Странник - Александр Фомич Вельтман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ум, мужество, воображение и вообще все умственные богатства хороши только тогда, когда они в действии. Без движения все — мертвый капитал, и потому
Порхай, лети, мой милый конь,
Тебе не нужны хлыст и шпоры;
Неси чрез воды, чрез огонь,
Чрез дебри, пропасти и горы.
Взвивайся, мчись, не уставай;
Чем дальше, тем живей, свободней!
Ты можешь залететь и в рай,
Ты можешь быть и в преисподней;
Там темно...
CXX
Подайте свечей! Впрочем, путь наш везде ясен. Его освещает не то обыкновенное солнце, к которому мы пригляделись и которое иногда с охотою променяли бы на луну майскую; не то солнце, которое упало вместе с небом на землю и разбилось вдребезги; не то, которое погибло во всемирном пожаре; не то, которое снесено с места ветром; не то, которое взошло на небо после смерти четырех первых и которое освещает новые предрассудки и пятый возраст мира[190]; но — надежда, солнце душевное!.. надежда!.. Боже, какое богатство лучей!.. сколько затмений!.. блистательное, обманчивое светило!.. светит, светит, и все ничего не видно... Темно!.. подайте свечу!
CXXI
Вот... лицо Земли перед нами... счастливой дороги!.. заяц навстречу не попадется, ось не переломится, колесо не разлетится вдребезги, и мы себе шеи не сломим... Эй! Чубукчи-паша! трубку! Итак... мы уже на диване. Взоры наши отправляются вдоль по широкой карте. Вот я вожу по ней указательным пальцем. Он могуществен, как перст времени. Хотите ли, подобно ему, я сотру с лица Земли грады, горы, границы царств!.. хотите ли, зажгу Ледовитый океан, обращу Белое море в Черное? Но вы и без доказательств верите могуществу моему и могуществу времени, хотя в разных случаях. Создавать — слава; разрушать — грех; впрочем, разрушение дает место созданию. Все стоит на развалинах.
CXXII
Где же тот чудный, обещанный обед? — спросит меня любопытный, как жалкое существо, желающее быть всеведающим. Завтра удовлетворю я твое любопытство, голод и жажду; теперь вечер, утро вечера мудренее. Представь себе! однажды ввечеру, растроганный до глубины сердца, «послушайте», сказал я одному земному существу, схватив его за руку и вскочив с места, «послушайте!» повторил я и потом произнес медленно: пора почивать! и опять опустился на диван. Почему, думаете вы, это так случилось? потому что огненные слова осветили рассудок и опровергли необдуманный восторг. Проснувшись на другой день, я подумал и сказал решительно: вечер глуп!
CXXIII
Что же далее? Далее то, что я до сей CXXIII главы сохранил свободу сердца и переменил посвящение Странника. Вам! какое тысячемыслие! какой лаконизм! Так индейский владыко Изуара[191] сказал своей супруге: «Гум!» — «Ом»[192], — отвечала она, и Изуара создал мир в том самом виде, как он кажется индейцам; ибо мы смотрим на него совсем с другой точки.
Слово Гум! заключает в себе всю полноту прожекта, или предположения о создании, и вопрос о согласии. Слово Ом! заключает похвалу, поправки, дополнения (особенно в существовании женского пола) и, наконец, согласие, подтверждение и т. п.
Так изъясняют значение сих слов толкователи санскритских индейских слов: премудрый патер Паолино ди Санто Бартоломео[193] и Ланглес[194], восставая на филологов Виллиама Джонса[195], Вилькинса[196] и проч., которые говорят, что таинственное слово Ом! есть изображение божества и составлено из трех деванагарийских букв[197]: А И У, кои сливаясь, производят О или с прибавлением М — Ом! т. е. творителя, хранителя, рушителя.
Это понятно. Санскритский язык есть то ничего, из которого созданы все прочие земные языки; или то море, из которого истекают реки глагола.
CXXIV
«Пусть расслабленные, утопленники неги и роскоши назовут путешествие глупостию; пусть удивляет их смелость тех, которые, бросая пуховое ложе, преодолевают все тягости, все затруднения долгого пути. Горный воздух исполнен благовония и сладостной животворности, которых никогда не испытывала пресыщенная леность!»
Так, или подобно сему, говорил мой милый, вечно задумчивый... нет!.. вечно дымящийся, пылающий, извергающий на все предметы черную лаву вулкан Байрон-Бейрон-Бирон[198].
Со вздохом глубоким отправляюсь я вдоль по пространной карте вечно спорных участков земного шара искать этого горного воздуха и прекрасной природы. Природа только там хороша, где освящает ее довольствие человека, где он и сам равен красоте роскошной природы.
О, это истинная правда! скажет тот, кто не участвует в откупе природы и которого владения ограничены поверхностью его одежды.
CXXV
Смирно!.. в колонны стройсь!.. марш, марш!.. раздавалось на юге России. Быстро, как время, войска приближались к границе.
Вот и перед моими глазами: пространная долина, зеленые камыши, болота, озера, река Прут. Мест. Фальчи на возвышенности противоположного берега. По извилистой дороге тянутся полки, обозы... Понтонный мост! до свидания, Россия!
И слезы вдруг, как у ребенка,
Ключом горячим потекли;
Прощай, родимая сторонка,
И все, что мило на земли!
Прощайте, красные девицы!
Иду!.. последний переход!
Вот... Царства русского границы;
Но их — душа не перейдет!..
Не болен я, а сердцу худо!
Пусть я военный человек,
Но во владениях Махмуда[199]
Бессонен будет мой ночлег!
Здесь ангельская чувствительность ее (но кто она?), может быть, заставит невольно вскрикнуть:
Ах, боже мой! какая жалость!
Убьет себя бессоньем он! —
Не бойтесь, душенька! усталость
Прогонит грусть, нагонит сон.
День XVII
CXXVI
Эзопка![200] утонул во сне!
Сгони с постели Пенелопу[201],
Да шар земной подвинь ко мне,
И разложи на стол Европу!
Прекрасно!.. ну, в шкапу сыщи
Ту книгу, много что картинок.
Умен!.. Теперь ступай на рынок
И изготовь к обеду щи,
Кусок жаркова, крем да вафли...
Ступай!
— Для рифмы: к вам не граф ли
Обедать будет?
— Может быть.
CXXVII
Я не воображаю, а потому и вы также не
