждать спасательные лодки.

Буря стала всё более неистовой, я спотыкалась и скользила, пока не уткнулась в шпангоут. Ошеломлённая, я кое-как собралась с силами и начала оглядываться вокруг, отыскивая своих родителей. Непонятно, куда они могли деться в то короткое время, которое мне понадобилось, чтобы спасти заметки. Сжимая их в руках, я сумела выбраться на палубу. Там царило столпотворение. Пассажиры, отпихивая друг друга, проталкивались к перилам. Тщетно я пыталась отыскать в этой толпе обезумевших людей моих родителей. В этой орущей смятенной людской массе я вдруг почувствовала себя страшно одинокой.

Это был настоящий кошмар. Ветру, казалось, доставляло злобное удовольствие мучить нас. Волосы мои ужасно растрепались, ветер то и дело швырял их мне в лицо, закрывал глаза, так что я ничего не могла разглядеть. Листочки бумаги с отцовскими заметками тут же выхватило из моих рук. В течение нескольких минут я наблюдала за их порханием у меня над головой, а потом, подхваченные свирепым ветром, они завертелись и упали в кипящие волны.

«Надо было нам держаться вместе, — подумала я, но тут же спросила себя: — А почему, собственно? Мы никогда не были вместе. И всё же… случай-то ведь особый: нам грозила опасность. Каждому смотрела в лицо смерть. Неужели какие-то заметки стоили того, чтобы разлучиться в такую минуту?»

Кое-кто из пассажиров уже усаживался в лодки. Я поняла, что до меня очередь дойдёт не скоро, а когда увидела утлые лодочки, опускавшиеся в морскую пучину, засомневалась, стоит ли вообще довериться какой-либо из них.

Внезапно корабль содрогнулся и испустил такой стон, словно он не в силах был более выдерживать происходящее. Мы, кажется, опрокинулись. Я почувствовала, что стою в воде. Потом увидела, как одна из лодок перевернулась в тот самый момент, когда её спускали на воду. До меня донеслись вопли сидевших в ней людей, которых море жадно схватило и утянуло на дно.

Я была до такой степени оглушена, что чувствовала себя как бы в стороне от того, что творилось кругом. Смерть казалась почти неминуемой. Мне предстояло лишиться жизни, в сущности ещё не начав жить. Я начала думать о прошлом — говорят, люди так делают, когда тонут. Но ведь я не тонула, во всяком случае, пока что… Стоя на борту хрупкого судёнышка перед лицом расходившейся стихии, я отчётливо осознавала, что в любой момент меня может со сравнительно безопасной палубы смыть в серые валы, среди которых не было никакой надежды выжить. Шум вокруг стоял оглушительный — крики и мольбы людей, взывавших к Богу, чтобы он спас их от ярости моря, рёв урагана, пронзительный вой ветра и грохот волн — прямо-таки сцена из дантовского «Ада».