Ненадёжный рассказчик. Седьмая книга стихов - Данила Михайлович Давыдов

делать выводы из этого

запрещает оккам.

с режущими предметами

он стоит поодаль

«мне написали из облака…»

мне написали из облака,

мол, простите, письмо отправили не туда

мне сообщают из пенсионного фонда,

мол, верните свои налоги

мне написал ученик,

что, так как отменены поезда

ничего не получится, но он не при чем,

за, только за он-то

мне сообщили, что надо еще потерпеть

встреча, однако, не может быть перенесена

сообщает завскладом: родина на замке,

к той неделе никак не успеть

но они сохранят то, что отложено,

на вечные времена

интересно, захочется ли видеть всех их,

когда нам предложат

новое небо и новую землю

или же проще навеки, как мыслящий,

но все же тростник

или даже как червь

приученный жрать свою землю

«нет, он хорош, нет, плох он…»

нет, он хорош, нет, плох он,

не плох и не хорош, но в сущности хитер,

он просто не знает собственного места,

как потерялся когда-то, так ищет до сих пор

и далее, следует из текста,

он вылеплен из особого такого теста,

совершенно отдельный он

не поставишь его в рядок,

не выведешь на бугорок,

не опустишь куда-нибудь в глубину,

не заставишь выть на луну

жгутиковым не собрат он, не,

и не смей с ним такое какое творить,

чтобы он как вот нечто перестал бы быть,

чтоб всё так же носил сюртук и пенсне

да, чтоб он не поплыл в одиноком раю

среди одухотворенных сетей,

позабыв природу свою,

ты не смей его, слышишь, не смей, –

говорит, да что говорит, кричит, разбрызгивая слюну,

в пустоту, в тишину, в замурованную весну

«боги, боги, разум, разум…»

боги, боги, разум, разум,

удержите от теории заговора,

или тогда уже всё чтобы сразу,

чтобы голову прочь и вон со двора

а то сплошные всё полумеры,

здесь прямое, там перпендикулярное,

затрагиваются самые неожиданные сферы,

как общественные, так и партикулярные

сужденье – прах, отрежет филосóф,

он чужд всему, он мчит уже подале гончих псов

«радует, что эти наши споры…»

радует, что эти наши споры,

эти визг, до брызг слюны, шипенье, вой,

прекратятся разом очень скоро,

вместе с прочей ерундой людской.

говорят, два-три десятилетья,

и готово, праздник наступил,

заигрались в механизмы дети –

в это время ангел вострубил.

говорят, что доживут подростки,

им бессмертье предстоит испить.

мы грядущего смешные недоноски,

нам одна задача – не дожить

«когда б, к примеру, был биант гидробионтом…»

когда б, к примеру, был биант гидробионтом,

он, ласты на животике сложив,

изрек бы: вот плывет лопастепёрый, с понтом,

мол, я хорош, а я гляжу – паршив!

как хорошо, философу на суше благодатной!

пусть худших большинство, но это ничего.

ты мудр и праведен, и это так приятно,

и воздух эллинский, и ты жилец его

«боялся ли стаханов угля…»

боялся ли стаханов угля,

когда выходил в забой –

вряд ли узнаешь, даже гугля,

есть там какой-то сбой

вот я не пугаюсь однокоренных,

как критик, в кустах сидящ –

сходство корней – оно бьет под дых,

хрустит волокнистый хрящ

пугливей всех, говорят, оса,

когда этолог жесток –

улыбка играет в его усах,

он кладку спрятал, как смог

бесстрашней всех, говорят, часы,

идут себе и идут –

а жителю лесостепной полосы

меж тем уже и капут

какая мораль тебе? вот февраль

придет, достанешь чернил,

подумаешь: мне осу так жаль,

коль автор не присочинил

«это, разумеется, не стихи…»

это, разумеется, не стихи

это в лучшем случае проза, искусственно разрезанная

                                                            на строчки

а так – вообще непонятно что

всякий вообще может написать такие тексты в любом

                               количестве, не сходя с места

и за такие-то вот штуки дают премии

в то время как люди месяцами мучаются над каждой

       строфой, каждой строкой, каждой рифмой

вообще это все игра на понижение

уничтожаются любые ценностные иерархии

разрывается поток традиции, а подлинное новаторство

       в области формы становится бессмысленным

конечно, все это – потакание вкусам той аудитории,

                 которая себя считает продвинутой

которая непонятно с какого перепугу присваивает себе

                  ведущие позиции в нашей поэзии

называя свою мертворожденную продукцию актуальной

хотя все это уже делалось давным-давно и не прижилось

                                                в нашей поэзии

языку-то нашему вообще чуждо такое отношение

                                      к поэтическому слову

в языке-то нашем столько неистраченных ресурсов

                  рифмы и прочих видов созвучий

столько возможностей для метрического стиха, которые

      даны подвижностью ударения в нашем языке

это все с запада пришло, у них там давно поэзии нет

после одена и элиота и назвать-то некого

нобелевку дают не пойми кому

у них там поэзия-то давно умерла. у бедных

там либо всякая заумь, доступная только трем

                          университетским профессорам

либо всякая выстроенная в столбик болтовня

о травме, о правах меньшинств, о всяком таком

бедные, у них там разумные люди тихонько так

                                                     и говорят:

только у вас еще поэзия жива

только вы, гоминиды, собравшись в кружок, издаете

                                      мелодичные звуки

и покачиваетесь, покачиваетесь, глядя на полную луну

«на птичьем языке получше всё-таки…»