Черноглазая блондинка - Бенджамин Блэк

— О? — Он ждал продолжения.

— Парня по имени Питерсон сбил водитель, который потом скрылся.

Он кивнул:

— Совершенно верно. Нико Питерсон.

— Он был членом клуба?

Это вызвало холодную улыбку:

— Нет, мистер Питерсон не был членом клуба.

— Но Вы знали его — я имею в виду, достаточно знали, чтобы опознать.

— Он часто приезжал сюда с друзьями. Мистер Питерсон был весьма общительным человеком.

— Должно быть, для Вас было потрясением увидеть его на дороге в таком состоянии.

— Да, так оно и было. — Его взгляд, казалось, блуждал по моему лицу; я почти чувствовал это, как прикосновения пальцев слепого, исследующего черты моего лица, чтобы зафиксировать их в своём сознании. Я начал было что-то говорить, но он перебил меня:

— Давайте прогуляемся, мистер Марлоу, — сказал он. — Сегодня приятное утро.

Он подошёл к двери и встал сбоку, поднятой ладонью приглашая пройти вперёд. Когда я проходил мимо, мне показалось, что он снова слабо улыбнулся, довольно и насмешливо.

Он был прав насчёт утра. Небо было сводом чистой синевы, в апогее переходящей в лиловый. Воздух был наполнен смешанными ароматами деревьев, кустарников и цветов. Где-то перебирал свой репертуар пересмешник, а среди кустарника слышалось тихое приглушенное шипение работающих разбрызгивателей воды. В Лос-Анджелесе есть свои приятные моменты, если вы достаточно богаты, чтобы иметь привилегию находиться в местах, где они происходят.

От здания клуба мы пошли по гладкой, изогнутой дорожке, которая вела мимо ещё более обширных кустов бугенвиллеи. Здесь изобилие цветов было ослепительным, и, хотя они, казалось, не имели особого запаха, воздух был тяжёлым от их влажного присутствия.

— Эти цветы, — сказал я, — такое ощущение, что они визитная карточка этого места.

Хэнсон на мгновение-другое задумался:

— Да, пожалуй, можно и так сказать. Это очень популярное растение, как Вы, наверное, знаете. На самом деле это почти официальный цветок Сан-Клементе, да и Лагуна-Нигуэль тоже.

— Что Вы говорите!

Было заметно, что он решил проигнорировать сарказм.

— У бугенвиллеи интересная история, — сказал он. — Интересно, Вы с ней знакомы?

— Если и знал, то забыл.

— Она родом из Южной Америки. Впервые была описан неким Филибером Коммерсоном, ботаником, сопровождавшим французского адмирала Луи-Антуана де Бугенвиля в кругосветном исследовательском путешествии. Однако считается, что первым европейцем, увидевшим его, была любовница Коммерсона Жанна Барэ. Он провёл её на борт переодетой мужчиной.

— Я думал, что такое случается только в авантюрных романах.

— Нет, это было довольно распространено в те времена, когда моряки и пассажиры могли отсутствовать дома годами.

— Так эта Жанна… как, Вы сказали, её фамилия?

— Барэ. С буквой «э» на конце.

— Точно. — Я не надеялся, что моё французское произношение сможет соответствовать его, поэтому даже и не пытался. — Эта девушка обнаруживает растение, её приятель описывает его, и при этом его называют в честь адмирала. Кажется, это не совсем справедливо.

— Пожалуй, Вы правы. Мир в целом имеет тенденцию быть немного несправедливым, не находите?

На это я ничего не ответил. Его наигранный, фальшивый британский акцент начинал действовать мне на нервы.

Мы вышли на поляну, затенённую эвкалиптами. Я кое-что знал об эвкалипте — не причисленные к покрытосеменным, разновидность миртовых, происходят из Австралии, — но я не счел нужным выставлять напоказ свои знания перед этим крутым собеседником. Он, вероятно, просто изобразит ещё одну из своих нервных, пренебрежительных улыбочек. Он указал за деревья:

— Поля для игры в поло вон там. Отсюда их не видно.

Я постаралась выглядеть впечатленным.

— Насчёт Питерсона, — сказал я. — Не могли бы Вы рассказать мне о том, что произошло той ночью?

Он продолжал идти рядом со мной, ничего не говоря и даже не дав понять, что услышал мой вопрос, глядя в землю перед собой, как Клэр Кавендиш, когда мы вместе прогуливались по лужайке в Лэнгриш-Лодж. Его молчание поставило меня перед дилеммой, стоит ли задавать этот вопрос снова и, возможно, выставить себя дураком. Есть люди, которые могут это сделать — вывести вас из себя, просто оставаясь спокойными.

Наконец он заговорил:

— Я не совсем понимаю, что Вы хотите от меня услышать, мистер Марлоу.

Он остановился и повернулся ко мне.

— На самом деле мне интересно, что именно Вас интересует в этом несчастном случае.

Я тоже остановился и поковырял носком ботинка землю на дорожке. Теперь мы с Хэнсоном стояли лицом друг к другу, но без всякой враждебности. Вообще-то он не выглядел склонным к проявлению враждебности, да и я, если уж на то пошло, тоже, если только меня к этому не подталкивают.

— Допустим, есть заинтересованные лица, которые попросили меня заняться этим делом, — сказал я.

— Полиция уже занималась этим довольно тщательно.

— Да, я знаю. Проблема в том, мистер Хэнсон, что люди, как правило, имеют неправильное представление о полиции. Они ходят в кино и видят, как эти копы в широкополых шляпах и с пистолетами в руках безжалостно преследуют плохих парней. Но дело в том, что полиция хочет спокойной жизни, как и все мы. В основном их цель состоит в том, чтобы все прояснить и привести в порядок, написать аккуратный отчет и подать его вместе со стопками и стопками других аккуратных отчетов и забыть обо всем этом. Плохие парни знают это и принимают соответствующие меры.

Хэнсон посмотрел на меня и слегка кивнул, словно в такт своим мыслям.

— А кто в данном случае плохие парни? — спросил он.

— Ну, для начала водитель машины.

— Только для начала?

— Я не знаю. Некоторые стороны смерти Нико Питерсона вызывают определенные вопросы.

— Какие вопросы?

Я отвернулся от него и пошёл дальше. Однако, сделав несколько шагов, я понял, что он не идёт за мной, остановился и оглянулся. Он стоял на тропинке, засунув руки в карманы брюк, и, прищурившись, смотрел на линию эвкалиптов. Я начал понимать, что он был человеком, который много думал. Я вернулся к нему.

— Вы опознали тело, — сказал я.

— Не совсем. Не формально, во всяком случае. Думаю, это сделала его сестра в морге на следующий день.

— Но Вы же были на месте преступления. И Вы вызвали полицию.

— Да, верно. Я видел тело. Зрелище было не из приятных.

Потом мы вместе двинулись дальше. К этому времени солнце выжгло все следы утреннего тумана, свет стал резким, а воздух таким чистым, что далёкие звуки проносились сквозь него так же плавно, как дротики. Откуда-то издалека доносился скрип и хруст садовой лопаты, погружавшейся в то, что походило на суховатую глину. Меня поразило, как повезло Хэнсону, что у него была работа, которая каждый день помещала его в эту