Родник пробивает камни - Иван Лазутин

Первое время Владимир относился к Светлане так, как может относиться юноша к девочке с косичками, которая в своих интересах и мироощущениях отстает от него на целую эпоху. Он доводил Светлану до дома, иногда ужинал у Каретниковых, рассказывал последние институтские новости и смешные истории из жизни артистов. И всякий раз, когда Елена Алексеевна провожала его до двери и благодарила за шефство над дочерью, он виновато и застенчиво, словно оправдываясь, говорил: «Подумаешь, какие труды… Ведь не я один провожаю… У нас таких маленьких девчонок шесть штук… И почти всех их провожают до дома наши заводские ребята. Правда, мне повезло… Некоторые провожают аж до Речного вокзала…»

Общественная нагрузка… Своего рода комсомольское шефство старшего над младшей…

Но однажды… Это было год назад, когда Светлана училась в девятом классе, на Дубининской улице она оступилась и не могла идти дальше. Не задумываясь Владимир подхватил ее на руки и почувствовал, что не такая она уж легонькая. Обвив шею Владимира, Светлана грудью прижалась к его щеке. И вдруг… Что за чертовщина?.. Наступили такие минуты, которые раньше Владимир никогда не переживал. Почему-то он вдруг почувствовал, что делает что-то нехорошее, запретное. И когда он, внутренне пристыженный самим собой, это почувствовал, то тут же отстранился от Светланы. И странно, почему Светлана, которая, как ему показалось, отлично поняла, почему он стыдливо отдернул голову, вдруг еще сильнее замкнула на его шее свои руки и еще плотнее прижалась к нему? И этот ее почти импульсивный протест и скорее чувственный, чем осознанный поступок был воспринят Владимиром не разумом, а сердцем. Он уже не пытался больше отстраняться и не чувствовал удушливого кольца ее рук, замкнувшихся на шее. Он даже не ощущал ее веса. Он нес ее, как пушинку, и был очень удивлен, когда она остановила его:

— Ты куда несешь меня?

— Как куда? На троллейбусную остановку.

— Ты уже прошел ее…

…Это было год назад. Тихим майским вечером. А вот вчера он провалялся ночь в бессоннице. И больше всего Владимира мучила не мысль о том, пройдет или не пройдет Светлана второй тур, хотя и это его беспокоило и волновало… Из головы его не выходила сцена, в которой по ходу действия спектакля Светлана должна поцеловать своего партнера — Арсена Махарадзе, слесаря-инструментальщика из шестого цеха. И поцеловать не в щеку, а в губы. Вот именно — в губы, так было задано в ремарке пьесы.

Пока еще шел начальный период репетиций, действующие лица обменивались только репликами. Через два дня должны начаться разводы. Владимир живо представил себе, как Арсен Махарадзе, этот красивый и статный грузин с белозубой, ослепительной улыбкой и железными бицепсами (Махарадзе недавно получил звание мастера спорта по штанге), вопьется в губы Светланы (правда, не на репетиции, а на премьере, где все должно быть натурально, с полной отдачей чувств) своими розовыми губами, над которыми взметнулись черные и острые, как копья, стрелки бархатных усиков.

Вчера, во время репетиции, Владимир видел, какими жгучими огнями вспыхнули глаза грузина, когда он произносил реплику, после которой по ходу пьесы он должен целоваться со Светланой. Владимир заметил, как хрустнул в пальцах Арсена спичечный коробок и как из него брызнули спички. Заметила это и Светлана. И Брылев тоже заметил. И все поняли, почему Арсен сломал коробок…

— Ну как, Володенька? — спросила Капитолина Алексеевна. — Думаю, и тебя можно поздравить?

— Спасибо… Искренне рад. — Владимир приложил к груди ладонь и слегка поклонился. — Вас также поздравляю.

Брылев переглянулся с Владимиром и, хитровато подмигнув ему, встал и подошел к Капитолине Алексеевне.

— Чувствую, Капитолинушка, там не стук, а стон. — И тут же положил руку Светланы себе на грудь. — Слышишь?.. Мой колокол бьет, как у Наполеона в битве при Ватерлоо, — шестьдесят ударов в минуту. А все почему? — Брылев победным взглядом окинул всех, кто был в столовой. — Не кто-нибудь, а Корней Брылев выводит эту ослепительную ракету на космическую орбиту! — Вдруг он неожиданно резко вскинул голову, словно что-то взглядом выискивая там, за потолком, на небе, и продолжал: — Я вижу полет ракеты… Вижу!.. Вы только хорошенько вглядитесь, как позади и по бокам этой огненной кометы мелькают крохотные голубые звездочки. — Расслабленно опустив руку, Брылев невидящими глазами смотрел поверх головы Светланы. Казалось, что взгляд его, пронизывая стены, стремительно летел в бесконечность, куда вела его фантазия актера. А губы еле слышно выговаривали: — Помню, как наш старый профессор-латинист, проходя между рядами столов, за которыми сидели мы, притихшие студенты, поднимал свою худую и бледную, как парафин, руку… — Рука Брылева стремительно взметнулась над головой. — И восклицал: «Per aspera ad astra!» Через тернии к звездам! О, как прав был тот великий оракул, мудрость которого исповедовал наш старый профессор-латинист!..

