Из праха восставшие - Рэй Брэдбери

Очередной поворот оказался круче предыдущих, столовые принадлежности покатились по столикам, сталкиваясь и звеня.

– Я не верю! – хихикнула какая-то женщина, сидевшая в дальнем конце вагона.

В ответ на что ее спутник расхохотался и воскликнул:

– Как и я!

Этот незначительный эпизод воздействовал на жутковатого пассажира самым драматическим образом, дружный смех в чем-то там усомнившейся парочки поразил его, как удар грома.

Его тело обмякло, глаза остекленели; Минерве Холлидей на мгновение почудилось, что она видит облачко холодного пара, вылетевшего из жалко приоткрывшегося рта.

Потрясенная, она перегнулась через столик, вытянула вперед руку и прошептала:

– А я – верю!

Реакция была мгновенной.

Объект ее наблюдений воспрянул, в его глазах снова появился блеск, мертвенно-бледные щеки порозовели. Затем он повернулся и удивленно взглянул на женщину, чьи слова принесли ему столь чудесное исцеление.

Старая, с большой теплой грудью сиделка залилась густой краской, торопливо встала и ушла.

Пятью минутами позднее мисс Минерва Холлидей услышала, как кто-то идет по коридору, стучит во все двери подряд и что-то негромко спрашивает. Затем в проеме приоткрытой двери ее купе появилось озабоченное лицо метрдотеля.

– Извините, пожалуйста, но вы, случайно, не…

– Нет, – поняла она, – я не врач. Однако у меня есть диплом сестры милосердия. Это что, тот пожилой господин из вагона-ресторана?

– Да, да! Ради бога, мадам, идите за мной!

Жуткого пассажира как раз заносили в купе.

Подойдя к распахнутой настежь двери, мисс Минерва Холлидей опасливо заглянула внутрь.

Оживший было человек лежал лицом вверх с закрытыми глазами. Его рот напоминал бескровную рану, а голова, словно какой-то отдельный неодушевленный предмет, при каждом толчке поезда болталась из стороны в сторону.

Боже мой, подумала мисс Минерва Холлидей, да он же умер.

Но вслух она сказала совсем другое:

– Я позову вас, если потребуется.

Метрдотель облегченно удалился.

Мисс Минерва Холлидей прикрыла дверь купе и вернулась к мертвому человеку, чтобы его обследовать. В том, что он мертв, не было сомнений, но все же…

В конце концов она решилась потрогать запястье и тут же отдернула пальцы, их словно обожгло сухим льдом. Тогда она вздохнула, нагнулась и прошептала в бледное, без единой кровинки лицо:

– Слушайте меня очень внимательно. Хорошо?

И услышала – вроде бы услышала – в ответ нечто напоминавшее одиночный удар сердца, прогоняющего по жилам не живую кровь, но холодную как лед воду.

– Трудно сказать, как это пришло мне в голову, – продолжила она, – но я точно знаю, кто вы такой и какая у вас болезнь…

Опять поворот, голова пассажира легко, как на веревочном жгутике, перекатилась налево.

– Я скажу вам, от чего вы умираете, – прошептала мисс Минерва Холлидей. – Вы больны – людьми.

Глаза пассажира распахнулись, как от выстрела в сердце.

– Вас убивают люди, едущие на этом поезде, – сказала она. – Это они ваш недуг.

За сомкнутой раной его рта шевельнулось нечто вроде дыхания.

– Да…а…а.

– Вы из какой-то центральноевропейской страны, верно? – Пальцы мисс Холлидей сомкнулись на ледяном запястье, пытаясь нащупать хоть какое-то подобие пульса. – Из одной из тех стран, где ночи кажутся бесконечными, а когда завывает ветер, люди слушают. Теперь же все изменилось, и вы захотели бежать оттуда, уехать, только…

Но здесь проходившая по коридору компания молодых, разгоряченных вином туристов взорвалась оглушительными раскатами смеха; мисс Холлидей на мгновение почудилось, что смертельно бледный пассажир побледнел еще больше.

– Откуда… вы… – прошептал он, – это… знаете?

– Я – особая сестра милосердия, с особенным опытом. Давным-давно, мне было тогда шесть лет, я встретила, я видела такого, как вы.

– Видели? – Слово вылетело из его губ невесомо и почти неслышно, как облачко пара.

– Да. В Ирландии, неподалеку от Килешандры. Старый, столетний дом моего дяди был насквозь пронизан дождем и туманом, и были шаги по крыше, и звуки в холле, словно туда вошло ненастье, а однажды ночью в моей комнате появилась эта тень. Она села ко мне на кровать, и от ее холода меня бросило в дрожь. Я это помню, и я знаю, что это не было сном, потому что тень, которая вошла ко мне, и села на кровать, и шептала мне, была очень… очень похожа… очень похожа на вас.

Сомкнутые веки старика чуть дрогнули; из самых глубинных, арктических бездн его души вырвалось стенание:

– И кто же тогда… что же тогда… я… такое?

– Вы не больны. Вы не умираете. Вы…

Далеко впереди, в голове Восточного экспресса, зарыдал паровозный гудок.

– …призрак,– закончила мисс Холлидей.

– Да-а-а! – В этом вопле звенела отчаянная потребность в узнавании, в понимании. – Да!

Словно в ответ, на пороге распахнувшейся двери появился священник с серебряным распятием в руке. Совсем молодой, с пунцовыми губами и сияющими очами, он воззрился на распростертую фигуру кошмарного пассажира и звонким голосом вопросил:

– Могу ли я…

– Соборование? – Левое веко старика отъехало вверх, как крышка серебряного ларца. – От вас? Нет. – Распахнутый глаз скосился на медсестру. – От нее.

– Сэр! – вспыхнул юный священник; вцепившись в спасительное распятие, как в вытяжной строп парашюта, он крутанулся на месте и пулей вылетел из купе.

Пожилая сестра милосердия молча смотрела на своего теперь уже окончательно странного пациента, пока тот не выдохнул с хрипом:

– А чем… чем сумеете помочь мне вы?

– Ну… – смешалась она, – мы непременно что-нибудь придумаем.

Всхлипывая гудком, Восточный экспресс прорывался сквозь ночь, дождь и туман.

– Вы едете до Кале? – спросила мисс Холлидей.

– И дальше до Дувра, Лондона и, может статься, до замка в окрестностях Эдинбурга, места, где я смогу вздохнуть спокойно.

– Это почти невозможно… Нет, нет, подождите! – торопливо вскричала она, увидев как громом пораженное лицо старика. – Невозможно… без меня. Я провожу вас до Кале и на тот берег, до Дувра.

– Но вы же меня совсем не знаете!

– Не знаю, но я думала о вас еще в детстве, задолго до того, как встретила среди ирландских дождей и туманов некое ваше подобие. Девятилетней девочкой я бродила по болотам и топям в поисках баскервильской собаки.

– Да, – сказал кошмарный пассажир. – Вы англичанка, а англичане верят.