Капитолина Алексеевна, стоя перед зеркалом, поправляла прическу. Зажав в зубах шпильки, она, с трудом сдерживая давящий ее смех, процедила:

— Я думала: один только горьковский актер из ночлежки любил говорить красивые непонятные слова, «Сикамбр, микробиотика, органон…»

Брылев неожиданно и раскатисто рассмеялся.

— Володя!.. Ты слышишь, что говорит наша легендарная Психея? А ты знаешь, Светик, чем она была знаменита в бытность нашего студенчества, когда мы жили в одном общежитии? Если не нальет рюмку, всем расскажу. Расскажу всей Москве! Ты слышишь, Капитолина?

Капитолина Алексеевна стояла перед зеркалом и, притопывая ногой, подводила ресницы и скандировала любимый отрывок из «Сильвы». Она сделала вид, что на неуместную реплику Корнея Карповича не стоит не только отвечать, но и обращать внимание.

— Капитолина!.. Не выводи меня из терпения. Ты уже целую вечность знаешь Корнея Брылева!

Капитолина Алексеевна принялась взбивать пухлыми, перехваченными перстнями пальцами локон. Но локон упорно не хотел принимать форму взвихренной морской волны, которой от него добивались искусные руки.

— Мели, Емеля, твоя неделя!.. А вообще, Корнеюшка, шел бы ты лучше домой да отдохнул бы как следует.

— Считаю до трех: раз, два, три…

Светлана повизгивала от нетерпения:

— Скажите, Корней Карпович!.. Скажите, пожалуйста.

В голосе Брылева прозвучали грозные нотки.

— Капитолина!.. Предупреждаю в последний раз: если не нальешь рюмку, то за всю свою жизнь не смыть тебе позорного пятна! Я уже на грани буйства!..

Не обращая внимания на угрозы Брылева и просьбу Светланы, Капитолина Алексеевна продолжала перед зеркалом колдовать над прической.

Светлана украдкой от тетки за рукав потянула Брылева на кухню и, приложив палец к губам, дала знать, чтобы тот не подвел ее.

Со Стешей Светлана жила душа в душу. Поняв по ее лукавому выражению лица, что где-то что-то у нее спрятано, она расцеловала Стешу в рябинки на ее розовых круглых щеках.

— Стешенька, будь дружочком, налей немножечко Корнею Карповичу, а то он ужасно себя чувствует.

На Брылева, который стоял на пороге и, как большой провинившийся школьник, неуклюже и молча переминался с ноги на ногу и покашливал, Стеша даже не взглянула. Она только горько и как-то протяжно вздохнула и, покряхтывая, полезла в духовку газовой плиты. А когда медленно и осторожно выливала из пузатого графинчика в граненую стопку остатки коньяка, то не удержалась от причитания:

— Нет, нужно обязательно везти к бабке Подведерничихе… Только на нее вся надежда, только она может отвадить от эдакого вражьего зелья… За три наговора как рукой снимает…

Брылев воровато выглянул в коридор и, убедившись, что Капитолина Алексеевна в столовой и по-прежнему продолжает прихорашиваться перед зеркалом, одним глотком опрокинул стопку.

— У-у-х… — выдохнул он и озорно подмигнул Стеше. — Ласточкой взвилась, Стешенька.

— Корней Карпович, расскажите, пожалуйста, про тетю, — почти прошептала Светлана и сделала такое лицо, что, казалось, не уважь ее просьбу — она может расплакаться.

— Ладно, пойдем к ней.

Когда Светлана и Брылев вернулись в столовую, Капитолина Алексеевна уже закончила свой туалет. Поняв, зачем они ходили в кухню, она покачала головой.

— Все ясно. Ты снова, Корней, выходишь на свою орбиту. Горбатого исправит только могила.

— Неправда, меня спасут только хорошие роли. — Достав из коробки табак, он принялся энергично набивать трубку. — Так вот, мои дорогие друзья, вы только представьте себе картину: когда Орленев и Собинов потрясали своей гениальной игрой столичную публику, от нашей легендарной Психеи Хлыстиковой… — Брылев смолк и глубоко затянулся трубкой. Медленно выпуская дым тонкой сизой струйкой, он выжидательно смотрел на Капитолину Алексеевну.